Sloth.

Человека делает человеком в большей степени то, о чем он умалчивает, нежели то, что говорит. © Альбер Камю

Боль. Всё что было в голове. Жгучая, адская боль. И холод. Пронизывающий тело холод. Слабая попытка пошевелиться окончилась не успехом, а болью во всём теле. Связанном теле. Лицо стянуло засохшей солёно пахнущей коркой, но через силу, Ванессе всё же удалось открыть глаза... И ничего не увидеть. – Кто очнулся. Военная почувствовала какое-то движение вокруг себя, но пошевелиться не осмелилась, да и не могла. Её будто разматывали из кокона. Резкий свет больно резанул по непривыкшим глазам и Бауэр невольно зажмурилась, хотя сейчас для неё главным было – увидеть обстановку. В голове был сплошной туман, последнее, что она помнит – это кладбище, непонятный незнакомец и то чудовище... Картина прояснилась и Ванесса вспомнила всё, что случилось, от того резко распахнув глаза. – Долго же вы проспали, мисс Бауэр, – ласково прозвучал детский голосок, чем-то отдалённо напоминавший голос того чудовища. Ванесса с ужасом подняла голову и обнаружила... ребёнка. Маленький черноволосый мальчик в чёрном камзоле, как у самого настоящего принца, стоял перед ней и с улыбкой изучал большими круглыми обсидианами глаз. – Ч-что? – военная ожидала чего угодно, но никак не ребёнка. – Г-где я? Из-за боли Ванессе было трудно говорить, но она всё же нашла в себе силы на подъём на колени. Она только сейчас обнаружила, почему ей было так трудно шевелиться – она намертво была связана толстыми цепями. – И кто ты такой? – спросила она у мальчугана, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что это за место – всё обтянутое какими-то трубами или проводами, из освещения, пусть и очень яркого, только большая вентиляция в высоком потолке. – Ох, и сильно же вы ударились головой, – притворно-расстроено проговорил мальчишка. – Вы меня не помните, хотя в этом ничего удивительного. Всё таки вы тогда видели меня несколько в другой форме. Женщина всё ещё не понимала, к чему ведёт ребёнок, которого, как она думала, видит впервые. Тогда мальчишка удручённо, словно эта беседа его утомляла, вздохнул и с умным лицом, прикрыв глаза, сказал: – Тогда, в лесу, когда эта назойливая уборщица решила всунуть свой любопытный нос, туда, где ей вообще было не место. И словно ответом на ужасные мысли Ванессы – тень мальчика в разы расширилась и из неё показались красные демонические глаза, в которых Бауэр выпустила целую обойму, отчаянно пытаясь спасти Мейбл. – Т-ты! – Да, я, – с детской довольной улыбкой. – Надо отдать вам должное, мисс Бауэр. Вы не побоялись сражаться один на один с гомункулом. Тогда, в лесу, не буду лгать, вы меня прямо-таки поразили. А на кладбище вам удалось поставить на место этого придурка-Грида. Так что, я восхищён вами вдвойне. – Это всё замыслы того типа? Ты такой-же, как Слосс? – Я гомункул, как и она. Но будьте любезны, – шею Ванессы обвязало теневое щупальце, сдавливая, – не сравнивайте меня с ней. – Хватит, Прайд. И теневое щупальце, будто по команде, развязалось. Ванесса принялась откашливаться, исподлобья гляда на высокую фигуру в белом, по направлению идущую к ней. – Добро пожаловать, мисс Бауэр, – хозяин логова поприветствовал гостью, с ненавистью прожигавшей его одинакового цвета глазами, свидетельствовавшими о наличие крови мёртвого народа Ксеркса. – Что вам нужно? – собрав все силы, прошипела Ванесса. – Зачем тебе нужен Магус? Тебе ведь нужен трон фюрера? – Сразу к делу? – мужчина изумлённо изогнул бровь. – Хорошо. В награду за вашу смелость вы узнаете – трон мне не нужен. Мне нужна страна. – Страна? – Да, именно так. Подобравшись к власти, я завербую больше людей, во имя исполнения Моего плана. – Какой ещё план? – Вы уже узнали достаточно много, мисс Бауэр. И Отец развернулся в ту сторону, откуда пришёл, словно тем самым говоря, что разговор окончен. Но Ванесса, даже под натиском посереневших от недовольства глаз Гордыни, так просто прекращать диалог не желала: – Стой! – выкрикнула она, да так надорвавшись, что рухнула с колен. – А зачем тебе я?! Ванесса подготовилась к всему худшему, что с ней могут сделать, но всегда будет лучше убедиться: – Даже если вы будете меня пытать – я никогда не стану вашей послушной цепной собакой! – и бросив мимолётный гневный взгляд на чудовище с личиной ребёнка, ещё громче выкрикнула: – У тебя их вполне предостаточно! Стоит ли говорить, что эти слова разгневали Прайда не на шутку, но полковник не жалела о своих словах даже когда тени обвязали её и со всей силы приложили о кафельный пол, ударяя лицом. Однако, Отец, несмотря на действия старшего сына, ответил на вопрос военной, раненным зверем рычавшей от боли, сплёвывая на белый кафель алую, из-за крови разбитой губы и носа, слюну. – Это на случай того, если