Покорить того, кто покорил Вселенную

Когда тумены, возглавляемые Субэдэем и Джебе вернулись из очередного победоносного похода, Бату стоило определенных (и очень значительных) усилий, чтобы не сорваться с места и не побежать со всех ног встречать прославленных полководцев, как он по своему обыкновению делал, когда был еще совсем маленьким мальчиком. Тогда, несмотря на его положение, ему позволяли носиться по ставке, лихорадочно блестящими от восторга глазами взирая на воинов, а его учитель лишь украдкой улыбался, не поощряя такую горячность юного принца, но и не порицая ее и не делая ему никаких замечаний. Но в последние пару лет все изменилось. Он становился старше. Из несколько нелепого подростка, он становился статным юношей, расцветал. Взрослел не только физически, но и внутренне учился быть все более серьезным. Все с большим усердием его готовили к тому, что однажды ему суждено стать ханом, возглавить своих людей, и вести себя он должен соответственно. Быть как бы наравне со своим войском, но при этом слегка отдалиться от своих тысячников, сотников и простых солдат, в то же время ни в коем случае не принижая их; не быть чересчур надменным и при этом всегда, каждую секунду помнить, кем он является; быть мудрым и справедливым, подходить ко всему с холодным рассудком и сердцем, не дозволяя себе излишних привязанностей. И, главное, быть рассудительным и в меру строгим. А не вести себя как какой-то мальчишка. Эти наставления он выслушивал от отца и от деда, если они находились в ставке, а не в очередном походе, довольно часто, хотя давно уже перестал вести себя так, как не подобало бы великому хану. Хоть ему иногда и хотелось позволять себе некоторые вольности. Хотелось на время стать обычным мальчишкой, как все, а не будущим великим воином и правителем. Но он понимал, что на нем лежит огромная ответственность. Точнее, пока перед ним еще только судорожно маячит ее призрак. Ведь каждый день он молил Небо о том, чтобы оно дало великому завоевателю, его деду, и, конечно, отцу еще долгие годы жизни, чтобы они покорили все земли, до которых только смогут доскакать монгольские кони. И тем не менее он понимал, что однажды это бремя возляжет на его плечи. Однажды он подобно своему родителю и его великому отцу должен будет двинуть свои тумены далеко за пределы их империи, чтобы расширить ее границы. Хотя порой, признаться, ему казалось, что империя, которую путем нечеловеческих усилий собирал Чингисхан, уже охватывает весь мир. Ну или почти весь. Ведь мечтой деда было добраться до последнего моря. И каждый день перед онгоном Бату просил у Сульдэ помощи в этом деле. Ему очень хотелось исполнить волю великого Темучжина, если уж Тэнгри не будет милостив к нему и не отведет ему еще столько лет жизни, чтобы он сам сумел дойти до самого края земли и подчинить своей власти все народы. Выждав положенную паузу, Бату чинно направился к месту сбора полководцев, чтобы поприветствовать их. А еще определенная доля лисьего любопытства в нем ужасно хотела взглянуть на привезенную добычу: обычно награбленное, дары и дань поражали все его воображение. Особенно если подарки поступали из Южной Сун, славившейся своим искусством и мастерами. И, конечно, Бату как никто другой знал, что когда-нибудь и утонченная Южная Сун со всеми ее ремесленниками станет частью их империи. А ее мастера и диковинки - собственностью хана. Уже приближаясь к нужному месту, Бату напомнил себе, что несмотря ни на что нельзя ускорять шаг и проявлять свое нетерпение. Пусть ему и было очень интересно поскорее посмотреть, что привезли в ставку полководцы в этот раз. Скорее всего, там были дары от хорезмшаха, который обычно не скупился, стремясь сохранить свое формальное место правителя на давно уже завоеванных территориях. К тому же издалека он заметил животных, что только подогревало его любопытство. Не зря, наверное, его учитель иногда в шутку называл его лисенком, когда он был маленьким. И сейчас его чутье подсказывало, что он обнаружит что-то очень интересное. Недалеко от обозов с дарами стоял Субэдэй, и принцу лишь усилием воли удалось стереть со своего лица радостную улыбку. Его отношение к багатуру стало уже давным-давно куда более трепетным и нежным, чем должно