Узник

      Джухён безынтересно перебирала лепестки цветов в своей руке, они были мягкими и одновременно хрупкими, некоторые из них отпечатывались на её коже; это принцесса заметила, когда посмотрела на подушки своих пальцев — они были болотно-грязными. Отставив цветы в сторону, Бэ обвела помещение скучающим взглядом, слуги вовсю трудились, срезали где надо шипы и неугодные вялые листья, протирали вазы до блеска, делали всё то, что ранее говорила, а точнее приказывала принцесса. Разве в этом вся прелесть Чусока? В искусственной, прекрасной лишь на миг, красоте? Или же это фоновое дополнение к тому, что уже существует? Джухён не знает и знать не хочет. Она также выполняет приказ, правда, не с таким рвением и послушностью. Послушность в последние дни вообще не ввязывается в её жизнь. Каждый день — нарушенные запреты и правила, Джухён наслаждается этим, пока может. — Что делать с садом, Ваше Сиятельство? — интересуется придворная, когда к вечеру весь дворец уже забит букетами ароматных цветов. Еще немного и эта сладость станет невыносимо приторной. — Выловите листья из пруда, — медленно, в какой-то мере лениво проговаривает Джухён и ловит в ответ необъяснимое смущение. Да, возможно, ей не стоит себя так вести; нужно взять всё под контроль, заниматься организацией более ответственно и строго, прикрикивать на слуг при малейших ошибках, расхаживать с важным видом на лице — так ведь это делается? Кажется так. Каждый год Джухён заставала именно это, разные высочества, спрятав свои руки под широкой роскошной одеждой, расхаживали по дворцу, впивались взглядом в каждую пылинку, лишь бы найти причину, чтобы скинуть всю тяжесть плохих мыслей на кого-то другого — от этого появлялось ощущение, что вестник столь знаменательного праздника затерялся где-то в лесу и вряд ли когда-то дойдёт до порога угрюмого дворца.       Ёнджо тем временем говорит, что занялся другими мелочами, о которых не позаботилась принцесса; в такие моменты Джухён неосознанно, но искренне благодарит своего слугу за всё. Если бы не он, Ин Хён застала бы лишь кое-как собранные букеты вялых цветов, не больше. И вряд ли бы ей нечто подобное понравилось; высочествам хочется видеть отшлифованную красоту в виде трепетного, ухоженного сада с пляшущими в лёгких платьях кисэн, изысканного стола и выставленных на показ витиеватых красивых сувениров. Много чего, что хотят видеть эти свиньи и много чего, что Джухён вовсе не хочет делать. Будь серьёзнее.       Бэ и сама не знает, почему всё былое напряжение куда-то испарилось, а вместо него явилась ненужная расслабленность; как никак, Чусок — один из важнейших праздников Чосона, во дворце тем более, не только члены королевской семьи будут развлекаться и оценивать богатство собственного дома, но и другие важные гости из неизвестных далёких мест, куда не дотягивается рука Сукчона.       Джухён по-прежнему не двигалась с места, мучила ожиданием всех, кого только можно. Лишь Ёнджо сновал от одного угла к другому, он распоряжался всем от её имени и пытался уложиться в сроки. Скоро великий Чосон запустит в небеса тихие грёзы, желания, скоро даже самая тяжелая горечь станет необыкновенно лёгкой, на полях разожгутся высокие костры, на улицах запляшет народ и воздух дрогнет от бесконечной искристой радости, и только тут, в сердце страны, будет висеть густой мрак. На столе заблестит серебро, на тяжелых, безвольных тушах золото украшений, но в глазах, в тонкой грани между душой и телом останется прохладная пустота. В них не будет ни счастья, ни радости, ни искренности, лишь искусственные огоньки алкоголя — они потухнут также быстро, как и появились.       Тренировки с Тэхёном прекратились, последние две недели Джухён отдалась рутине, светила своим лицом то там, то здесь, разговаривала и пила чай с разными высочествами, ходила к портной и выбирала платья, встречалась не только с Чунмёном, но и с другими принцами. Ёнджо помогал ей, как мог, но Джухён не могла отлеживаться в своих покоях и издавать приказы оттуда, присутствие принцессы, как никак, важно. Чем тем временем занимается пленник она понятия не имела, хотя тот несколько раз стучался к ней, хотел разговора, но Бэ отказывала резким голосом. Сейчас хотелось пережить Чусок, как нечто надоедливое, утомляющее, тянущее вниз.