Айзек Магус откажется подчиняться. – Что? – с нервным смешком произнесла пленная. – Вы хотите шантажировать его мной? – Да. – Вы смеётесь? Ванесса попыталась подняться с колен, но была снова прибита теневыми путами к полу. Правда это дало, на удивление Прайда, слабый эффект, и, превозмогая боль, военная договорила: – Это глупая затея. Раз уж он согласился работать с теми, кто убил его людей – он даже не вспомнит, кто я такая! На это высказывание Прайд гнусно хихикнул, а Отец полуразвернулся к своей пленнице. – А вот тут вы ошибаетесь, – тон создателя гомункулов резко сменился на грозный и женщина невольно передёрнулась всем телом. – После Джеффри Маргрея – вы единственная, кем он дорожит, не взирая на то, что в ушли сами. А даже если он откажется... – янтарь глаз придирчиво оглядел с ног до головы женскую фигуру. – Достаточно будет одного вашего пальца, чтобы он запомнил своё место. И попрошу вас не забывать своё. Ваша жизнь зависит от вашей полезности, полковник Бауэр. Ванесса непроизвольно хмуриться, шевеля мозговыми извилинами в подсчёте прошедшего времени с момента того разговора. Ищет ли её отряд? По предположительным данным, с её плена прошло не меньше, а так дней пять. Солидное число, ничего не скажешь. Но времяпрепровождение с сидевшем в печёнках сторожем-похитителем уничтожали сутки за час. Молча уткнувшись щекой в стену, Бауэр думает о своём освобождении отсюда и смысле засевших в её голове паразитами словах того, для кого она, своего рода, мотиватор для Магуса, наверняка так же забывшего о ней. – Думаешь о своём алхимике, да? Военная оборачивается на источник бархатного насмешливого голоса. Одна из её «стражей». Противный цокот каблуков женщины в чёрном отдал предпочтение Бауэр к Гриду, назвавший ей своё имя во время его «смены». Ванесса упрямо жмёт бледные, покрытые маленькими рваными ранками от нервных укусов губы, с вызовом глядя новопришедшей в глаза, и Похоть с удовольствием разделила бы с пленницей игру в гляделки, жаль она пришла по другому поводу. – Знаешь, что говорит Отец? – Жаль, вытащить не успел? Зверино осклабившись – Ванесса дала своим словам расценку, как самое оскорбительное для этого существа, пусть уже давно - от любившего поболтать сторожа - знала, что подобные им производятся на свет совершенно иным способом. – Смешная шутка. Из полосы на щеке, оставленной отточенного лезвия клинком, врезавшегося в стену, вытекла аккуратная капелька крови, тонкой нитью прошедшейся по нездорово побледневшей от недостатка света коже. – Я оценила твою шутку, – по чуть пухленьким, красным как спелое вино губам прошлась чарующая усмешка. – А теперь выслушай, что просил передать тебе Отец... – Пусть идёт к чёрту. Ласт давно признала – их новоиспечённая пленница не из робкого десятка дураков, от предугадываний действий которых уже в скуке крошится мозг. – А знаешь ещё что? – кошачьей походке женщины-чудовища могла позавидовать любая столичная красотка-аристократка и за всю жизнь не научившаяся бы подобной грации. – Твои военные уже волосы готовы на голове рвать, дорогуша. С гордостью вздёрнув подбородок, Ванесса, будь в обычной ситуции, не без хвастовства высказала, что самолично выбирала лучших бойцов из богатеньких новобранцев, всерьёз считавших, что за папашин карман смогут хоть войну остановить. – Я так и знала. Довольно хмыкнув, Ласт соблазнительно виляя округлыми бёдрами, сложив изящные руки, вплотную приблизилась к военной, не без грации наклонившись, отчего её пышных размеров белая грудь притягательно колыхнулась и будь на месте Бауэр кто-то другой, с наличием иного прибора личной жизни - он затвердел бы твёрдым сплавом железа. – И всё-таки, они так глупы, – ехидно пропела тонким голосом. – Ищут, ищут, а их драгоценная начальница прямо у них под ногами. Челюсти успели словить язык, с теплеющими на нём словами ненависти. В бессильной злобе Ванесса сжимает кулаки с нарушенным кровообращением от тугих цепей. «Коулман, Бекер, Найман, Ренц...» – про себя шепчет она имена своих товарищей, когда обворожительная стражница оставляет её в одиночестве. – «Ребята, не подведите меня...» – Лейтенант Коулман. Мужчина стоял, облкотившись спиной о каменную стену штаба, выпуская перед ответом струю дыма изо рта, изучающе оглядев прискакавшего после объезда Теда. Ему и говорить ничего не пришлось – красные от недосыпа глаза, с большими синими мешками под ними сами за себя говорили, что ожидает услышать изнемождённый военный. Веснушчатое лицо грустно тускнеет под тяжёлым взглядом изумрудных глаз в красной паутине бессонницы на белке. Но мальчишка с тяготой в юношеском голоске отвечает всё тот же ненавистный все эти пять дней ответ. – Никаких следов... Гулко откашлившись, словно лающая старая собака, Винсент опускает сигару. Он отлипает