быть отношение ученика к своему мастеру. Постепенно глубокое уважение перерастало в нечто куда большее, а он не стремился сдерживать это, и все больше привязывался к своему наставнику, позволяя тому занять значительное место в своем сердце. Каждый раз, когда полководец отбывал из ставки, он скучал, волновался, не забывал лишний раз принести духу жертву и окропить онгон молоком, чтобы умилостивить его, и, надеясь, что так духи вернее внемлют его просьбам вернуть ему учителя. Дать им возможность встретиться еще раз. Ведь Субэдэю, несмотря на то, что занимались они с самого раннего детства Бату, предстояло научить наследника еще очень многому. И сердце принца переполняла самая настоящая и искренняя радость, когда генерал целым и невредимым возвращался к своему хану и к нему с хорошими вестями. Иногда он ловил себя на мыслях, что Субэдэй, должно быть, прекрасно знает о том, что наследник по отношению к нему весьма несдержан. Слишком уж верный пес Чингисхана был умен, проницателен и догадлив, чтобы не заметить столь очевидное. Да и провел он со своим подопечным, пожалуй, столько времени, что едва ли в поведении Бату хоть что-то могло остаться для него тайной и укрыться от его внимательных глаз. И тем не менее его учитель не приостановил их занятия и не попросил великого хана найти для принца более подходящего наставника, чтобы никакие мысли в голове юного наследника не мешали ему сосредоточиться на занятиях. Иногда Бату размышлял, что бы это могло значить. Он понимал, конечно, что вероятнее всего Субэдэй пока просто видит, что чувства его находятся под его собственным контролем и не смогут никому помешать или навредить. Но иногда... Иногда в самых своих смелых мечтах принц позволял себе предположить, что его учитель так благосклонно принимает эту нежную привязанность потому, что и сам испытывает то же. Потому, что ученик его нужен ему самому не меньше, чем он - будущему наследнику. Впрочем, этими фантазиями Бату старался не слишком увлекаться. Едва ли эти мысли были угодны Небу. А уж если бы об этом начал догадываться Чингис, то гнев Тэнгри показался бы принцу уж точно куда предпочтительнее, нежели немилость великого завоевателя. Бату поприветствовал полководцев и направился к обозу. Практически сразу его внимание привлек вороной жеребец. Конь стоял чуть поодаль от остальных, нервно бил копытом землю и то и дело напряженно фырчал и сопел, глядя исподлобья. Бату невольно подумалось, что характер этого коня, пожалуй, будет куда сильнее и ярче, чем у некоторых людей. Животное завораживало его. Очевидно, что жеребец этот был не чета монгольским лошадям - не такой выносливый и уж точно не такой сильный. И тем не менее, его внутренняя сила была заметна даже на расстоянии. И буквально поражала принца. - Он совершенно дикий, - негромко произнес Субэдэй, подошедший, как и всегда, незаметно. Хотя, должно быть, в этот раз это уж точно было нетрудно. Бату так увлекся рассматриванием коня, что остальной мир для него словно бы и не существовал больше. - Зачем же вы его тогда привели? - с легкой усмешкой спросил принц. Он скрестил руки на груди и чуть скосил взгляд на своего учителя. - Это подарок. На самом деле, уверен, его бывший владелец был счастлив от него избавиться. Этот зверь не подпускает к себе никого, - несколько задумчиво произнес генерал, изучающе смотря на жеребца. - Так уж никого? - Бату почувствовал, как в нем все с большей силой разгорается интерес. И желание рискнуть. - Что задумал ослепительный принц? - осведомился Субэдэй, в общем-то уже и так прекрасно зная ответ на свой вопрос. Бату лишь хмыкнул, тоже понимая, что его наставник наперед знает, что у него в голове. Иногда принцу даже казалось, что багатур быстрее него осознает, какой шаг он сделает в следующую секунду - так хорошо Субэдэй успел изучить все его "повадки". И, раз уж генерал не хватал его за руку и не стремился поскорее звать на помощь, лишь бы он не убился под этим конем, значит негласно он одобрял эту прихоть. Принц стал неторопливо приближаться к коню, смотря прямо в его черные, по-настоящему злые глаза. Таких глаз он не видел ни у одного зверя и уж тем более человека. Совершенно черные омуты, в которых буквально клубилась чистая ярость, затягивали