Узник

      О чём они говорили? Когда успели?       Тэхён не мог избавиться от гложущего насквозь любопытства; уже второй день он пытался понять, не стукнулся ли он головой, не проспал ли на несколько суток больше, чем ему казалось, но сколько бы вопросов он ни задавал, на них были ответы и они приходили к одному и тому же исходу — Ёнджо и Джухён успели поговорить за то ничтожно-короткое время между тёмной ночью и рассветом. — Боялись увидеть Ёнджо? — Не дождавшись в ответ ничего, кроме пристального взгляда, Ким бесстрашно продолжает. — Ему придётся долго молить о прощении. — Прощении? — безэмоционально переспрашивает Бэ и сдерживает в себе злую усмешку.       Неужто она лукавила, вновь обманула, выставив вперёд очередную маску? Сколько секунд понадобилось, чтобы притвориться оскорблённой, злой? Тэхён не верит. Не может такого быть, Джухён была искренна с ним, пленник не может принять тот эмоциональный срыв за разыгранную сцену. Он не собирается защищать её, но есть разница между тем, когда она лжёт и когда не может солгать. Джухён не говорит правду, она просто устаёт обманывать, обрушивая на других свои настоящие чувства, а их, в свою очередь, трудно выносить, они подобно свирепому воющему урагану, сносит всё на своём пути, подойдешь — и ветер порежет кожу, оглушит, обнажит тебя самого — Тэхён знает об этом, как и знает о том, что если подождать — ураган стихнет.       Тэхён крепче сжимает рукоятку тренировочного меча, раздраженный тем, что сомнения сгрызают всё изнутри, не давая расслабиться в тишине леса. За кронами деревьев проглядывает холодное небо, облака стремительно сгущаются, превращаясь в грозные тучи. Тэхён чувствует приближение дождя, его запах и настигающий грохот грома, но сдвинуться с места не может, тело будто отказывалось подчиняться, пока он, наконец, не найдёт покоя в уединенной чаще.       Ему вдруг вспомнилась охота с отцом.       Только тогда царила осень, под ногами хрустела жухлая трава, а с деревьев опадали желтые листья. Под косым солнечным светом листья золотились, заставляя нередко замирать в восхищении. Лес словно имел свой крохотный мир, отделенный ото всех остальных, Тэхён чувствовал себя маленьким странником, готовым заблудиться среди густой рощи.       Тэхён тогда охотился, с отцом, братом, держа в руках тугой лук; целился на мелкую живность, но больше бегал, собирая стрелы, помогая старшим. С детства Тэхён любил сражаться, он с горящими глазами хватался за любое оружие, желал быть первым, но в том волшебном лесу мальчишке хотелось бегать, взбираться на небольшие деревья и смотреть-смотреть, впитывая в себя все эти яркие краски.       Иногда Вубин также не притрагивался к стрелам, он слезал с лошади, шел пешком, а братья, привыкшие видеть лишь крепкую спину отца, догоняли и внимательно слушали взрослого, внимали каждому слову. Намджун задавал вопросы, а Тэхён восхищенно любовался им; Вубин для маленького Тэхёна был неким божеством волшебного леса.       От прежних воспоминаний веет теплом и неизбежностью. Сколько не отрицай, всё осталось там, в детстве.       Его отца теперь считают плохим человеком, и Тэхён, если честно, никогда не знал его полностью, но всё равно не был согласен. Отец любил их, сильно, он желал спасти их до самой смерти, словно не сделай это — его душа не найдёт покоя. А еще в Вубине всегда чувствовался стержень. У него были свои принципы, честь, достоинство и ничто из этого он не переступал. Вубин старался поступать правильно и этому же учил сыновей, а их дом, не дворец, а другой дом, который принадлежал только им, разве он не отличался от чужих имений? В их доме слуги — были частью семьи, они также участвовали в воспитании детей, они любили их, помогали, улыбались, игрались, обучали и все об этом знали, не верили, но втайне завидовали.       Вубин останется для Тэхёна той самой крепкой спиной, предметом восхищения, «взрослым», и неважно сколько Тэхёну будет лет, Вубин всегда будет старше, мудрее, лучше.       