от стены и скользит взглядом сначало по лошади, потом по сержанту и в этом усталом об бессоных ночей взгляде видна нескрываемая боль. – Ищите, – голос режет словно ножом по железу. – Она не могла так просто исчезнуть. Винс грузно зашагал в сторону каменных ворот, провожаемый тревожным взглядом по-детски большими глазами Теда. Дорога от штаба шла ровной каменной дорожкой. Он шёл, не глядя. Ноги знают маршрут. Лейтенанту голова для этого сейчас полезна не будет. В ней неустанно звучит мантрой имя валькирии грозового неба, отважной женщины-воина. «Ванесса, Ванесса, Ванесса...» В шумном гуле улицы, на которую свернул Коулман, невозможно было расслышать собственного голоса, но люди продолжали что-то гомонить и гомонить, словно они были тут одни. Жизнь шла размеренным ходом. Хохочущие прекрасные дамы выходили, радостно смеясь под колокольчик двери, из магазинов. На следущей улице шла целая распродажа свежего привоза и прочего необходимого для граждан, стервятниками налитевшими за свежим куском большего. На следующей улице щекотал нос до чихания приторный аромат цветов, самых разных сортов. Букально пару метров – и надоедливое до першения в горле амбре растений сменяется нежностью аромата свежиспечённой выпечки. Каждый из этих запахов был составлющим далёких, словно после эховые отголоски, воспоминаний молодого лейтенанта, именно в этот район притащивший свою начальницу, считая, что тем самым он сразу заполучит её расположение к себе. Увы, цветы она не любила, а такая еда как выпечка – была не в её рационе. Знаменательный тогда был момент – красавчик Винсент впервые за свою безупречную карьеру ловеласа потерпел фиаско. Много ещё времени потребовалось, чтобы не привыкший сдаваться юноша оставил безуспешные подкаты к свое начальнице. Но почему тот алхимик? Винсент в злобе стискивает зубы в глухой ярости, которую, как не пытается, а подавить не может. Сердце лейтенанта жалобно ноет в получении хотя бы капли любви женщины, покорившей его своей недоступностью. Оно кричит, плачет, стонет. Его режет ненависть к алхимику, укравшего расположение к женщине, которую не смог получить он. – Лейтенант Коулман? Вспомни солнце – вот и лучик. Винсент бы предпочёл скрыться от этого солнца. Яркого, огненно-рыжего, жгущего своим ненавистным огнём. Вопрос задаётся сам собой. Холодные, зелёные как у кошки, глаза изучающе оглядыают высокую фигуру алхимика с ног до головы. Он уже не был так измученно подавлен, как в их первые дни знакомства. Нос зажил, волосы наконец собраны в аккуратный хвост, а не в взлахмоченный сгусток высохшего на июльском солнце сена. И он кажется, в отличие от Винсента, выспался, о чём свидетельствовало отсутствие мешков под лазурью глаз. – Ты чего тут делаешь, Магус? – огрызается он, резко отворачиваясь от алхимика, пытаясь побороть жрущее изнутри желание снести рыжему мерзавцу голову. Резко, с замаху, мачете. – Я не могу выйти в город прогуляться? – с удивлением и даже обидой спрашивает мужчина, расправив круговым движением плечи, не доставая мазолистые руки из карманов кожанного кофейного плаща. «Какой деловой» – про себя усмехается Коулман. – А что ты тут делаешь? Вопрос звучит так же неожиданно, как и приятельское обращение в голосе алхимика, по одному только виду не против продолжить диалог. – Что значит, что я тут делаю? – скрывать ненависть в голосе было куда труднее, чем казалось. – Я, если забыл, военный. Я делаю обход по городу. Алхимик огляделся по сторонам, будто удостовериваясь в словах военного. А оконочив, потупил взгляд, словно решаясь – спросить или не спросить? – выдал: – А где Ванесса? Не припомню, чтобы ты ходил без неё. – Для тебя она – полковник Бауэр, – сквозь зубы жужжит Винс. – И её здесь нет. В удивлённо округлённых глазах даже плеснули, словно брызги оставленные каплей, слабые искорки волнения, а Коулман не знал – сказать ли алхимику о пропаже полковника или всё же не стоит? – А где она? – Тебя это не касается. И всё. Казалось бы разговор на этом исчерпан, если бы не... – Я хотел перед ней извиниться. Коулман, прошу, скажи... Лейтенант едва успевает обернуться, но его запястье уже оказывается в захвате чужой руки. –... Где она? – Её нет. Вина гложет военного отвести взгляд в сторону, скрыть во мраке опасения, жива ли полковник или уже... – Что? Что ты имеешь ввиду? – Она пропала... – из самой глотки выходит хрип. – Мы ищем её уже пять дней. Пять. Магус был в непонимании. Ванесса – женщина покруче любых вояк, он сам на себе лично убедился – нос прекрасно помнит всю силу удара, разбившего его, а алхимика заставившего валяться на земле. Что уж говорить, что полковник Бауэр сдержалась – бей она в полную силу, Магуса ждал бы травмпункт с носилками. Кто бы не похитил Ванессу – им бы не поздоровилось. Но теперь... – Кто