***

      Сено постоянно цеплялось за одежду и кололо кожу, пыль забивалась в ноздри, отчего Тэхён морщил нос и пытался закончить работу в конюшне как можно скорее. К ужасному зловонному запаху он уже привык, но ощущение того, что везде его что-то кусает, щекочет, касается неимоверно раздражало, хотелось стянуть с себя всю, пропитанную грязью и потом, одежду. Такая работа не приносила удовольствия, не влекла за собой никакой пользы, но всё-таки развевала рой тревожных мыслей; в глубинах зрачков появлялась глупая неосмысленность, Тэхён лишь во время коротких перерывов хмурил брови и вспоминал, кто он есть и что он делает прямо сейчас: копается в грязном, влажном сене, лопатой перекладывает лошадиное дерьмо в тележку и каждой клеточкой изнурённого, но крепкого тела впитывает в себя зловоние — еще чуть-чуть и его вывернет от такого душного, ничем не выветриваемого воздуха. Кто бы предсказал нечто подобное? Что один из сыновей Вубина станет два дня убирать засранную конюшню и от холеного мальчишки начнёт нести болотом, а не цветочными маслами? Такому безумцу бы точно дали по шее, если не хуже.       Тэхён тяжело вздохнул и, чувствуя слабость в ногах, выбрался из надоевшего места, дошел до одинокого колодца и прислонился к его стенам — нужно передохнуть, иначе до дворца он точно не доберётся. Дыхание постепенно стало успокаиваться, морщинки на лбу разглаживаться, внутри же тонко зазвенела тишина — пленник развернулся к колодцу, упёрся руками о каменную оградку и с прохладным любопытством уставился в темноту. Пустота. Неуловимое чувство того, как будто смотришь в чей-то гигантский глаз, но вовсе не знаешь об этом. Глупо рассматриваешь глубину зрачка, с вызовом треплешь рукой мёртвые ресницы, делаешь это до тех пор, пока не осознаёшь — это бездна, это кто-то другой всматривается в тебя, в такого глупого и маленького путешественника, что впервые познаёт жизнь и совсем не знает, что творится за границами крошечного мира. Тэхён действительно не знал и совершенно не был готов. В первую очередь, к крепкой, болезненной хватке на шее и чужому присутствию. К тому, что за несколько секунд его вдавят, а после, встряхнув, лишат опоры, и практически будут держать навесу. Внизу беспросветная тьма, высотой не меньше семи-восьми метров, внутри Тэхёна прежнюю тишину разрезает удивление, страх, непонимание. Единственное, что не позволяет ему свалиться в колодец и не свернуть шею — собственные руки, что успели впиться в высокую ограду. Он чувствует, что если неизвестный враг за спиной надавит всей своей возможной силой, Тэхён не выдержит — либо упадёт, либо с хрустом вывернет суставы плеч и рук. Но незнакомец, видимо, не собирался лишать его жизни; его хватка была крепкой, сильной, но он прикладывал ровно столько сил, сколько понадобится для того, чтобы держать пленника без опорной точки - уязвимым, слабым. Ким уже хотел со скрежетом в зубах развернуть голову, увидеть подлеца, но раздавшийся спокойный голос за спиной велел обратное: — Повернешься — убью.       Это не звучало пугающе, могущественно — но Ким поверил, потому что нынешнее его положение не самое радужное. От резко накатившего напряжения, в висках тяжело стучит кровь и Тэхён жмурится, чувствуя как ногти царапают шероховатую, грубую поверхность каменной ограды. Что, черт возьми, происходит? — Кто ты? — всё-таки выплёвывает озлобленно Тэхён, подавляя в себе всякое искушение как-то извернуться и пнуть недруга; колодец слишком широкий и ненадежный для изощренных трюков. — Чусок. Площадь в городе, там все ответы. — Что за чертовщина?! — Письмо.       У Тэхёна забирают весь воздух, перед глазами мельтешат серые пятна и ему кажется, что прилившая кровь — огненно-жгучая, почти что болезненная. Голос становится тихим, хриплым. — Так тебя прислал… — Не смей оборачиваться или идти следом.       