Самое главное, ему сейчас ведь хорошо, верно? Рядом с мамой, которая покинула их так рано, что Тэхён даже не помнит ни её лица, ни голоса; эта привилегия, пусть и крохотная, досталась Намджуну. Вубин не так часто говорил о ней, не хотел давать повода для грусти, но младшему Киму кажется, что отец всё-таки тосковал по ней.       Вспоминая обо всём с мягкой грустью, Ким впервые осознаёт, что отпускает его, принимает смерть, что бы за ней не было: несправедливость, подлость, обман или же случайность. Тэхён отпускает Вубина, зная, что теперь тому спокойнее на небесах, рядом с мамой, что больше нет смысла горевать, изнывая от боли. Тэхён забывает благодарить. Он был ослеплён собственными волнениями, что забыл о том, как много для него сделал родитель. Вубин всегда любил их, и пусть эта любовь не открытая, пусть она распознаётся лишь в поступках, Тэхён благодарен ему за всё: за детство, за тёплые, драгоценные воспоминания, за свободу, за себя и за брата — что они выросли такими только благодаря наставлениям взрослого.       Они не были ограничены дворцом — вдруг понимает Тэхён. В их с Намджуном детстве кружился лес, игры, смех, шуточные бои, детские обиды, мечты, смелость, забота, всё это Вубин пытался дать им, пытался держать маленьких детей подальше от дворцовых правил, не забирал в них ребячество и простоту. Не будь отца, не будь этой неосознанной свободы, живи он в стенах королевского дома, окружи себя привычной жизнью наследников трона, возможно, Тэхён никогда бы и не захотел быть воином, не захотел бы отправиться в другой конец Чосона, дабы осуществить свою мечту. Вубин не одобрял его идей, но не препятствовал. Не позволял другим чернить собой детскую беззаботность, не допускал того, чтобы Тэхён закапывал своё истинное «я», чтобы другие рисовали ему судьбу, уготованную на протяжении многих веков, из поколения в поколение. Вубин желал им счастья, своего, личного, не чужого. И Тэхён не может сказать, что так поступает каждый родитель, каждый отец.       Меч рассекает воздух и бьётся о ствол дерева, резонируя, но Ким лишь крепче перехватывает рукоять, нанося один удар за другим.       Отпусти, отпусти, отпусти, отпусти.       Также, как и отца, отпусти свои тревоги, отпусти Джухён, Намджуна, прислушайся к себе. Не стыдись чувств, насколько бы они не были уродливыми, искаженными, неправильными, сердце не подвластно тем, кто отрекается от их природы.       Намджун не принёс облегчения. Тэхён не отказывается от своих слов, о том, что бесконечно счастлив видеть брата живым, что сложись всё иначе, он бы отдал себя за него, и что не мёртвый Намджун — есть облегчение, но другое. Тэхён не может унять пустоту, не может утолить ненависть и злобу, не может свыкнуться с тем, что пока они с братом истязают свои души, другие распивают вина, встречая каждый день, подобно празднику. Их слёзы — сласть для врагов, однако Тэхён намерен превратить это в яд.       Больше не будет неуверенности, не будет, сжимающих в тисках, сожалений, скорби по отцу, не будет горечи, что ломит его волю — хватит, настрадался, довольно кормить тех, кто играется с их судьбами.       Пора взрослеть. Пора стоять на своих ногах, не надеяться ни на отца, ни на брата.       Что касается Джухён, придя сюда, на место их привычных тренировок, он и вправду ожидал её увидеть, хотя бессмысленность и безнадёжность этого поступка чувствовалась за версту. Тэхён не выносит недомолвок, а они, между ним и принцессой, растут с каждым днём гробового молчания и упорного притворства.       Первые капли дождя пропитывают одежду, однако он, не обращая внимания, оттачивает удары, вкладывая в них всё больше сил. С губ начинает срываться не то рык, не то сдавленный крик; чем больше страдает его тело, чем больше оно работает на износ, тем чище его разум и мысли в нём.       А чистый разум гласит, что Джухён ему нравится.       Как девочки мальчикам. В детстве.       Когда дёргают за плетённые волосы, смущаются от одного проникновенного взгляда, когда весь мир сужается до одного человека, его внимания и улыбки. Невинно, робко, с щекочущим чувством внизу живота.       