её мог похитить? – А откуда мне знать?! – Винсент почему-то сжал ворот Магуса, оттягивая на себя. – Она пропала после того, как она вернулась от тебя! Айзек потянулся за платком в плащ, чтобы вытереть взмокший от активного перевариваний информации лоб. – Что за напасть такая? – немо, как рыба, шептал Магус одними губами. – Только начало всё налаживаться... Сначала пропажа Мейбл, теперь Ванесса... С какой яростью, после сказанного, Винсент предпринял безуспешную попытку придушить алхимика за воротник. А Айзек недоумевал, что могло такого найти на лейтенанта – при женщине-полковнике будучи тише любого, даже самого послушного, не без помощи ремня, ребёнка. – Сукин ты сын, – совпадение или нет, но в глазах военного Магус узнавал себя. Та же бессильная ярость и те же, явившиеся из оставленного позади прошллого, словно из отражения зеркала, пропитавшиеся ядом ненависти глаза. – Мейбл сегодня хоронят. Её убили пять дней назад, как раз тогда, когда полковник Бауэр пришла к тебе! – Что? – с нервным смешком. – Да быть того не может! – Не может?! – ещё немного, и ворот бы порвался. Тяжелее подавления ярости может быть только подавление воспоминаний, пораждающие эту самую ярость. – Я видел, как её убили! Видел её предсмертный ужас, и ни чем не мог помочь! Я сам отвёз её тело в госпиталь! Лейтенанту в этот момент было всё равно на происходящее вокруг. Мимолётные встревоженные взгляды прохожих оставались без внимания, да и у людей были свои дела, чем наблюдать за «дружеской ссорой». – Мейбл... – тихо произнёс алхимик, не в силах поверить в сказанное лейтенантом, сейчас больше похожего на психа, нежели «пособник дьявола». – Кто её убил? – А вот это уже по твоей части, – едко выделив обращение к алхимику, и военный, кажется, успокоился. – Её убило чудовище, – широкие мужские плечи лейтенанта как-то судорожно, по трусливому вздрогнули. – Я не знаю, что это было, но это определённо кто-то наподобие твоей Слосс. И тут, словно раскат грома в ясную солнечную погоду, Магуса настигло прояснение. – Я... – слова давались ему с трудом. – Я попытаюсь помочь... – Помочь? – по лошадиному фыркнул Винс, разворачиваясь в противоположную от алхимика сторону. – Ты уже помог. И снова, как тогда, в переулке. Снова эти полные ненависти зелёные глаза. Но уже без женской спины. С болью Айзеку провожал уходящую спину лейтенанта. С болью и осознанием того, что он прав. Правда настигла его не сразу. В тяжёлых раздумиях, давящих на мозг расплавленным свинцом Магус не переставал думать о пропавшей военной все эти последующие дни. Тихо, ненароком. Когда приходил создатель философского камня, алхимик вёл себя по привычному. Но что-то было в нём не так. И Отец, увы, это видел. В привычных ритмичных, ловких движениях алхимика закралось непонятное. Вот он привычно, не без пристального наблюдения медовых глаз своего дорогого гостя, работает за чертежами, вот договаривается с остальными алхимиками, кто сможет принять участие в великом испытаний, вот не в первый раз обходит каждый угол зала и осторожно, будто совсем не нарочно, касается рукой прохладного кирпича стены и уныло вянут его широкие плечи, а сам он ссутуливается, превращаясь со спины в дряхлого старика. Но всё это было ничем, по сравнению с новым наваждением. С самого открытия этого штаба – образ жизни алхимика из привычного среднестатистического гражданина стал превращаться больше в отшельнический. Из штаба - домой, из дома в штаб. Полностью не погрузиться в такой, малость нестандартный, образ жизни для мужчины его возраста – ему помогал Джефф, которому не без труда, но удавалось вывести старого друга из дому, и отвести в ближайший бар, чтобы хоть как-то предотвратить окончательное пущение корней в кресло за привычным попиванием коньяка и чтением очередной книги по алхимии. Но после смерти Маргрея всё изменилось. И кто знает, чем закончилось бы всё это, не появись полковник Бауэр в поломанной, как об биту стекло жизни алхимика. А теперь, когда взбешённая военная с чуть не появляющимися трещинами под ногами дала пощёчину алхимику – с чего ему вдруг прогуливаться? Ни кто и не догадывался, кроме по пятам преследующих Магуса взглядов кошачьих аметистов. Алхимик и утром, и днём, и ночью мог выйти на улицу и совершать пару часовой поход по городу. Казалось бы, что такого? Наивные алхимики ссылались на то, что начальник просто нервничает. Он ждал приближающегося день за днём события практически всю свою жизнь. Фюреру с каждым днём всё хуже и хуже. А заветный день всё ближе. Отчего Магус медлит? Слосс знала ответ. Из-за закоулочка, не выходя и даже не выглядывая, наблюдая за выходящей из трактира, по чёрному невидимому облаку ауры понятно - поникшей - фигурой. Такая же аура и окружала и военную в подраном мундире, грязном