Его медленно отпускают, пленник до последнего чувствует прикосновение холодных пальцев; он не слышит отходящих шагов, лишь единожды хруст ветки — Тэхён досчитывает до пяти и сразу же отталкивается от колодца и ошарашенно глядит назад. Он ловит лишь мелькнувшую тень за конюшней. Смысла бежать за ним — нет, узнавать лицо — почти тоже. Этот незнакомец всего лишь доносчик, гонец и само его существование не так важно, как произнесённые им слова: «Чусок. Площадь в городе».       Проклятый старик Чхве Ухён, он ответил ему! Чертово письмо дошло до его рук, у Тэхёна всё получилось!       Внутри смешивались странные чувства; не уходило мерзкое чувство страха, непонимания, оно отравляло всё вокруг и вместе с тем в таком напряженном вакууме необычно расцвели облегчение, радость, счастье. Впервые Тэхёну кажется, что он сделал шаг — не маленький, от которого позвякивают цепи на конечностях, а большой, твёрдый, уверенный — от него все прошлое, настоящее, будущее не тяжелеет, наоборот обретает необъяснимую лёгкость, невесомость — на первое время.       Потом, когда пленник возвращается во дворец, Ким осознаёт, что впереди его ждёт штурм. Он вкусит то, что никогда не должен был знать и от этого у него трясутся руки — вслед за любопытством плетётся тревога — вся такая заносчивая, мерзкая, волочет за собой свой посох и царапает им стенки сознания Тэхёна.       Ночью он и вовсе не может уснуть, смотрит в пустоту и думает, слишком много думает, отчего напряжение отдаётся в отяжелевших веках. Чусок — один из самых важных и главных праздников Чосона. Для дворца так точно, ведь принцесса Джухён до сих пор возится с его организацией, но не суть. Дворец в этот день принимает в себя много гостей, важных, неважных, своих дворян с обвисшим пузом, но твёрдым статусом, красивых кисэн, послов из далёких стран — одно ясно точно — каждый угол будет охраняться стражей, чтобы не случилось никаких происшествий, а происшествия должны случиться, хотя бы одно — Тэхён обязан быть в городе, на площади, в поисках нужных ему людей.       Очередная тяжелая задача, из которой как-то да нужно вывернуться. Тэхён выпустил усталый вздох и перевернулся на другой бок: у него в этом дворце есть лишь два друга, нет, просто два существа, которые не совсем ненавидят и не боятся его. Которые не сдадут страже при первой же подвернувшейся возможности. Ёнджо и Джухён. Хотя насчёт Джухён нельзя быть полностью уверенным; принцесса в любой момент может изменить своё мнение и отправить пленника собственноручно в руки Его Величества. Причем с самой ослепительной улыбкой на лице.       Сон словно бежит от него и оставаться наедине со своими мыслями — невыносимо мучительно, трудно. Именно поэтому, когда последние ночные звёзды прячутся и блекнут от предстоящего светлого рассвета, Тэхён направляется к двери; он осторожно открывает её, а после выплывает наружу. Неловко мнётся в коридоре и смотрит по сторонам — глаза щипят и организм требует положенного отдыха и сна. Требует и при том же не даёт. Поджав упрямо губы, Тэхён направился в покои принцессы. Несмотря на то, что по его телу струилась тяжелая усталость, Ким шел тихо, быстро. Оказавшись напротив нужных ему дверей, пленник замер. Вгляделся в выбитые на доске узоры с зависшим в воздухе кулаком; зачем стучаться, оповещать о своём визите в такую рань? Джухён, скорее всего, сейчас спит. И она ой как не обрадуется столь странному визиту. Тэхён вздохнул. Обдумал некоторые вещи в своей голове и нерешительно схватился за ручки дверей. Скорее всего, закрыто.       