Не доверяй ему

Цзыюй внимательно всматривается в карие глаза Тэхёна, выражающие искреннюю нежность, и словно утопает в них. Ей нравится, когда он не носит свои обожаемые цветные линзы, позволяя любоваться естественным оттенком тёмного кофе в радужке выразительных глаз. Девушка осторожно протягивает руку к безмятежному лицу, ладонью накрывая гладко выбритую щеку. Тёплый. Такой тёплый и родной.       — Тэ? — мягкая улыбка трогает нежные губы, когда голос тихо вопрошает: — ты любишь меня? Парень пару секунд сохраняет молчание, не прерывая ласковой взгляд, давая возможность прочесть испытуемые чувства, а затем, с уверенностью отвечает:       — С той самой минуты, как впервые прикоснулся к твоим губам, Цзыюй. Нежная улыбка расширяется, а большой палец медленно поглаживает мягкую щеку.       — Тогда, почему ты обижаешь меня, подвергая унижениям, Тэ? — невольно тихий голос дрожит от вида виноватого выражения на прекрасном лице.       — Прости, Цзю, — Тэ печально улыбается, не решаясь прикоснуться в ответ. — Я такой дурак. Цзыюй слабо кивает, не желая печалить Тэхёна ещё пуще.       — Но, пожалуйста, не покидай меня. Тепло улыбнувшись, та удивляется вслух:       — О чём ты, дурачок? Я ведь с тобой. Тэ отрицательно качает головой, зарождая в Цзы тревогу, от чего та медленно отнимает руку с любимого лица, недоумевая.       — Ты не со мной, Цзю. Девушка непонимающе всматривается на Тэхёна, причиняющего боль тоскливым взглядом.       — Тэ, да о чём ты? Но он не отвечает, и лишь грустно улыбаясь уголками сжатых губ, медленными шагами отходит назад.       — Тэхён? Ты куда? — желание подойти к нему, заключить в крепкие объятия и не отпускать, пронзает обеспокоенный разум, но ноги словно приклеились к холодному полу, не слушаясь Цзы.       — Прости меня...       — Тэ! — взволнованный крик вырывается из лёгких, когда Тэхён испаряется в мрачной темноте, оставляя Цзыюй саму по себе. Куда он исчез? Почему оставил одну во мраке?       — Эй, спящая красавица, подъём! Противный, грубый голос пробирается сквозь мрак в тяжёлую голову, вызывая непонятно откуда взявшийся липкий страх.       — Слышь, цыпа, просыпайся! От резкого удара по правой щеке, Цзыюй мгновенно распахивает глаза, туманным взглядом пытаясь различить расплывчатое лицо перед собой, когда как голова заполняется потоком волнующих вопросов. «Где я? Почему вокруг так мрачно? И кто эти люди?»       — Ты не в пятизвёздочный отель пришла погостить, разуй большие глазки и внимательно слушай, принцесска, — незнакомый мужчина грубо хватает девушку за подбородок, заставляя смотреть прямо на себя. Та испуганно молчит, не видя смысла в расспросах. Эти люди, если надо, сами начнут разговор, не дожидаясь её панических вопросов.       — Твоя мамаша скоро должна подъехать, поэтому без глупостей, детка, — заявляет противный мужчина, с заросшей щетиной на уродливом лице, и гадко ухмыляясь, держит девушку за подбородок, больно сжимая. — Крошка, тебе не интересно, почему вместо уютненького дома, ты сейчас торчишь здесь? — не получая от заложницы ожидаемого истеричного ответа, кроме как взгляда с отвращением, тот продолжает, не переставая причинять боль сжимающимися пальцами: — Твой папаша, ублюдок скупердярный, когда-то одолжил у нас круглую сумму, подписав бумаги, с обещанием вернуть в краткие сроки, но когда пришло время расплачиваться, как крыса смотал в другую страну, надеясь скрыться от нас. Но, мы быстро отыскали твоего жалкого папашу, однако, этот мерзавец на тот момент оказался на мели. Даже убийство ублюдка не принесло удовлетворения, – мужчина мерзко оскаливается, и разжимая грубые пальцы, оставляет покрасневший след на чувствительной коже, приближая лицо к девичьему. — А вот ты, красотка, весьма можешь удовлетворить меня вместо него.       — Не прикасайся ко мне! — возмущённое требование из уст Цзыюй звучит жалко, учитывая, в какой опасной ситуации та находится. Негодяй противно смеётся, грубо хватая уже за волосы на затылке, и приближаясь к уху, гадко шепчет:       — Ишь, какая дикая. Мне нравится. «Тэ... Тэ! Спаси меня, Тэ!»       — Отпусти мою дочь! Неожиданно раздавшийся голос матери у дверей вызывает у Цзыюй мгновенное облегчение, но увы... ненадолго. Мать девушки абсолютно одна. Без каких-либо телохранителей, полицейских, или, в конце концов, супруга рядом. Страх обратно возвращается в девичье тело, сковывая. Однако, теперь уже за маму. Что она сделает этим хладнокровным убийцам, которых, по её расчётам, не меньше десяти человек в небольшом помещении, напоминающий склад?       — А вот и мамочка пришла, принцесса, — мерзавец разжимает холодные пальцы в волосах, и гладит их с мнимой нежностью, отчего Цзы дёргает головой, противясь мерзким прикосновениям, но тот не реагируя на сопротивление, разворачивается к матери заложницы. — Дамочка, не тебе ставить нам условия.       — Я принесла деньги, как вы и просили, — бледная женщина, обеспокоено оглядывает испуганную дочь на признаки увечий, чувствуя как сердце сжимается из-за боли за невинное дитя, и в порыве делает пару шагов в её направлении, но её резко останавливают два высоких амбала, грубо хватая за локоть.       — Знаешь, принеси ты их ещё месяц назад, как мы и требовали, я бы сразу принял, простив по доброте душевной, — насмешливо поясняет мерзавец, медленно подходя к встревоженной Мэй, заставляя беспокойное сердце Цзы биться как бешеное из-за страха за мать. — Ты ведь не виновата, что твой ублюдок муж оказался трусливым скотом. Но ты неплохо устроилась, нашла ему достойную замену. Хотя, такую ли достойную?       — К чему ты клонишь? — женщина пытается вырвать руки из грубого плена, но от сопротивления те становятся ещё более жёстче.       — Нетерпеливая, — мужчина гадко хмыкает, насмешливо оглядывая болезненно выглядящую женщину. — Проще говоря, Ким Мэй, твоя прекрасная дочурка станет достойной заменой накопившихся процентов. Сердце матери пропускает удар, когда глаза неверяще распахиваются в немом ужасе. Нет. Только не это! Она своё сокровище никому не позволит обидеть! Её малышка не виновата, что ей в родители достались столь проблемные взрослые. Она защитит своё дитя. Проблемы покойного мужа не касаются её. Да и Мэй тоже, но, ведь кому-то придётся отвечать за содеянные ошибки?       — Я ведь возвращаю долг с процентами! — женщина отчаянно подаётся вперёд, пытаясь высвободиться, но её тут же болезненно дёргают назад, под испуганный крик Цзыюй отпустить мать.       — Их недостаточно, милочка, недостаточно, — мужчина гадко хмыкает от реакции матери с дочерью, и засовывая руки в карман широких брюк, лениво подходит к безнадёжной женщине, чуть ли не смеясь той в лицо.       — Нет... — Мэй силой сдерживает отчаянные слёзы, сжимая зубы. Нет. Она сильная. Ради дочери ей необходимо взять себя в руки и не отчаиваться. Она спасёт своё невинное дитя, чего бы не стоило. — Нет, ты не посмеешь! На наивное заявление женщины преступник слишком ехидно скалится, насмешливо бросая:       — Хочешь поспорить? И внезапно достаёт карманный пистолет, направляя прямо на шокированную Мэй. Цзыюй, вынужденная беспомощно наблюдать за разворачивающейся сценой, в немом ужасе видит как на беззащитную мать направлено холодное оружие. Сердце отчаянно стучит, страх всецело охватывает, а в уголках глаз накапливается влажность.       — Мам! — Цзы отчаянно зовёт родителя, и та, словно в замедленной съёмке, с ужасом в глазах оборачивает голову в сторону любимой дочери, и видя как та испуганно плачет, моля её, не понятно о чём, напоследок набравшись смелости, смотрит со всей любовью раскрывая губы, дабы в последний раз произнести ласковое "я люблю тебя, моё солнце", как звучит оглушительный выстрел. Внезапный звук парализует Цзыюй. Влажные глаза в ужасе распахиваются. Хрупкое тело безжизненно падает на пыльный пол под равнодушные взгляды бессердечных убийц. Мужчина цокает, небрежно кидая "сука, ещё смеет говорить что я посмею, а что нет", и опускает руку. Цзыюй, не веря в произошедшее, открывает рот в немом крике, обезумлено пытаясь вырвать руки и ноги из плена тугих верёвок, и бесшумно рыдает, желая оказаться возле матери, и привести в сознание. Из продырявленной груди Мэй плавно течёт алая кровь, пачкая серый пол, на что убийца брезгливо морщится, и кидает одному амбалу, до этого насильно держащую женщину в захвате, убрать дохлое тело куда-нибудь подальше с его глаз, и засовывая пистолет обратно в карман, поворачивается к Цзыюй, отчаянно бьющуюся в немой истерики.       — Не убивайся ты так, крошка, дядя хорошо о тебе позаботиться, — и пошло скалится, но Цзыюй никого не видит и не слышит. В ушах стоит глухой звук выстрела, а перед глазами испуганное, бледное лицо матери, навсегда покинувшее её.       — Мам, — высохшие губы еле разжимаются, дабы в последний раз позвать любимого родителя, мокрые глаза слипаются, а разум дурманится, и прежде чем полностью уйти в мир небытия, до Цзыюй доносится громкий звук взрыва со стороны входа, и крик ошеломленных мерзавцев, лишивших её единственного, родного человека в жизни. — Ма... ма...