от пыли в углу, где обычно она скукоживалась после очередного швыряния об пол Прайда, с детским восторгом, словно от новой игрушки, наблюдавшего за трепыханием в теневом лассо военной. Впрочем, она и была для него игрушкой. Она не кричала, не молила о пощаде. Как только развлечения Гордыни оканчивались, она унизительно, гусиницей уползала в свой угол, утыкаясь окровавленным, разбитым носом в синюю ткань грязных оборванных военных штанов. И молчала. Она молчала, когда Отец навещал – уже неизвестное количество времени «гостившей» в их скромном логове – пленницу. Впрочем, и столь разнообразный визит длился недолго – гомункул знал, молчание – это излюбленная форма Бауэр ответа «нет». Но, и из этой ненавистной, приходившейся терпеть беседы – военная извлекала свою пользу. Редкое, но на вес золота хорошее настроение создателя гомункулов стоило ей исцелению покалеченных костей и органов. Починка родителем поломанной игрушки не в меру жестокого ребёнка. Не более. Она молчала под смешки любившей заглянуть Ласт. К слову говоря, женщина-гомункул и была информатором военной. Лишь придоставленная ею информация утешала Бауэр, освобождая её душу от стисков волнения за её команду. Жаль они снова, с новой силой впивались в не хуже побитую душу сомнениями от лжи гомункула, о намерениях заключить кого-то из привлекательного отряда в порочную страсть. Случай в отеле Ванесса не забыла. Она молчала под холодными глазами Грида, с каким-то презрением, насмешкой и тщетно подавляемым восхищением созерцающего новые побои на узнице. Да, Бауэр не забыла о его принципе «не бить женщин», но как это могло сделать ей легче? Пусть он и восхищается ею, но для Ванессы он был такой же шавкой, скалющей острие клыков на недоброжелателей, но поджимающей хвост под недовольством во взгляде хозяина. Его жалость не была ей нужна. Он приносил ей еду – и на том спасибо. И осталась последняя. Самая младшая и не примечательная из гомункулов. Основоположница всего ныне происходящего. Ванесса, как обычно, молчала. Не видела смысла спрашивать у, как она и вправду считала, единственного гомункула, не одарённого речью, о её дозволенности навещать её. И было, почему так считать. Ей никогда не доводилось слышать голоса Слосс. Да и та сама никогда не выходила на диалог. Она ничего не делала. Она приходила последней, и только если с полной вероятностью того, что «смены» остальных окончились и военная находится в своём уголке одна. Зачем же она приходила? Как бы смешно то ни было, Лень не знала и сама. Она осознавала всю абсурдность своих действий. Без дозволения Отца, или хотя бы Ласт, приходить к пленной не за чем. Водой проникая из труб, выплывая к Ванессе, и уже только потом принимая человеческую форму, Слосс стоит минутами, часами неподвижно, словно каменное изваяние, не сводя глаз с полковника. Истинных намерений младшей из гомункулов были непонятны. По крайней мере, мисс Бауэр никогда не доводилось видеть, чтобы та что-то делала. Создавалось впечатление, будто бы та её сторожила: сверкающие, словно два драгоценных аметиста, глаза смотрели прямо на Ванессу. Она же, в свою очередь, никогда не глядела в ответ. Лишь редко, исподлобья, секундным броском, чтобы заметить, что в темноте аметисты горят двумя красными огньками. И в эти редкие секунды – застывшие в вечной меланхолии, неподвижные, стекляно-кукольные глаза раскрывали веки в удивлении, пытаясь одним движением ухватиться за взгляд янтаря. «Что она хочет?» – в очередной раз игры «поймай взгляд» думала Ванесса. Уже месяц прошёл с момента её похищения. А Айзек всё медлит. И каждый раз у него новая причина. Наблюдавшая за ним Слосс из убежища всегда не упускала возможности взглянуть алхимику в глаза, пока он не видит. Алхимик не видел своей жизни. А Слосс видела в его глазах боль. С самой пропажи Ванессы – он такой. Военные рвут и мечут, сам фюрер объявил полковника пропавшей без вести. Всё что может Магус – выходить в город и послушать вестей да поспрашивать у солдат о поисках. «Он тоскует по той, что была ему верна, но бросила его» – размышляла Слосс, стоя на крыше дома. Северный ветер колыхал шёлк её волос с мыслями. – «А она?» Эти мысли уже продолжались в логове, в очередной раз, когда Лень стояла перед Ванессой бесчисленное количество времени. Силой и пытками не заставить полковника заговорить, как и разговорами. Это поняли все. И так просто в глаза презренному врагу она не посмотрит. Оставалось только ждать, когда Бауэр сама вступит в игру «гляделки», и наконец даст узреть гомункулу то, что он желает. Желание узнать лучом света пробило вечно сгущённые чёрные тучи безразличия. Почему каждое упоминание алхимика бьёт по военной как кнут? Она сама бросила его, сама ушла. Почему тогда, на кладбище, у могилы Маргрея, она волновалась за