Только с Джухён чуть-чуть по-другому. По-другому нравится.       Не как раньше, когда можно подбежать к нравящейся девочке и, быстро клюнув в щеку, с пунцовым румянцем на щеках называть это «взрослым поцелуем».       Нет лёгкости, чувства полёта, нет простой влюбленности, когда в твоих глазах этот человек — идеальный, лучший, смотришь на него и лыба до ушей. С Джухён же… больно. И ощущения другие, словно не летишь беспечно, а боишься упасть. Возвышаешься над миром, но в груди бьётся страх, что еще немного, и тебя утянет вниз, пригвоздит к земле. Дышать даже нечем. На крыльях так называемых бабочек поблёскивают лезвия, оттого, наверное, и нет сладкого трепета. Тэхён не может по-другому это описать.       Сложно. Очень.       Ему бы хотелось её возненавидеть, возненавидеть до искр в глазах, до кипящей крови, чтобы упиваться чужой слабостью, смеяться в лицо, но уже поздно. Тэхён ненавидит Джухён, но не так, как других, скорее по-своему; и в этой ненависти нет очерченных граней, она переливается с теми чувствами, что не подвластны ему.       Не подвластны. Что он может сделать с тем, что не разбирается в себе? А разобравшись, не может так легко принять, потому что это сродни приговору, от которого сквозит безнадёгой, печалью, но не хорошим концом.       Дождь перетекает в ливень. Тэхёну всё труднее стоять на месте, ноги скользят на слякоти, одежда тяжелеет. Рука больше не поднимается для очередного удара, дрожит от перенапряжения. Раскаты грома, обычно — студившие, сейчас лишь отображают его настроение, становятся громче, не стихают.       Тэхён рвано дышит, пустыми глазами озирает лес, не зная, за что зацепиться и еле держится от того, чтобы просто не свалиться на грязную землю.       Нужно возвращаться во дворец, нельзя так свободно разгуливать по окрестностям, да и не к чему.       Стоит только ему выбраться из чащи, как ветер тут же толкается в спину; от этого совсем не легче, наоборот, будь порывы стихии сильнее, он бы не выдержал, примкнув всем телом к зарослям травы. Он и без того с усилием поднимает ноги, лишь бы не запутаться в сорняках, не упасть.       Возможно, в глубине души Тэхён понимал, что Джухён точно не придёт сюда, что Чосон сегодня постигнет ливень, потому что с горизонта грозно надвигались тучи, но он всё равно отправился в лес, почувствовал себя свободным, живым, как раньше, когда только захоти — и все дороги перед тобой открыты. Сейчас же приходится ходить окольными путями, хитрить, но всё же, с каких пор он бежит от трудностей? Почему он не может просто отправиться в покои к принцессе; не мокнуть под сильным дождём, не изводить себя до ошалелого состояния, а просто поговорить напрямую? Тэхён начинает злиться на себя, на все эти глупости и даже рассерженно отшвыривает от себя меч, который теперь кажется каким-то непосильным грузом.       Что я вообще творю?       Если так хочется, то иди и поговори с ней.       Джухён ему нравится, с Джухён они похожи, может в этом и дело, но черт с ним. Пусть эта симпатия даже граничит с ненавистью, с обидой, но какая разница? Им нельзя быть вместе, то есть можно, но не так, чтобы любить. Он не может раздумывать о чём-то большем, когда вершится его судьба, судьба Намджуна и их дома. Поцелуй — не ошибка, скорее всплеск накопившихся эмоций, но вряд ли подобное вновь повторится. Тэхён уверен, что пройдёт немного времени, и у него не будет таких мыслей по поводу Джухён, не будет нежеланной тяги, истязаний, всё прекратится также неожиданно, как и началось.       Джухён — либо союзник, либо враг, другого не дано.       Да, верно, я прав.       