Ким тянет двери на себя. Они с еле уловимым скрипом раздвигаются перед ним и Тэхён лишается дара речи, когда в узком проёме видит направленный на себя взгляд Джухён. Она сидела за своим столом посреди комнаты и читала книгу. Рядом с ней догорал остаток свечи. Неужели она так просидела всю ночь? Также, как и он, мучилась от бессонницы, но решила занять себя чтивом, чем долгим анализом над еще несуществующим будущим? По-крайней мере, воск, скопившийся на блюдце светильника говорил об этом. Тэхён не ждёт ожидаемого «Что ты тут делаешь?», Тэхён непозволительно нагло заходит внутрь и закрывает за собой плотно двери. С него не сходит тяжелый и вместе с тем любопытный взгляд. Пленник недолго думает, отдав короткий поклон, он садится напротив, по другую сторону стола. Так делают и беседуют между собой разные высочества, но никак не слуги и узники. — Не спится, Ваше Сиятельство? — тихо спрашивает Тэхён и касается кончиками пальцев книги. Говорить тихо было необязательно, но вовсе не хотелось нарушать утреннюю приятную тишину, прерывать своим грубым голосом пробуждение природы, шелест листвы, шорохи пробуждающегося сада на заднем дворе дворца. С этой тишиной хотелось слиться. — Как и тебе, — кратко отвечает принцесса и чуть поглаживает корешок собственной книги. Визит Тэхёна был неожиданным и одновременно уместным. Голос еле как срывался с горла, выходил ломанным и обманчиво неуверенным. — Вам нужно поспать. — Тебе тоже. — Не повторяйтесь. — Тогда не говори глупостей. Зачем пришел? — почему-то такой резкий холод больше не смущает Тэхёна. Он водит плечом и задумчиво склоняется над книгой, впечатывается взглядом в мелкие трещинки на бумаге. — В другое время Вы меня не впускаете. Джухён никак не отвечает. — Чусок уже через три дня. — Да. — И меня тошнит от цветов. Невыносимо. Бэ слабо, но мягко улыбается. — Я старалась. — Однажды мы с братом праздновали Чусок у реки. Мне это нравилось больше, чем шум во дворце. — В одном мы похожи — нам не нравится это место. — Дворец? — Дворец. — Какой Чусок был раньше? — Тягомотный. Здесь ничего не меняется, — Джухён проследила взглядом за тем, как Тэхён поднялся со своего места, после чего сделал несколько шагов и уселся около стены с вырвавшимся полустоном. В этом было что-то неправильное и одновременно трогательно-уютное. Тэхён медленно моргал, веки наливались свинцом, а с губ срывалось неровное дыхание.       За хрупкими плечами Джухён цветёт рассвет, на небе разливаются новые краски, и глубокая звёздная синева бежит к границам, но не успевает спастись от солнечных лучей. Он открывает и закрывает глаза, пытается сказать, что Бэ смотрится красиво на фоне ивы, чьи кромки выглядывают из открытого окна — но не может, сил почти не осталось.       У Тэхёна между веками щелочки всё меньше и меньше — сон окончательно окутывает его с ног до головы. Вот Джухён смотрит на него с подозрением, вот вздыхает и продолжает читать свои книги, вот сдувает свечу, вот неожиданно поднимается и расхаживает по комнате, вот нависает над ним и машет рукой перед его лицом — проверяет, заснул ли — и Тэхён не нарочно никак не реагирует, потому что он и вправду где-то на границе между сном и реальностью. Но он помнит, отчетливо помнит осторожное прикосновение тёплых пальцев, они оставляют своё слабое тепло на его лбу, а после на растрепанных волосах.       Просыпается он через несколько часов в покоях принцессы совершенно один. Пленник долго сидит в таком положении, медленно разминает затекшие мышцы и думает вернуться к себе. О проявленной нежности Джухён он вспоминает лишь тогда, когда случайно цепляется взглядом за книгу, оставленную на полу.        Внутри что-то вздрогнуло. В этом жесте безусловно было что-то неправильное и одновременно уютно-трогательное.       Между ними страшная, холодная пропасть. Пропасть длиною в вытянутую руку.