него? Она наверняка знает о его тоске. Но почему она не соглашается сотрудничать? Что за глупая честность? Слосс не понимала. – Почему? Огромные золотые глаза готовы были поглотить гомункула, единственного в этой комнате, кто мог сказать это, ведь кроме неё и Бауэр в комнате никого не было. Всего одно слово дало такое эффект – Лень смогла хорошенько рассмотреть взгляд Ванессы, сменившийся.... Яростью и серьёзной решимостью. – Вы не получите Айзека, – на секунду гомункулу показалось, что в глазах женщины пламя, не будь это невозможным. – Это я тебе обещаю, чудовище. Столь желанный бой взглядов уже казался не таким затейливым, а хищный оскал делал Ванессу скорее чудовищем, а не человеком. А взгляд... – Твой «Отец» ведь не сможет исцелять меня вечно? – военной удалось проглядеть за стеклянной стеной безразличия нечто такое у гомункула, что определённо сделало её довольней, чем пару секунд назад. – Вы же итак поняли, что я предпочту умереть, чем буду прислуживать вам. От того теневая гнида и бесится, не только же от скуки он меня об пол швыряет. Можете отрубать мне пальцы, руки, может даже сердце, узнай Магус о том, что вы меня держите – он никогда не примкнёт на вашу сторону вновь! А ваша «мотивация» только усугубит положение! Моя смерть будет ему хорошим уроком! Он поймёт, какие вы чудовища, и ради своей же безопасноти – сдаст вас куда подальше! – Ты готова умереть, чтобы, пусть и посмертно, доказать Магусу, что его используют? Ради «его же безопасности»? Столь неожиданная разговорчивость Слосс и разгадка ею замысела пленницы – только подтвердили догадку Ванессы, что – казалось бы вообще немой гомункул – куда умнее остальных. – Верно говорят, – горько усмехнулась Бауэр, – тот, кто молчит, всегда умнее. – Это глупо. А теперь догадка Ванессы резко отпала. Хотя... Какое понимание от врага? Тем более от нелюдя? – Ну конечно, – осклабилась женщина, уже не улыбаясь. – Чего ещё ожидать от «могущественейшего существа на земле», которому недоступны даже элементарные, ах да, – поправила себя она, – слабые чувства... «Могущественейшие существа? – Слосс и понятия не имела, откуда пленной об этом известно, но озарение настигло её почти сразу же: – Грид, больше не кому.» – Твой план актуален только на тот случай, если он откажется нам помогать. А поскольку этого не случится – не забывай, мы сохранили тебе жизнь на случай, если он откажется подчиняться. Раз уж на то пошло - желай ты и вправду хорошего тому, кому верна – давно бы уже стояла с ним бок о бок... – похоже Лени, так долго желавшей этого разговора, беседа пришлась не по душе и лучшего способа её прервать, кроме как развернуться, медленно направляясь в сторону выхода - ей придумать не удалось. – И не сидела бы здесь. Слова – словно выстрел из мушкета по прочной дамбе, сдерживающей целый океан годами сдерживаемых чувств дала трещины. Ни плен, ни насмешки – ни что не ломало, вроде и непроломимую стену, но слышать прямо самые настоящие поучения от того, кто даже чувствовать не может было выше сил Ванессы, во всё горло испустившей истошный крик: – Да что Ты можешь знать?! – Слосс остановилась, но так и не оглянулась к Ванессе, связанной готовой доползти к ней, чтобы одними только зубами перегрызть глотку гомункулу. – Ты... Все вы! На каком основании людей должны учить чудовища, даже ничего не чувствовающие! Лень не оглянулась. Её время вышло. Она получила, что хотела. – Молчишь?! – не унималась Бауэр. – Неужто стыдно? Или это тоже «слабое чувство»? – Магус наш. Смирись. И Слосс покинула комнату, даже не поёжившись от душераздирающего вопля. – Большое спасибо. Ссыпав мелочь пожилой, так добро улыбающейся паутиной морщин даме, Магус осторожно взял в руки маленький букетик из лилий, бережно, чуть ли не с душой прижимая к груди. Сегодня был заветный день. Создание философского камня. Ловко уплывающая от него рыбка наконец насадилась на крючок. Без труда не вытянешь рыбку из пруда. Магус усмехается своим мыслям. Джефф любил так говорить. В конце-концов, ему тоже пришлось многого пережить. Ни что так просто ему не давалось. Он трудился до последнего. Даже до самой смерти. – Слосс? Встреча гомункула у надгробия лучшего друга была чем-то сверхъестественным. Изящная фигура стояла у бело-каменного надгробия, заурядно заросшего лесом травы от обильных дождей в последнее время. – Почему вы здесь, Айзек Магус? – спрашивает гомункул, не оборачиваясь. – А ты почему здесь? – получилось как-то слишком едко. – Совесть замучила? – Отец сказал, что вы снова сбежали. Испустив тяжёлый вздох, алхимик зашагал по длиннной мокрой траве к надгробию. Согнувшись на корточках, алхимик с хрустальной бережностью кладёт букет лилий на каменную плиту, затылком ощущая взгляд гомункула. – Джефф был бы рад этому событию, не случись