Он не позволит каким-то росткам еще непонятой симпатии одурманить себя, нет, ростки останутся ростками и в скором времени сами по себе помрут. Возможно, всё не будет так легко и просто, но Тэхён выдержит, он сильнее, и у него есть другие, более важные задачи. Намджуну не нужен глупый, влюблённый мальчишка, ему нужен соратник, брат, тот, кто будет ставить цели выше своих чувств, иначе… Иначе не выиграть. Так было во все времена, чем больше ты любишь, чем больше ты подвержен своим чувствам, тем больнее будет, тем быстрее «близких и родных» заберут. У Тэхёна, кроме Намджуна, никого не осталось. У него всё забрали, уничтожили, втоптали в грязь, и старший брат — единственное напоминание о его счастливой, беззаботной жизни, о доме, тепле, семье. Он не может потерять и его, совсем недавно ведь обрёл, поэтому Тэхён защитит брата любой ценой.       А до тех пор, пока не свершится суд над настоящими убийцами, пока всех их не настигнет кара и Чосон не озарит пламя справедливости, не будет никакой Джухён с непонятными к ней чувствами.       Поэтому Тэхён больше не будет убегать от трудностей, не позволит этим недомолвкам оставаться между ними. Он поговорит с Джухён напрямую, прямо сейчас, и плевать если она этого не захочет, он поставит точку над неправильным Ким Тэхёном, над Тэхёном, который давно заблудился и только сейчас нашел дорогу назад.       Пленник добирается до дворца уже рваным бегом; в такой ливень, во дворе дворца не было ни души, и он беспрепятственно оказался в знакомых коридорах. Я прав, прав, прав. По-другому не получится.       Тэхён задыхался, кислород жёг лёгкие, и ноги не слушались, но он не смел останавливаться, не позволял сомнениям подступить к разуму, потому что если оступиться, если задержаться на одну лишнюю секунду, он может развернуться.       Поэтому нужно идти.       Даже если тело ломит от боли, ему нужно идти.       Шаг за шагом, всё ближе и ближе, пока не остаётся хлипкой двери. Последнее препятствие — в какой-то степени нелепое, но Тэхён тормозит, не сразу стучится. Сжатый кулак зависает в воздухе, и Ким сильнее стискивает его, понимая, что обратного пути нет. Нужно покончить со всем, нужно покончить с тем, что только зародилось, обрело жизнь. Так будет лучше для всех, возможно, даже для самой Джухён. Она сама решит, присоединиться к ним или же быть по другую сторону битвы, не будет никаких сложностей, тягостей выбора.       Да, всё правильно. Так почему волнуешься?       Тэхён опускает руку, но не в знак поражения; он тут же хватается за ручки и тянет их на себя, открывая заветные двери.       У него отчего-то дыхание спирает и сердце гулко бьётся.       Джухён сидит за своим столом и смотрит прямо на него, удивлённо, обескураженно; лёгкий испуг мелькает во взгляде, отчего Тэхён понимает, что был слишком резок, порывист в движениях. Он сглатывает ком в горле и уже тише, спокойнее закрывает за собой двери. Джухён держит в руках книгу, пальцы так и застывают на уголках страниц, не перелистывая их.       Она волнуется. Возможно боится.       Тэхён не может разобрать эмоций на её лице, слишком сконцентрирован на том, чтобы сдержать свои, но он всё равно вглядывается; в глаза, в залегшие под ними тени усталости, в бледную кожу, в раскрытые губы, которые постепенно сжимаются в напускном недовольстве.       Не притворяйся, не нужно.       С Кима отовсюду капает вода, он знает, что выглядит не лучшим образом, что правильнее было бы сменить одежду, обсохнуть самому, но на это не было времени. Тэхён хотел высказаться, хотел сказать многое, слова жгли ему горло, рвались наружу, и Тэхёну кажется, что еще немного, что еще немного этой тишины, и они прожгут его насквозь.       Забавно. Им, словам, не сидится внутри, они не уживаются с сердцем.       С глубоким вдохом пленник приближается, наблюдает за тем, как чужие глаза теряют наигранное хладнокровие, как ищут пути к отступлению, как прежняя сталь плавится под настоящим волнением. — Вам стоило поставить слуг перед входом, — медленно проговаривает Тэхён. — Если не хотели видеть меня.       Джухён прожигает пленника взглядом, но недолго, тут же опускает его к книге. — Я не вызывала тебя, — выдержав молчание, чеканит принцесса. — Я занята. — Вы нашли время для Ёнджо, найдёте и для меня, — хрипит Ким и, наклонившись к чужому столу, закрывает книгу. — Нам нужно поговорить.