его, но он не позволял себе окончательно отвлечься и пропасть в них. Разум его был холоден. Он старался чувствовать этого коня. Присматриваться к нему. Следить за каждым его мускулом, чтобы не пропустить тот момент, если конь решит взбрыкнуть и атаковать первым. Но жеребец, казалось, пока занимался тем же, чем и он: изучал приближающегося к нему человека и не торопился хоть как-то выдать свои истинные намерения. Это придало Бату уверенности. Не то чтобы он опасался коня - напротив, он знал, что стоит ему только допустить тень сомнения, и этот дикий зверь почувствует и воспользуется этим, - но теперь он приближался с одной лишь установкой: он оседлает этого коня. И ни в коем случае не позволит сбросить себя. Все это время ему ужасно хотелось обернуться на Субэдэя. Узнать, волнуется ли учитель, или наоборот, смотрит на него с гордостью; одобряет его храбрость, или хочет высечь за безрассудство, словно мальчишку. Но все же, понимая, что эта оплошность грозит ему получением копытом в затылок, взгляд он не отводил ни на секунду. Даже не моргал. Хоть и беспощадный ветер, некстати поднявшийся в степи, нес песок прямо ему в лицо. Очутившись совсем рядом, он сделал молниеносное движение, чтобы конь не успел что-то сообразить и шарахнуться, вцепился пальцами в густую гриву и буквально взлетел на жеребца, крепко сжимая его ногами. Без седла было неудобно. Ужасно. И вдвое опаснее, но теперь отступать было уже поздно. Ошалевший от такой наглости конь сперва, словно недоумевая, несколько раз ударил копытом землю, совсем легко, негромко фыркнул, а после, опомнившись, оглушительно заржал и взбрыкнул, вставая во весь рост и рассчитывая сбросить всадника прямо под свои копыта. Но Бату держался крепко. Он лишь сильнее стискивал шелковистую лоснящуюся гриву и изо всех сил сжимал ногами бока коня, понимая, что от этого зависит его жизнь. Даже Субэдэй не успел бы прийти ему на помощь, окажись он сейчас на земле. Поняв, что с его спины всадник слетать не собирается, конь резко сменил тактику и стал вертеться на месте, то и дело вскидывая то заднюю часть корпуса, то переднюю, очевидно, все еще надеясь, что человек не удержится. Что у него устанут и разожмутся пальцы или соскользнет нога. Но ему не суждено было совладать с упорным принцем. И вскоре конь, признав поражение, побежал легкой рысью, уже не выказывая никакого сопротивления. Удовлетворенно хмыкнув, Бату слегка стукнул пятками по его бокам, заставляя коня быстрее пуститься дальше в степь. Теплый ветер растрепывал собранные в аккуратную прическу волосы, и принц, наконец, позволил себе просто прикрыть глаза, наслаждаясь этим ощущением. Он держался пальцами за гриву коня, но, разумеется, уже не с той силой, словно готов был лишить коня этого украшения. Жеребец уже тоже заметно успокоился и постепенно привыкал к тому, что теперь у него есть хозяин, человек, способный совладать с его буйным нравом. Спустя несколько минут Бату услышал цокот догоняющего их коня, слегка улыбнулся и пустил своего жеребца чуть медленнее, зная, кто едет за ним. - Ты испугался за меня? - он слегка повернул голову, взглянув на Субэдэя. - Разве был повод? - они обменялись легкими улыбками, и Бату осознал, как же сильно ему не хватало этого восхитительного чувства теплоты, которое он испытывал лишь рядом со своим учителем. - Ты теперь самый настоящий хан, - отметил он, негромко усмехнувшись. Субэдэй знал, что его подопечный непременно поймет, что именно он имел в виду. За то время, что он отсутствовал, в Бату произошли некоторые перемены, заметные, пожалуй, лишь опытному глазу. Принц стал спокойнее, увереннее, внутренне старше. Если бы багатур не увидел в нем этого при встрече, то он, разумеется, не позволил бы тому подростку, с которым прощался, лезть к неукрощенному зверю. Нет. Тогда это была бы самоубийственная выходка, за которую ему самому пришлось бы ответить своей собственной головой. Но сегодня перед ним предстал самый настоящий будущий правитель. И сегодня он увидел первую победу Бату. Спокойную и закономерную - как это и должно быть всегда. - Я всегда был настоящим ханом! - воскликнул Бату и, наконец, позволив себе рассмеяться, вновь уверенно пустил коня быстрее, зная, что Субэдэй последует за ним.