***

Спокойно расхаживая по коридору мужского общежития университета, Пак Сана, надувая большой пузырь из розовой жвачки, направляется в комнату брата, не обращая внимания на голодные взгляды проходящих мимо парней. Остановившись напротив нужной комнаты, светловолосая быстро поправляет сиреневый жакет, и заправляет белую футболку в синие, суженые джинсы. И даже не думая постучаться перед вторжением в мужскую обитель, по-хозяйски врывается внутрь, ожидая увидеть горе-бойфренда, которого естественно собирается - игнорировать. Но, увы, изначальный план покрасоваться перед ним, покапризничав, проваливается, когда вместо Чона, на её излюбленном диване цвета лайма расслабленно сидит прифигевший брат Пак, удивлённо вылупившийся на сестру карие глаза.       — Чего не стучишься? А если бы я тут голый стоял? Сана, разочаровано лопнув пузырь, равнодушно пожимает плечами, закрыв за собой.       — С каких пор ты взял за привычку переодеваться посреди гостиной? — незваная гостья лёгкой походкой подходит к удивлённому брату, и присев тому на колени, обнимает за шею. — Чимин~а, ты лучше мне скажи, ну почему твой дружок такой придурок? — миленько заныв, та умещает голову брату на плечо. Пак, вздохнув, приобнимает за талию младшую сестрёнку, выслушивая её очередные жалобы.       — И что Гук сделал на сей раз, Сана~йа? Сана молчит, призадумавшись. А правда, что он ей сделал? Ведь, вроде, ничего такого. Ну да, существует в их отношениях глупая ревность, обузданная страстью, но, помимо этого, в чём проблема?       — Понимаешь, оппа, я так люблю этого идиота, но гордость не позволяет слепо доверять ему, кинувшись с головой в омут. Девушка сжимает красивые губы, прикрыв глаза. Ей так хочется перестать капризничать, не вести себя как последняя стерва, и позволить Чону любить себя, но страх, что она такой податливой надоест ему, сковывает, не позволяя вести себя искренне.       — Малышка, каким бы Гук не был раньше нахальным бабником, после встречи с тобой, он остудил пыл. Поверь мне. Я дружу с ним уже который год. Мы вместе кружили всяким влюбчивым цыпам головы, игрались с ними, затем без сожаления бросая. Но сейчас, после встречи вторых половинок, что я, что он, остепенились. Чонгук так же сильно любит тебя, как я Минари. Младшая Пак разлепляет веки, и уткнувшись в приятно пахнущую шею Чимина, невольно улыбается, устраиваясь поудобнее. Удивительно, но старший брат, кровный по отцу, понимал её лучше всех. Хоть их матери и разные, они никогда не чувствовали себя чужими. Можно сказать, они были даже ближе тех, кто имел общих родителей. Чимин сильно любил сестру, младшую на год, даже несмотря на то, что та являлась дочерью любовницы. Отец Чимина завёл женщину на стороне, когда женился на дочери отцовского компаньона. К законной супруге тот относился с уважением, но любви и страсти не испытывал. Женщина была рассудительной и спокойной, и на измены мужа терпеливо закрывала глаза, пока однажды, на четырнадцатилетие сына, не решилась вручить супругу бумаги на развод. Маленький Чим не понимал что происходит, и почему его папа с каменным лицом уходит из дома, прямо в разгар его праздника. И не понимал до тех пор, пока одним будним днём, его печальная мама не попросила личного шофёра отнести несколько чемоданов в машину. А сама, мягко улыбнувшись единственному ребёнку, и ласково поцеловав того в пухлые щёки, попрощалась с ним, напоследок лишь попросив «не обижайся на маму с папой, хорошо, мой маленький принц?». Пак младший на подобную, неожиданную просьбу глупо заморгал, полагая, что наверно ненароком обидел вечно грустную мамочку, вот поэтому та и уходит, оставляя его одного. Вопросов младший не задавал и на следующий день, когда у порога стояла красивая женщина, держащая за маленькую ручку милую девочку, на вид его возраста. Отец тогда радостно познакомил сына с новой матерью и сестрой, даже не думая объяснять зачем ему новая, когда есть своя. И зачем ему сестра, когда ему и так неплохо с папой и мамой. Но вслух мальчишка так и не задал волнующие вопросы. По сей день. Мачеха оказалась японского происхождения, но вопреки стереотипам - прекрасной женщиной, как и её дочь, как ни странно, понравившаяся мальчонке с первого взгляда. На удивление, дети отлично поладили, и между ними никаких ссор и споров не возникало. Сана с возрастом становилась красивее, но более холоднее. Единственный человек, с которым та была самой собой, являлся Чимин. Для остальных юная леди стала стервозной принцессой Пак. Причину подобных изменений Чим узнал годами позже. Оказалось, в школе его младшую сестрёнку дразнили, оскорбляли и унижали из-за факта, что та являлась дочерью любовницы. Но чувствительная Сана не показывала испытуемой боли, ведя себя высокомерно. На колкости обидчиков отвечала с