Узник

      Всю ночь Джухён снятся кошмары, в них полно сезонных ветров — они колышут поле, покрытое цветами. Солнечный свет питает землю, едва ощутимое тепло теряется и стоит Джухён в тревоге обернуться — как перед ней расстилаются мёртвые поля. Некогда яркие бутоны рассыпаются в пыль, чем-то похожую на пепел после пожара. Горели ли поля? Неважно, ветер уносил за собой всё и стоило ему немного стихнуть, как под ногами прорастала новая трава. И так по кругу — поле то оживало, то мертвело на глазах.       Лощеный дворец стоял неподалеку. Нетронутый. Его не беспокоили ни сезонные ветра, ни возможные пожары, круговорот жизни обходил его стороной. Он возвышался над Джухён огромной тенью — был ли дворец укрытием? Джухён не знает. Босые ступни примерзают к земле, а через секунду она видит те же тысячи живых-мёртвых бутонов вдали. Тело обдаёт холодом, за спиной звенит знакомая тишина — дворец.       Возможно, то был не кошмар и не сон.       Джухён находит себя в собственных покоях. В холодном поту и с чувством, что сердце бьётся через раз. Взгляд бросается к горящей свече, на какую-то долю секунды ей хочется поднести огонь к разложенным книгам, дабы пламя съело это место заживо. К черту дворец, к черту Его Величество, Чунмёна, к черту Инхён, к черту всех, в том числе — себя. Пусть сгорит дотла охваченная тоской и жаждой мести душа, разве ей суждено когда-либо найти покой? Губы изгибаются в сухой улыбке, возможно, именно так рассудок поддаётся зову сумасбродства. Говорят, чтобы бороться — нужно любить или ненавидеть.       И Джухён сомневается в том, что её питает ненависть.       Ненависть слепит, дурманит, ломает так, что хочется вонзить кинжал не в спину врага, а себе под грудь. Резво, беспощадно, чтобы черствеющее сердце перестало биться и ныть от боли. Но верить себе — нельзя. Это всего лишь метания истерзанной души, ошибка, шаг назад — что угодно, главное — не поддаваться. — Ваше Сиятельство… -… чем опечалены?       Чужой голос, не сливаемый с шепотом деревьев, заставляет принцессу вздрогнуть и поднять растерянный взгляд. Чаша с остывшим чаем в руках едва не падает, но Бэ успевает отставить её в сторону. Хан Сечжу, не скрывая подлинного волнения, пододвигается чуть ближе и перехватывает прохладную ладонь принцессы. Джухён находит силы для обманчивой улыбки, однако чужое прикосновение ощутимо жжет кожу. Вереница пролетаемых дней и ночей остаётся незамеченной, Джухён всё чаще видится, что она — в своих покоях, во мраке, неспособном рассеяться даже под солнечным светом. Реальность уходит из-под ног. — Всё в порядке, просто нервничаю. — Позволите узнать, по какой причине? — Не уверена, стоит ли омрачать нашу беседу своим беспокойством, — Джухён ненавязчиво убирает чужую руку и обдумывает в голове бессмысленные ответы для Хан Сечжу. — Бросьте, в конце концов, я Ваш будущий супруг. С кем, если не со мной, Вы разделите свою печаль? — Ваши слова греют мне душу. — Так что же Вас тревожит? — Его Величество. Ложь. — Его Величество? Ложь. — Боюсь, что он может не одобрить наш брак. Ложь. — Но на то ведь нет причин! Ложь. Каждая секунда, проведённая с Хан Сечжу, пропитана обманом. — Вы не знакомы с правителем Чосона. Временами Его Величество крайне… упрям. — Безусловно, но прошу, не беспокойтесь. Мой отец соберёт все богатства Пхеннама и поднесёт их дворцу, если потребуется. — Боюсь, тогда цветущий порт Пхеннама вмиг обнищает, — собственный смех звенит чуждо и холодно. — Поверьте, принцесса, Вы стоите всех драгоценностей этого мира.       Хан Сечжу беспечен. Его гложет ответственность перед собственным отцом, как старшего сына и главы семьи; Бэ интересно: на что он готов ради единства с королевской кровью и одобрения, гордости, тщеславия? Джухён могла бы не улыбаться ему, могла бы унижать, играть, возненавидеть и быть ненавидимой, лишь бы уличить истинные помыслы семьи Хан, однако она действует не в своих интересах. Вряд ли партия обрадуется тому, что лучший выбор запада для государственной измены будет бежать от принцессы, как от ночного кошмара.       Хан Сечжу, тем временем, смеётся. Тёмные глаза искрятся счастьем и на секунду Джухён верит заразительной улыбке. Может ли быть такое, что Хан Сечжу искренен в своих поступках и словах? Даже если хороший, выгодный брак — его обязанность, груз, носимый с юности, может ли быть такое, что Хан Сечжу не лжёт? Джухён знать правду не может, но ей бы хотелось, чтобы Сечжу оказался плохим человеком. Чтобы искристые от смеха глаза зеркалились чертями, чтобы из уст лилась тягучая ложь, чтобы он был не меньшим монстром, достойным дворца, тогда… Тогда будет спокойнее и проще рушить судьбы незнакомых людей, ведь кому, как не ей известно, на что способны королевские узы.       