Дожди(сь)

      К шести часам вечера, когда дождь вдруг становится более редким, а на лес туманной тенью опускаются сумерки, Дайна быстро ужинает, снова отсылает сигнал на молчаливые базы, и садится в кресле, вытянувшись струной в нервном ожидании. Это уже вошло в традицию. Она прекрасно знает, что сию же минуту ей никто не ответит, но не может унять волнение, зудящее где-то в середине позвоночника и на кончиках пальцев. Хочется разнести здесь что-нибудь. Сломать, разбить вдребезги с оглушающим грохотом и хорошенько прокричаться... Так что ей мешает? Наверное, осознание того, что легче от одной внезапной истерики на душе не станет. Она и так после произошедшего разбила всё возможное в своей с братом сеульской квартире, выместила гнев на аппаратуре в лаборатории, из-за чего потом пришлось заплатить немалый штраф, ибо шеф подобного не прощает. Просто одним октябрьским утром Тэиль, вконец измотанный наблюдать за саморазрушением коллеги и её безуспешной борьбой с депрессией, похлопал по плечу и уверенно посоветовал "выпусти пар, будет легче". И она послушно выпустила. Правда, немного перестаралась. Понимающий куратор даже помог оплатить поломку и уверил шефа, что она вполне себе здорова, стабильна и работоспособна, а это так - нервы шалят, со всеми бывает, тем более после потери близких... Тем более, после такого рода потери. Печально только, что легче Со так и не стало. Лишь усилилось чувство отвращения к самой себе. Саднящие на руках порезы от разбитых стекол потом еще месяц напоминали ей о сотворенном безобразии. Об осколках души, разбросанных по стерильному помещению, о сочувствующих покрасневших глазах куратора и не на шутку разгневанных - директора. Совесть всё же липкая и выгрызающая всё внутри тварь. Дайна хорошо видит, понимает, что всем ребятам по-своему больно, и тем не менее ничего не может с собой поделать. Но она благодарна за то, что друзья держатся намного лучше нее. Если бы все вымещали друг на друге накопленные эмоции, то мир давно сошел бы с ума. Их работа требует максимальной отдачи делу и постоянного рационального мышления, а не жизненных драм, приводящих к отчаянию и частичной потере себя, но ведь всё не так просто... Разве можно требовать запереть все чувства на замок, если все они обычные слабые люди? Люди, которые переживают тяжелые потрясения и потери, после чего пытаются собрать себя по кусочкам, продолжать жить дальше и бороться за то, чтобы найти, выскрести в безвыходной ситуации хоть какой-то выход и помочь другим. Дайна устает надеяться на ответный сигнал, когда на часах мигает уже 07:00 вечера, а снаружи тропический ливень возобновляется с новой силой. Ещё не стемнело и девушка этому рада. Она ненавидит ночи в этих местах. Здешние ночи состоят из какофонии всевозможных звуков, начиная от шуршания листьев на деревьях, треска тяжелых ветвей и заканчивая воем, рычанием или улюлюканьем невиданных животных то вдалеке в горах, то где-то совсем поблизости. При желании, конечно, можно включить звукоизоляцию, к тому же она обязательно опускает на стекло шторы, чтобы не увидеть ненароком ничего пугающего в темноте зарослей и не заработать себе инфаркт в столь раннем возрасте. Но младший куратор предпочитает прислушиваться ко всему, что происходит снаружи: все еще надеется услышать шаги или родные голоса ребят, отреагировать вовремя, не дать им снова потеряться. Девушка поднимается с кресла и охает: спина и ноги затекли от долгого сидения в одном положении; она бодро растирает конечности, потягивается, словно кошка и подходит к окну. Улыбчивый дельфин, уже изрядно промокший под натиском воды, но цельный и сохранивший свои границы, по-прежнему смотрит на неё сквозь серую пелену дождя так, словно оставлен в качестве надсмотрщика в отсутствие своего хозяина, занятого какими-то важными делами. Дайна слегка улыбается своим мыслям: интересно, чем сейчас занят Ченле? Что он делает каждый день? Где живет? Чем питается? Есть ли у него друзья? "Они как призраки, Дайна... Только из крови и плоти."