достоинством, и со временем глупые завистники перестали её доставать, понимая, что ничего в ровном счёте от насмешек не добиваются. Парни для (пользующейся популярностью среди мужского пола) Саны являли собой временное развлечение. И лишь один, желанный мальчик, лучший друг старшего брата, не обращал на неё должного внимания. Так продолжалось, пока младшая Пак не взяла инициативу в свои изящные руки, и на вечеринке по случаю совершеннолетия брата, хитрым манёвром не затащила пьяного Чона в себе комнату. Парень тогда хорошенько выпил, но различить какую-то девку от сестры друга смог, поэтому на умелые соблазнения блондинки отвечал твёрдым отказом. Но, кто бы мог подумать, что после того вечера, Чонгук сам начнёт внимательней присматриваться к Сане, и наконец поймёт, что та чертовски хороша собой, а он просто слепой идиот. Однако, изначальное желание лишь изучить привлекательное тело младшей и поразвлечься с ней, со временем отошла на второй план, когда сознание услужливо подсказало - эта стервозная девчонка та самая, что он искал. Но, к тому моменту, гордость Саны была ущемлена, и твёрдое намерение забыть наглого засранца стояла на первом месте. Сердце своенравной девчонки Чонгуку с трудом удалось растопить спустя год, и, когда та согласилась стать его подругой, парень радовался словно маленький. И сейчас, когда в их сложных отношениях снова возникли проблемы из-за глупой ревности, Сана место себе не находит.       — Оппа, а где он? — Сана поднимает голову, ожидающе глядя брату в глаза. — На парах его нет, и в общаге, как оказалось, тоже.       — Он сюда уже пару дней не приходит, — Чим нежно заправляет выбившуюся прядь светлых волос сестры за ухо, проколотое в трёх местах. Пак грустно улыбается, замечая как её взгляд полной надежды превращается в разочарованный.       — Он... больше не появится здесь? — Чимин легонько пожимает плечами, ласково поглаживая голову Саны. — Тогда... я схожу к нему.       — Как считаешь нужным, малышка, — Пак помогает сестре подняться с колен, и улыбаясь, провожает её до дверей, как вдруг, его словно озаряет, когда тот быстро интересуется: — Сана, а как там Мина? Сана поворачивается к брату, руку же уместив на дверную ручку. Та почему-то грустно вздыхает, невесело признаваясь: — Она сейчас с Джином, оппа. И я не уверена, готова ли она тебя простить, — Пак огорченно наблюдает за братом, чьё лицо мрачнеет от услышанного, отчего спешит заверить ему: — Но я снова с ней поговорю, не переживай. Мина обязательно тебя простит, вот увидишь. На явную попытку не дать ему расстроиться, Чимин ничего не отвечает, лишь слабо приподняв уголки губ. По правде говоря, он отлично знает характер Минари. И если уж она обиделась, что делала крайне редко, то прощала с трудом. И, если учесть, что Пак на этот раз умудрился задеть её за живое, то о прощение оставалось только мечтать.

***

Сана стоит напротив квартиры возлюбленного, и нервно топчась на месте, то поднимает руку, чтобы позвонить в звонок, то вновь отпускает, разочарованно вздыхая. Являясь решительной особой, та мысленно ругает себя за подобную слабость. И заново подняв руку, уже более увереннее, резко подаётся назад, когда дверь внезапно отворяется. Чонгук, с влажными волосами, с которых ещё капают тяжёлые капли, холодно смотрит на замеревшую Сану. Та, медленно скользит удивлённым взглядом вниз, глядя на голый, мокрый торс накаченного тела, и свободные, тёмные брюки, скрывающие мощные бёдра. Сглотнув вязкую слюну, Сана вновь поднимает взгляд на лицо парня, теперь замечая самодовольную ухмылку на любимых губах.       — Ты пришла залипнуть на моё тело? — скрестив руки на крепкой груди, тот насмешливо приподнимает бровь, наблюдая за растерянной подругой.       — Что? Нет! Конечно нет! — та мило жестикулирует поднятыми руками в воздухе, выглядя провинившейся девчонкой, что тайно подглядывала за понравившимся мальчиком, прячась за стеной. — И вообще, как ты понял, что я стою за дверью? — быстро задаётся та, пытаясь сменить смущающую тему.       — А разве ты не специально так громко вздыхала? — театрально удивляется Чон, округлив большие глаза, но видя как Сана забавно надувается, отводя обиженный взгляд куда-то между ним и дверным косяком, хмыкает, откровенничая: — Но, знаешь, мне больше нравится когда ты протяжно стонешь подо мной.       — Придурок, — та сдерживает игривую улыбку, кусая нижнюю губу, не вовремя вспоминая каким образом Чонгук доводит её до этих самых стонов. Гук ясно видит как Сана мнётся, видимо не решаясь заговорить первой, и приняв равнодушный вид, холодно кидает:       — Так, чего ты пришла? Девушка пару секунд цепляет взглядом подаренные ею кроссовки на полу прохожей, и ловя себя на мысли, что он так и не предлагает пройти внутрь квартиры, грустнеет, но виду не подаёт, наоборот уверенно вскидывая голову, встречаясь с холодом в излюбленном взгляде.       — Поговорить. Гук всё безразлично смотрит, незаинтересованно проговаривая:       — Было бы о чём. Сана решает пока не заострять внимание на его отчуждённости, между тем продолжая:       — Почему ты забил на учёбу?       — Я забил на тебя. Жестокие слова вырываются на скрытых эмоциях, но Сане замирает с рукой, собирающейся достать из заднего кармана мобильный, дабы напомнить бойфренду о их скорой, первой годовщине отношений, и может только неверяще задать "что ты сказал?" Чонгук уже жалеет о намерение как можно больнее задеть девушку, сводящую с ума одним лишь существованием. Он любит её. Безумно сильно, но постоянные капризы уже переходят все границы. Он терпит всё, и потерпел бы ещё, но Сана ведёт нечестную игру, играя на его ревности, а подобный ход ошибочный с самого начала. Он любит её всецело, и хочет от неё такой же верной любви. Ничего сверхъестественного Чон не просит, пора бы Сане понять его.       — Уходи, — у Гука не дрожит голос, не дёргается предательски губа, и ни единый мускул на лице не выдаёт внутреннее, нестабильное состояние. Когда как хочется опустить все разногласия между ними, и просто потянуть любимую за руку к себе, и прижать к обнаженной груди, вдыхая её родной, сладкий аромат. Но... Чон не может. Их страстные отношения обжигают, причиняя адскую боль.       — Да что с тобой? — Сана искреннее не понимает, отчего её Чонгук такой чужой. Почему так холодно смотрит, говоря обидные слова. Да, возможно при последней их встрече в буфете университета та погорячилась на него, но он хамил ей, почём зря, вот она и не выдержала. Но Сана думала, он осознал свою ошибку, однако, кажется, совсем наоборот.       — Не нравится? — на губах играет наглая ухмылка. — Тогда, иди в распростёртые объятия Джина оппы. Он точно тебя удовлетворит.       — И пойду! — Сана возмущённо толкает его в грудь, чувствуя как обжигается ладони, прикоснувшиеся к оголенной коже. — Джин оппа не такой похабный гад, как ты! — и обиженно сжимает губы. Какой же он непонятливый придурок! Когда она давала ему повод усомниться в своей любви? Да он сам неоднократно заигрывал со всякими вертихвостками, а она лишь единожды заступилась за хорошего парня, за что он теперь считает её чуть ли не шлюхой.       — Что?! — Чона не на шутку бесит как его девушка снова встаёт на сторону чужого человека, отчего маска равнодушия трескается, обнажая истинные эмоции. — Я же сказал, проваливай! Сана упёрто не уводит сердитый взгляд с его, яростного, и подаваясь вперёд, цедит:       — Сначала объяснись. Гук ехидно ухмыляется, резко хватая не ожидающего подобного жеста Сану за локоть, и насильно прижимая к себе, смотрит потемневшими глазами на взволнованную девушку.       — Чтоб ты ушла, — тот медленно приближает лицо к затаившей дыхание Сане, и глядя в глаза, шепчет прямо в полуоткрытые губы: — мне сначала нужно тебя хорошенько поиметь? У Саны неприятно колит в сердце от жёстких слов любимого человека, никогда раньше не унижающего подобными высказываниями. Оскорблёно вырывая руку из захвата, та отходит назад, не прерывая их взгляды, за которыми таится столько недосказанного.       — Ненавижу. У Чонгука непроницательное выражение на лице, когда тот холодно кидает: — Вижу. Уходи, — и спокойно закрывает перед ошарашенным лицом Саны дверь, оставляя ту одну с испытываемыми эмоциями. Расстроенная девушка прижимается спиной к холодной стене, обессилено сползая по ней на пол, и прижимая к себе колени, утыкается в них лицом, позволяя себе заплакать. К чёрту Чонгука! К чёрту, если он даже слышит её плач, или же видит через глазок её слабость. К чёрту! Она не бесчувственная сука, чёрт бы его побрал!

***

Похороны Ким Мэй проходят под мрачные вздохи и слёзы сожаления, перемешанные с болью. Знакомые талантливой дизайнера находятся в прострации. Они не могут поверить в раннюю смерть столь прекрасной женщины. Горькие всхлипы звучат со стороны поникших дам, тесно дружащих с Мэй. И им искренне за неё больно. Бледная Цзыюй молча стоит возле открытого гроба с умиротворённой матерью в белоснежном одеянии, и не сводит с неё пустых глаз, даже когда к ней в очередной раз подходят люди, принося свои соболезнования. Она никак не реагирует. Ни слёзы, ни истерика, ничего. Только неверящий взгляд в спокойное лицо любимой матери, и немой вопрос в них. Почему? Почему она? Почему она умерла за неё? Мрачный Юнхён благодарит знакомых, соболезнующих потери любимой супруги. Мужчина выглядит изнеможённо. Еле пытаясь взять себя в руки, тот отвечает на любопытные вопросы "почему так вышло?", правда, отвечает далеко не правду, что те наивно ожидают услышать. Нет, он не станет раскрывать при каких обстоятельствах его любимая супруга ушла в