Такие раздумья вызывают ломкую усмешку. Разве она еще способна сопереживать, сочувствовать? К чему играть в добродетель, когда пролитая кровь нужных людей облегчит сердце радостью? Неважно, что будет после — опустошение, усталость или гиблое сожаление, это не губительно также, как постоянно трепещущая в груди боль. Не притворяйся, не лги. Тебя видно насквозь.       Когда Хан Сечжу говорит о прекрасном будущем, в котором их семьи станут опорой и поддержкой друг друга, Джухён видит дом, охваченный огнём; он рушится перед ней мимолётно, быстро, а черный дым, пропитанный горем и скорбью, стремится верх. Дым развеется — рано или поздно, небо будет сиять.       Жизнь продолжится, как и любое несчастье будет меркнуть под блеском трона.       Таков дворец, таковы они — люди, столь небрежные существа, гонимые чувством власти и величия.       Будь сильнее.       Сильнее их всех. Действуй, обыграй, погуби, только не обманись этим чувством и…       Чужой взгляд выедает душу.       Он не принадлежит Хан Сечжу.       Ким Тэхён, не имея на то право, смотрит. Смотрит и словно осуждает фальшивую улыбку, слова, действия — всё то, чем сейчас является Джухён.       Это сбивает с толку и на какой-то момент Бэ вовсе не понимает, о чём говорит Сечжу, впрочем, выделенное время на встречу Джухён считает достаточным и вскоре прощается с женихом. Сечжу прощается неохотно, подолгу держит чужую ладонь, что, собственно, смущает принцессу, однако она заставляет Хана уйти — сама помост не покидает. Сечжу навестил её ранним утром, когда ночная прохлада еще не отпустила королевский сад, поэтому нагретое солнце сейчас топило стылое тело. Погружаясь в раздумья, Джухён всё же замечает, как к ней поднимается Ёнджо. — Ваше Сиятельство… — Следующая встреча с партией планируется… Они хотели бы видеть Вас… Как и господина Тэхёна… Ваше Сиятельство?.. Вы меня слушает… — Отправляйся туда вместо меня, — холодный голос таит в себе некое раздражение, однако Джухён освобождает себя от эмоциональных всплесков. Конечно, было бы легче сорваться на слугу, однако толку никакого, Ёнджо только одарит её внимательным взглядом, а после — поклонившись — перестанет тревожить, что, разве, еще больше взбесит принцессу. Слуга ли он ей? Не Джухён ли живёт последний месяц по его указам? — Но всё же партия настаивает на личной встрече, как с Вами, так и с молодым господином, Ваше Сиятельство. — Я также не сомневаюсь в том, что ты сумеешь представить чьи-либо интересы без моего присутствия. — Да, но… — К тому же, я не держу молодого господина, — Джухён невольно сталкивается взглядом с Тэхёном. — Его воля свободна также, как и моя. — Ваше Сия… — Я желаю остаться во дворце.       Противоречие читается на чужом лице, и как бы Ёнджо не хотелось возразить и оспорить принятое решение, у него на это нет права. Во дворце, рычаг власти, пусть и фиктивный, по-прежнему принадлежит принцессе. — Хорошо, я передам Ваше пожелание.       Ёнджо уходит.       Звенит тишина. Белое солнце слепит глаза, а даримое тепло несёт в себе дыхание зимы. Джухён по-прежнему замечает внимание Тэхёна, который неподвижно стоит на месте и эта неловкость, смешанная с неопределенностью изрядно надоедает. Джухён решает вернуться во дворец и едва она спускается с помоста, как чужой вопрос разрезает тишину: — Моя воля свободна также, как и ваша?       Забавно. Или глупо. Скорее нелепо.       Тэхён цепляется за это, как за последний мост, Джухён же игры изнурили. — Тебе действительно хочется об этом говорить? — Не только об этом.       Глаза Тэхёна тускло сверкают в ожидании. Ему, вероятно, скучно.       Возможно, ему не хватает разговоров, потому что Джухён — его единственный собеседник, способный, как слушать, так и спорить. Соглашаться. Реагировать. Быть живым.       Постоянная тишина в ожидании вестей от брата и встреч с партией сводят с ума. И это сумасшествие схоже с тем, когда он находился в тюрьме. — Однако я не располагаю временем, Тэхён. Мне очень жаль.       Джухён отчасти, действительно, жаль. Жаль, что нет возможности покончить со всем, как можно быстрее.       Небеса к ней не благосклонны.       И если Бог почивает хаосу, то Джухён остаётся только завидовать его терпению.