- эхом нарушает ход мыслей голос Тэиля, и девушка тяжело сглатывает. "Если бы они могли выбирать, то, несомненно, выбрали бы смерть." - Откуда ты знаешь? - с горечью шепчет Дайна в никуда; она сжимает зубы с отчаянием и долей злости, смотрит вдаль, в бесконечные строи деревьев, пушистых кустарников, и чувствует, как снова увлажняются глаза. - Откуда вы все что-либо знаете? Вы не можете быть уверены... Почему этот мир устроен так, что каждый любит вешать на других ярлыки? Если вдохнул, значит, уже заражен. Если заражен, значит, точно без мозгов и не имеешь права нормально жить. И мало кто пытается искать правду сам, читать между строк, смотреть в чужие глаза, холодные, но потерянные, наполненные отсутствием надежды, мало кто вообще понимает, что всё на самом деле не так просто, как кажется на первый взгляд, и что нельзя рубить с плеча, воображая себя вершителем чужих судеб. Министерство может сколько угодно с пеной у рта твердить о неразумности зараженных и их необходимом истреблении, выпрашивать на это разрешение у правительства, которое вновь и вновь им отказывает, но правда в том, что человек неразумный, желающий одной лишь смерти, не будет вырезать улыбчивых дельфинов на деревьях... Человек, желающий лишь смерти, не будет пытаться вступить в контакт с кем-то посторонним, не будет пытаться познакомиться с ним, донести до него свое имя, смотреть на него так, словно прекрасно всё понимает и хочет предупредить о чем-то важном, известном лишь ему одному. Правда в том, что Ченле, определенно, не хочет умирать. Он хорошо адаптировался к дикой природе, он отлично переносит местные перепады температуры, он дышит свободно полной грудью, находит себе занятия и выглядит так, будто разумнее из них двоих вовсе не лаборантка, запертая в бункере, а он. Будто Дайна - всего лишь непутевое дитя, думающее, что знает всё на свете, в то время как на самом деле всё отнюдь не так. И если мальчишка поможет ей понять происходящее, докопаться до тайны мутационных процессов в телах людей, она сделает все, чтобы не упустить этот шанс... Она и так уже слишком много всего упустила из-за ненужных страхов. Как известно, 90% из того, чего мы постоянно боимся, никогда не произойдет, так? Тогда есть ли смысл бояться? Ченле приходит лишь через два часа, когда на электронном циферблате мигает уже девять вечера, снаружи почти стемнело, и Дайна встречает мальчишку, стоя близко к стеклу, на расстоянии всего нескольких сантиметров. Со решает, что уже не боится: у нее был целый день для того, чтобы взвесить все за и против, но даже то, что вторые доводы заметно перевесили на весах, не способно остановить ее любопытство и желание узнать правду. У Ченле мягкие, детские черты лица, невероятно светлые, золотистые волосы, словно поцелованные самим солнцем, которое появляется здесь так редко; они не выглядят болезненными или выгоревшими, напротив, выглядят мягкими и пушистыми, что удивительно, ведь весь этот цвет - влияние зараженных бактерий на количество меланина в организме, ровно как в случае с цветом кожи и глаз. Мальчишка ненамного, но всё же ниже ее ростом, однако этот факт не мешает ему смотреть на человека открыто и серьезно, без всякой доли страха и сомнений. В отличие от неё. Дождь прекратился всего несколько минут назад, но Дайна завороженно смотрит в большую, почти прозрачную радужку глаз ребенка и видит, что дождь на самом деле не прекращался вообще, он всё еще здесь: он навсегда поселился в его не по-детски понимающих глазах, меняющих оттенки лазури по погоде. Девушка поднимает руку и прикладывает тонкую ладонь к поверхности стекла. Ченле все это время не отрывает взгляда от её лица, смотрит немигающе, однако плавно переводит глаза на ладонь с другой стороны брони в самую последнюю секунду. Сердце Со пропускает удар. - Здравствуй, Ченле. Меня зовут Дайна. - тихо говорит девушка, взяв себя в руки, и слабо улыбается, чтобы хоть как-то показать хорошее расположение и отсутствие опасности для них обоих. Выходит, не совсем дружелюбно, а слишком душевно и горько. На самом деле насчет безопасности подобных действий она сомневается еще с самого утра, однако природное упрямство и желание идти против правил, установленных не пойми кем и неизвестно зачем, в итоге берут