то, что уже случилось, – глаза Магуса изучающе проглаживают вычерченное на надгробии имя друга, горько усмехаясь. – Жаль Ванесса этого не видит... А может и видит. Я не знаю... – Она была бы рада. Смысл произнесённой фразы вытаскивал самые разные предположения. Откуда Слосс знать, что испытывала Бауэр? – Как-то немного неожиданно слышать подобное от бесчувственного существа, – говорит Магус, поднимаясь. – Без обид. – Ничего, – сухо бросает Лень, намериваясь поскорее уйти или хотя бы успеть спрятать находку... – Постой. Слосс крепко сжимает в руках вещь, от которой идёт знакомая серебряная цепь. – Что это у тебя? Всего сто метров не хватило до побега. В этот раз ей не сбежать. Зачем она только подняла эти затонувшие в мокрой земле и траве грязные серебряные часы? – Что? – с выцветшим удивлением спрашивает женщина, попутно удаляя находку во внутрь водяной руки. Не успевает. Удар Магуса приходится прямо по лицу. Кулак бьёт больно. Валит на землю срубленным деревом в мокрую траву. Серебряные отчистившиеся от грязи часы теперь ясно своим видом проясняют о своей принадлежности. – Откуда они у тебя? Только хотела Лень подняться с земли, как Айзек отправляет её обратно, насаживаясь сверху, до посинения сжимая белую шею. – Отвечай!!! Слосс страшно. Нет. Не от человека. Отец. Что она наделала. – Они были тут... – слабо хрипит она. – Зачем мне их тебе приносить?... – Как и зачем тебе их прятать. Когда Магус отцепляет медвежий захват от её шеи, Лень тщетно надеется, что доверие между алхимиком и Отцом спасено... Но насупившаяся фигура у могилы Маргрея говорила об обратном. – Тут ямка. Часы оттуда, да? Лень поднимается с земли, не зная, о чём говорит мужчина. – Ванесса бы с ними никогда не рассталась. Это часы её дяди, которые тому подарил сам фюрер. Время будто застыло в вечном аду, когда алхимик медленно развернулся к гомункулу, с горящей в глазах жаждой убить. – Где Ванесса? Рот пересох, а язык упорно не желал работать, чтобы сказать хоть слово в оправдание, но его всё таки удалось расшевелить на слова: – Часы были тут. При чём тут мы? – Она бы не бросила свои часы, даже если бы на неё напали, – мужчина угрожающе двинулся в сторону оцепеневшего гомункула. – Кто же, интересно, на неё, с мушкетом, мог напасть, чтобы не разлитеться на кусочки и поймать полковника с оружием? В бешенном порыве мужчина впился пальцами в нежную кожу плеч, притягивая гомункула на точное расстояние к своему лицу. – Отвечай, где Ванесса. – Она же вас бросила. Слосс не знала, для чего это сказала. Всё таки была в глазах военной преданность алхимику. И это несмотря на то, что она сама его бросила. Нет. Может она и ушла, но бросить алхимика, вырвать его из своей жизни, как ненужную страницу - не смогла. Пусть она утверждала, что ему плевать на неё – знала, что нет. Её бы тогда сразу убили, как ненужную помеху. – Зачем она вам тогда?! Молчание Лени окончательно добило Магуса. Реакция не заставила себя долго ждать: отшвырнув женщину, он направился в орден, где уже там его выслушивал Отец. – Послушайте, мистер Магус, – создатель гомункулов старался говорить как можно спокойней, – мы найдём Ванессу Бауэр. Но что сейчас важнее? Одна без вести пропавшая или целая страна, которая через считанные дни останется без правителя? Даже к ним уже донеслись новости о госпитализации фюрера в тяжёлом состоянии. Даже не врачу было понятно – старому королю осталось немного. – Приступим вечером... – Буду с нетерпением ждать. Мёртвый с нотами ломающего отчаяния голос ничуть Отца не смутил. Его скорее смутил ударившие в затылок следующие слова этого голоса. – Вы вернёте Ванессу? Его прискорбный вопрос звучал скорее как утверждение, но Отец ответил, как подобает вопросу: – Поживём - увидим, мистер Магус. – Безмозглая дрянь. Зачем ты вообще подняла эти часы? Прайд вроде хотел ответа, но он втискивал теневые путы в кожу Слосс так, что вызванная потеря крови усугубляла возможность что-либо ответить. – Я... – немалый труд был применён, чтоб заговорить. – Я хотела их выб-бросить... В ответ Гордыня сильнее втиснул свои тени в кровоточащее, висящее как тряпичная кукла тело. Поток крови выплеснулся изо рта с глухим хрипом. – Тебе вообще не следовало поднимать их с земли. Валялись они там и валялись. Может Магус их бы и не заметил. Отец поручил тебе следить за ним, а не подрывать наше сотрудничество, которое и так с трудом наладилось по твоей же вине. Ещё немного и теневые лезвия превратили бы младшего гомункула в нарезку, если бы не вмешательство наблюдавшей за всем этим Ласт. – Хватит уже, Прайд, – ласково-успокаивающе произесла женщина. – Думаю, она уже поняла свою оплошность. – Доверьте дело дураку. Процетировав всем известное причитание, Гордыня отпустил Лень, рухнувшую от серьёзных повреждений