мир иной. Не станет рассказывать, как послушался её, соглашаясь пустить одну в логово убийц, выжидая с нанятыми киллерами в потайном месте. Не станет рассказывать, как раскаивается, что не успел её спасти. Не станет рассказывать, с каким удовольствием прикончил мерзавца, лишившего его любимой женщины. Нет, не станет. Ведь истинную причину знают лишь несколько живых душ. Молчаливые Тэхён и Дэхён стоят по бокам от отца, также принимая слова соболезнования. Старший близнец при каждом удобном случае кидает обеспокоенный взгляд на Цзыюй, стоящую возле гроба и не отходящую оттуда ни на шаг. Ему больно видеть её такой пустой, но, эгоистичное облегчение, что всё же она осталась жива - не покидает мыслей. Если бы с Цзыюй хоть что-то случилось, Тэхён с ума бы сошёл, от чего благодарил покойную мачеху за спасение дочери. Очень эгоистично, но ведь, это же Тэхён. Он никогда не скрывает свою истинную натуру. Тем более от неё. Наскоро извинившись перед отцом (и не замечая, как тут же мрачнеет брат), тот направляется в сторону Цзы, не желая больше стоять в стороне и наблюдать за её убитым видом.       — Цзыюй, — ноль реакции. — Посмотри на меня, — и снова молчание. Естественно, Тэхён представлял что сейчас чувствует Цзыюй, и как бы сильно тот невзлюбил мачеху, отрицать её крепкую связь с дочерью не мог. Покойная души не чаяла в своей девочке, чуть ли не пылинки с неё сдувая. Он сам ни раз слышал от неё предупреждения не обижать дочь, и тонкий намёк принять меры в случае чего, на что Тэхён, само собой, усмехался в ответ. Да и Цзы относилась к заботливой матери как к сокровищу, не позволяя никому даже гадкого слова сказать в её адрес. Но Тэ ни раз шёл против неё, намеренно пробуждая в сестре агрессию. Вздохнув, Ким приближается к поникшей Цзыюй, и ничего больше не говоря, обнимает руками дрожащее тело, крепко прижимая к груди, скрывая от любопытных глаз. Он уверен, сейчас многие зеваки заострят внимания на них. Но ему плевать. Он хочет её утешить, а остальное не важно. Он достаточно боли ей причинил. Цзы никогда не заслуживала всей той гадости, что Тэ заставлял её терпеть ради матери, а теперь, когда её больше нет... станет ли она закрывать глаза на его мерзкие выходки?       — Поплачь, иначе твоё сердце разорвётся от горя, — старший близнец утешающе гладит по спине тихую Цзы, пока через пару минут не чувствует как голубая рубашка увлажняется в районе груди от тёплых слёз, а их обладательница тихо всхлипывает. — Ты переживёшь её потерю, Цзыюй, — Тэхён прижимается губами к мягкой макушке, продолжая шептать, попутно не прекращая поглаживания: — Я тебе помогу забыть всё плохое, вот увидишь. Цзы неуверенно хватается дрожащими руками за ткань рубашки по бокам, сжимаясь от разрывающей боли в груди. Забыть? Как? Каким образом? Та молча позволяет себя утешать, постепенно расслабляясь в объятиях человека, причинившего её сладко-горькую боль. И никто из них, увлечённых друг другом, так и не замечает, как на них разочарованно смотрит Дэхён сквозь прозрачные стёкла прямоугольных очков. Поджав тонкие губы, тот вдруг разворачивается, и не предупредив отца, вновь пожимающему руку очередному бизнес партнёру пришедшему привести свои слова соболезнования, поспешно направляется к выходу из кладбища по аккуратной тропинке, злобно сжимая кулаки. Его уход не замечают. Снова.

***

Цзыюй стоит возле раскрытого шкафа, где на полках осталась многочисленная одежда, не забранная ею в общежитие. Точнее, матерью, заботливо отправившей их ей. От воспоминания о ней, Цзы крепче сжимает тонкие пальцы на краях деревянной дверцы, сдерживая эмоции. Прошла неделя с похорон единственного, родного человека, а боль в сердце не унялась ни на мгновение. И эти семь дней без неё, проводя чаще всего в стенах своей комнаты, забыв об учёбе и друзьях, Цзыюй не жила, а существовала, пытаясь вновь научиться испытывать нечто, кроме горя. И даже искренняя попытка отчима, испытывавшего не меньшую боль из-за за важной утраты, помочь пережить горе, ничуть не помогало. Цзыюй его ни в чём не винит, однако подпустить к себе ближе - не желает. Ей теперь никто не нужен. Самый важный человек оставил её навсегда, забрав с собой смысл жизни, ради которого она терпела. Терпела всё. И всех. Особенно Тэхёна, что после похорон зачастился к ней пуще прежнего, интересуясь самочувствием, словно заботливый бойфренд, прижимая к груди. Но опустошённой Цзы не до его резких перемен в отношениях. Ей не до него, и не до Дэхёна, на третий день после смерти мачехи явившегося в спальню сестры, дабы молча присесть к ней на постели, и осторожно взяв за холодную руку, лишь прошептать с сожалением «прости». А Цзыюй не понимает, за что прости? За ненависть? За отрешённость? За нежелание её признавать? За что? Но спрашивать не хочет. Да это и не важно. Больше не важно.       — И куда ты собралась? — опираясь плечом об дверной косяк, Тэхён, скрестив руки на груди, нахмуренно наблюдает за Цзыюй, уже несколько минут в прострации кидающую одежду в раскрытый на полу чемодан, ничего вокруг не замечая. И его, бесшумно вошедшего в чужую спальню. Впрочем, как всегда. Та не вздрагивает от до боли знакомого, глубокого голоса, только машинально перебирает руками очередную, брендовую вещичку, не глядя кидая через плечо. Она позже сама разберётся со всем, по её мнению, ненужным хламом. Без помощи домработниц. Нет, ей необходимо долгое уединение, и желательно за пределами стен ненавистного дома.       — Ты меня не слышишь? — Ким сохраняет голос спокойным, хотя испытывает намного далёкие от сего понятия эмоции. Ему больно видеть Цзыюй столь убитой, и осознание этого сводит с ума. Единственные люди, из-за которых у него когда-либо сжимался глупый орган в груди - мать и брат. Лишь ради них он разрешал себе взгрустнуть. Но эта девица... эта непонятная девица... вызывает в нём кучу всего нежеланного, раздражая.       — Уезжаю, — Цзы отвечает неохотно, просто желая поскорее выпроводить Кима из спальни, и в одиночестве закончить начатое, дабы поскорее убраться из давящего воспоминаниями о матери места.       — В общагу? — близнец неподдельно удивляется. Цзыюй после похорон родителя вернулась домой, правда вещи так и оставила в общежитии, видимо планирую скоро вернуться обратно. Братья тоже на время вернулись домой по просьбе отца. Хотя Тэхён и без неё вернулся бы, ведь не мог оставить Цзыюй одну в горестном состоянии. Пусть его присутствие ни чем ей не помогало, зато он был совсем рядом. И ночами, когда та кричала во сне от очередного пережитого кошмара, тот врывался к ней, и ласково прижимая к себе дрожащее тело, успокаивал, пытаясь унять боль. Хоть и понимал - не получится. Его Цзыюй замкнулась в себе. Стало холодной, неразговорчивой, а взгляд, раньше ярко выражающий испытуемые эмоции, теперь пусто реагировал на любые действия, расстраивая Тэхёна.       — Нет, — Цзы сжала в руке серебряное платье, подаренное покойной матерью на восемнадцатилетие, и сглотнув горький ком, развернулась, и присев на корточки, аккуратно сложила в набитый чемодан.       — Тогда, куда? — не унимался Тэ, наблюдая за странным поведение Цзы, но та будто не замечала его, отвечая на отвали, чем в край выбешивала. — Мне из тебя клещами слова вырывать, Цзыюй?       — В другую страну, — поднимаясь с колен, девушка наконец соизволила посмотреть на мрачного брата.       — С ума сошла? — тот ошеломлённо подался вперёд, стоя уже вблизи равнодушной сестры. — Думаешь, я позволю?       — А кто ты такой, чтобы запрещать? — усталый голос бесцветен, взгляд пуст, а сердце разрывается. Почему человек, умеющий одним лишь ласковым объятием унять всю боль, оставил её одну в жестоком мире? Кто теперь станет её надёжной опорой?       — Я-       — Никто, — Цзы не позволяет Тэхёну даже договорить, прерывая на полуслове, чем вызывает непонимание в карих глазах. Да, словно в том самом сне. Только наврятли реальный Тэхён заговорит как вымышленный. — И чтобы ты не заблуждался, я больше не часть семьи Ким, — близнец теряется от непонимания, но Цзы не томит, заявляя: — Я снова Чжоу. Чжоу Цзыюй.       — О чём ты говоришь? — у Тэхёна в голове уйму не заданных вопросов, а в глазах чистое непонимание. — Какая к чёрту Чжоу?       — Неделю назад я попросила вашего отца добровольно отказаться от меня, и аннулировать удочерение. Я больше не принадлежу вашему семейству. Без, — Цзыюй сжимает кулаки, мысленно приказывая себе успокоиться. Плакать перед Тэхёном слабость. А быть слабой она больше себе не позволит: — без мамы мне больше нет смысла быть Ким.       — Ты точно от горя умом тронулась, — близнец неверяще хватается за голову, длинными пальцами сжимая светлые пряди у корней. — А этот старикашка, грёбаный, как только согласился пойти тебе на уступку? — возмущается тот, оставляя в покое несчастные волосы, дабы в следующее мгновение схватиться руками за хрупкие плечи молчаливой девушки. — Куда ты подашься без матери? Ты хоть понимаешь, что теперь совсем одна?       — Понимаю! — Цзы сердито скидывает его руку, удивляя. — Отлично понимаю! Но оставаться в вашем доме и в твоём обществе больше не намерена! — та тяжело дышит, еле сдерживая предательские слёзы. Почему он не оставит её в покое? Почему не позволит спокойно дышать? Почему?       — Почему?! — Ким вновь хватается за плечи, теперь уже сильнее. Ярость кипит изнутри, желая вырваться наружу. — Почему противишься быть моей?! Под упорным натиском, Цзыюй заставляет себя успокоиться, внимательно вглядываясь в глаза, в которых так часто утопала, без надежды на спасение. Так часто тонула, не прося спастись. Любила, не требуя ничего взамен.       — Твоей кем? — Цзы обессилено хмыкает, уже не пытаясь убрать цепкие руки. — Кем, Тэхён? — взгляд полный боли, что Ким теряется, расслабляя пальцы, дабы перестать сжимать. — Сестрой я тебе никогда не приходилась, по твоей же прихоти. Игрушкой? Куклой, ради минутной забавы? Или, проще говоря, личной шлюхой, которую ты в любой момент имел где хотел? — Цзы не чувствует, как из стеклянных глаз по углам стекают прозрачные слёзы, пронзая сердце Тэхёна словно острые иглы. Он не хотел доводить её до слёз. Он... чёрт возьми, хотел утешить! — Собираешься держать меня при себя даже после того, как решишь окольцеваться с достойной, по твоим меркам, девушкой? — Цзыюй горько улыбается, добивая близнеца тихим вопросом: — Хочешь унижать меня пока я не умру?       — Замолчи! — Ким больше не выдерживает, крепко прижимая к груди Цзыюй, так, словно боится, что она исчезнет в любую секунду, оставив его одного. — Ты никогда меня не оставишь, слышишь? — тот лихорадочно шепчет ей в ухо, сжимая щиплющие глаза. — Нам хорошо вместе, ты сама это чувствуешь, перестань упираться, и оставайся со мной, — Тэ мягко зарывается пальцами в тёмные локоны, успокаивающе поглаживая по нежной коже. — Я же сказал, я помогу тебе забыть всё плохое. А Цзыюй дышать трудно. От его близости сломленному сердцу лишь хуже. Он не помогает, а делает больнее. Возможно, не специально. Больше, не специально.       — Поможешь? — голос измученный. — Ты? Тот самый человек, по чьей вине я получаю все плохие воспоминания? Ты себя хоть слышишь? Я хочу убежать от тебя как можно подальше, и не видеть больше никогда. Ким, неохотно убирает руку из шелковистых волос, медленно освобождая из объятий Цзы.       — Не ври, Цзыюй, — Тэхён печально заглядывает в покрасневшие глаза, осознавая, что сейчас они делят одну боль на двоих. — Не надо... Не поступай так с нами.       — Из-за тебя я растоптала свою гордость, — Цзы пусто смотрит в любимые очи, однако не может прекратить испытывать боль. Наверно, ей ещё долго придётся с ней жить. — Из-за любви к тебе, я предала себя. И ты всё ещё просишь меня не поступать так с нами? С нами? А кто мы друг другу, Тэхён?       — Чего ты добиваешься? — Ким вновь ломается. — Хочешь услышать из моих уст признание? Хочешь узнать, что я чувствую к тебе? Чёрт, ты ведь сама всё знаешь! Зачем мучаешь меня?       — Я мучаю? — улыбка получается слишком болезненной. Губы кажись отвыкли сгибаться в естественном рефлексе. — Ты даже не можешь раскрыть мне испытуемое, и утверждаешь, что я тебя мучаю? Какой же ты бессердечный.       — Просто, — Ким пару секунд сохраняет молчание, перебирая в голове нужные слова, в итоге понимая, что не может произнести их вслух, — не уходи, Цзыюй. Не оставляй меня.       — Трус. Последняя капля. Он больше так не может. Она не понимает его. Он сгорает в собственном котле, услужливо зажженным с её помощью. Она его убивает. Убивает своей болью. Нет. Он не хочет её чувствовать! Чёрт подери, она всего лишь кукла! Всего лишь! Она не должна становится причиной его боли. Нет же. Не должна... Руки машинально тянутся к её, настойчиво притягивая к себе, сталкивая губы в болезненном поцелуи. Он горит. Так пусть она прочувствует его огонь, раз понять не может. Влажные губы противятся прикосновению требовательных, но его не остановить. Она знает, что он испытывает, так почему требует произнести вслух? Зачем? Звонкий удар. Тэхён отшатывается назад, ошарашено глядя в яростные глаза, которые неоднократно доводил до подобного состояния. Он сумел заполнить её пустоту? Огонь. Он передал его ей. Она горит в его огне? Обжигает? Больно? Чувствуешь? Вот оно. Вот ответ. Вот.       — Не смей больше прикасаться ко мне, — сталь в голосе, ненависть в глазах. Нет. Не чувствует. — Убирайся из моей комнаты. Тэхён разочарованно скалится. Так боль не на двоих? Она больше не его? Нет же. Нет...       — Из твоей? — зачем добивать напоследок? Гордость задета? Нет же. Снова нет. Другое. Совсем другое. Но вслух не произнести. И правда... трус.       — Давай, опустись в моих глазах ещё ниже, — чистая ненависть. Откуда? Ты же любишь меня. Любишь...       — Когда будешь вспоминать меня одинокими ночами в холодной постели, помни, ни я отказался от нас, а ты. Недосказанное остаётся на сердце, когда Тэхён в последний раз выходит из спальни, хранящей их разнообразные воспоминания. Самые сладкие, самые горькие. Самые сокровенные. А Цзыюй, опустошённым взглядом провожает спину человека, любовь к которому не может убить, как бы не старалась. Признание. Всего лишь искреннее "потому что люблю", и Цзы бы поверила. Нашла бы в себе силы дать ему шанс. Дать шанс, как он заверил, помочь забыть плохое. Но... он всего лишь трус. И теперь, её точно больше ничего не держит в Кореи. Никто... не держит.