свое. Ченле медлит несколько секунд, просто смотрит в глаза, словно пытается найти в них что-то, известное лишь ему одному, отчего Со кажется, что её внутренности скоро свернутся морским узлом и начнут кровоточить - и так не любит, когда люди смотрят ей в глаза, а тут это делает мутировавший; в его глазах словно осколки отдельной маленькой вселенной, в которой господствуют лишь туманы, да растения с водой, а вовсе не обычные зрачки, что увидишь у каждого встречного на улицах города. Кажется, если засмотришься в них надолго, в тебе прорастут плетущиеся вязи всевозможных грибов, влажные листья папоротника и пушистые ворсинки мха, щекочущие тело изнутри. - Я знаю, кто ты... Брат говорил мне. - внезапно ровно отвечает мальчик и, слегка улыбнувшись краем губ, указывает пальцем на всё еще виднеющиеся очертания дельфина. Дайна смотрит в направлении его маленькой руки, на милое водное млекопитающее, судорожно вдыхает воздух и у неё вдруг начинает болеть голова, потому что вырезанный в мокрой древесной коре дельфин до жути что-то напоминает. Она усиленно пытается вспомнить, что именно или кого, но лишь подначивает и без того колючую боль, превратившуюся в раскаленный молот, бьющий по стенкам внутри черепа. - Я... Откуда дельфин, Ченле? Кто его рисовал? - хрипит девушка, жмуря глаза, потому что контуры окружающего мира вместе с мальчиком и его светящимися глазами, начинают расплываться, словно акварельные краски на смоченной в воде бумаге, и нити связи с реальностью со скрежетом рвутся одна за другой. С реальностью? Так ли реально всё это, как выглядит на первый взгляд? - Мой брат. - короткий уверенный ответ. Ченле вдруг оборачивается и резко бьет ладонью по стеклу, прямо по её ладони, создавая небольшую вмятину. В ушах раздается громкий треск и противный писк сирены, всё кругом заполняет мутная трясинистая вода; Дайна лихорадочно дергается из стороны в сторону, бьет руками и ногами по стеклу, потому что начинает задыхаться, а пульс, бьющий в голове, уже зашкаливает. Она попросту не может дышать. Она умирает. Из-за стекла на Со смотрит уже не мальчик, а испуганная смертью молодая девушка с кислородной маской на лице; и светятся в мутной глубине, как оказалось, вовсе не глаза Ченле, а её собственные глаза. Черные волосы, развивающиеся в воде, начинают стремительно белеть, прядь за прядью, зрение настолько ухудшается, что ничего уже не разглядеть толком, и всё это смахивает на какой-то сюрреалистичный кошмар, один из тех немногих, что она видела, засыпая на жестком диване в Си-24. Пока Дайна, наконец, не понимает, что бледная девушка - это её собственное отражение на стенке блока, до краев заполненного водой. - Вытаскивай её оттуда, Доён! Живо! Сквозь воду доносятся знакомые мутные голоса и крики, вокруг мельтешение теней и неразличимых силуэтов; некто, вероятно, Доён, с силой вытягивает её наверх, прямо из воды, и они оба падают на плитчатый пол. Легче от этого не становится, в висках стучит с такой силой, что голова скоро расколется надвое. Дайна по-прежнему задыхается под однотонный писк приборов и теряет последнюю связь с жизнью, пока не слышит звук подбегающих шагов и напуганный голос Тэиля, кричащий Доёну, что кислородную маску нужно немедленно снять, иначе кто-то сейчас умрет... - Не дергайся, позволь мне стянуть с тебя эту дрянь! Черт возьми, потерпи, совсем немного! - ругается куратор, пытающийся остановить ее руки, после чего Доён одним рывком срывает с лица устройство, и девушка заходится сильным кашлем, содрогаясь всем телом и сложившись пополам на мокром полу. - Её волосы поседели! Доён, нейтрализатор мне, четыре кубика! Быстро! - вновь слышится крик Тэиля, словно сквозь вату, после чего шею пронзает острая боль. С действием укола стук в голове и лихорадочный кашель постепенно стихают. На задворках сознания Дайна невольно вспоминает о рисованных карандашом улыбчивых дельфинах, о теплых на вид ладонях и солнечных зайчиках в прищуренных глазах, пока, укутанная в термо-одеяло, проваливается во тьму. Она даже не знает, принадлежат эти воспоминания полностью ей или нет. "Откуда дельфин, Ченле? Кто его рисовал?" "Мой брат."