на пол, регенирируя. Фыркнув, мальчик удалился в тень, а Похоть с укором покачала головой. – М-дааа уууж. Ехидное протягивание принадлежало Гриду, тоже бывшего свидетелем произошедшего. Поднявшись с провода, на котором он сидел, Жадность подошёл к регенерирующей сестре, вовсю покрытую салютом красных искр. – Натворила ты дел, сестричка. Лень ничего не ответила, молча поднялась с пола и пошла в сторону коридора, но Грид, похоже, не хотел останавливаться на попрекании. – Грусть, печаль, тоска... – набалтывал мужчина, присев на хвост Лени. – Обидели малютку нашу. – Отстань от неё, Грид, – шикнула Похоть в сторону Жадности. – Ой, да брось. Я же шучу. Эй! Ты куда! Увы, попытка скрыться в следующем повороте не удалась, но надоедливый жадюга нагнал и там, отвязавшись от Похоти, которая как-то не особо уже рвалась за ним. – Ну? – Грид сложил руки за голову, словно он отдыхал. – И куда мы идём? – Оставь меня. – Ого! – восхищённо воскликнул мужчина. – Да ты никак отвечать научилась! А вообще... – его голос не утратил прежней насмешки, но было понятно - шутки кончились. – Ты ведь к Бауэр собралась? Ответа не последовало. Но молчание расценилось Жадностью, как согласие. Странно, что он не стал преградой на пути Слосс. Во время охраны военной Отцом или Прайдом – её бы просто не пустили, Ласт ещё могла, и то навряд. Но жадный гомункул оставался загадкой. Хотя, загадка – это было его второе имя. Что уж говорить про то, что даже Отец не мог наверняка знать, что творится в голове у младшего сына. – Опять вы? Уже с порога потухшие янтарные глаза метали молнии в гостей. Слосс, как всегда с завидной невозмутимостью, не обратила на это внимание, подходя к сидящей на полу военной. Жадность прошагал вслед за ней. – Смотрю у тебя не лучшее настроение, детка, – заулыбался он, подойдя к ней. – Странновато, не видно на тебе новых побоев от Прайда. Ах, точно! – хлопок кулаком по раскрытой ладони говорил о возвращении памяти событий, произошедших пару минут назад. – Он оторвался сегодня на кое-ком другом. Лукавый бросок на не обратившую внимание на колкость братца Лень – был недоговорёнными Гридом словами. – Не вижу, чтобы ей было плохо. Мне бы хоть почаще цепи снимали для восстановления кровообращения. – У нас для тебя новости, Ванесса Бауэр. Мелодичный, как капающие капельки о хрустальную гладь голос Слосс был холоден до сотрясающей кости дрожи. Полковник невольно занервничала, что уж о привыкшем к молчаливости Слосс Гриде, сам продрогший от голоса сестры. – И какие же новости такие? – женщина подготовилась к всему самому худшему, что могло произойти. Но, как вышло, недостаточно хорошо. Едва ли гранатовые губы приоткрылись, как Грид в самой наглой манере сообщил обо всём сам: – Короче, Слосс нашла твои часики на кладбище, которые, видимо, выпали, когда Прайд швырнул тебя. Ну а там, в тот момент, находился ещё и Магус. Увы или к счастью – он увидел эти часы в руках у неё. Короче, теперь он, походу, знает, что ты у нас. Услышанное было скорее сказкой, нежели искривившей всю жизнь реальностью. Магус знал о похищении. Ванесса склонила голову, чтобы переварить услыханное, а Жадность под недовольный взгляд Слосс продолжил: – А знаешь, а мне теперь понятно, почему ты по нему сохнешь. Я его сначала размазнёй считал, так он Бате ультиматум поставил! Создаёт философский камень – только с условием того, что тебя ему вернут, куколка! Есть у мужика яйца! Есть! – Если только не захочет бросить создание философского камня, чтобы вызволить вас самолично. Как часто на свете бывает – не успевшую толком наступить радость прерывает всепоглощающая – и только зародившиеся её крохи – уныние. Полотно надежды благодатью спустилось на настрадавшуюся голову Ванессы. И приземлиться толком не успело, щекоча ободранноную кожу своими приятными, тёплыми воросинками, согревая заледеневшую в этом мрачном подземелье душу. – Ёб твоего Отца, Слосс! – заорал Грид. – Ну вот честно те скажу – Прайд прав! Вечно тебе всё испоганить надо! – Стойте, стойте! Похоже сложившиеся обстоятельства пробудили какую-то вежливость в строгом военном сердце. – А что будет... – не похоже было, что Бауэр боится спрашивать, но секундная дрожь в голосе не скрылась от чуткого слуха нелюдей. – Что будет, если Магус откажется создавать камень?... – Заставим силой, – горящие в темноте, куда не доходил свет глаза блеснули ледяным огнём. – Силой? – хмыкнула Ванесса. Ей хотелось услышать полный ответ. – Вы про меня так же говорили. Но, как видите, я всё ещё сижу здесь! С этим было не поспорить. Стоило признать правоту человека, как бы унизительно не было гомункулу по положению. Лишь Грид прикусил язык, готовясь к истерике со стороны пленницы. В таком раскладе положена истерика, тем более для человека. Тем более для женщины. – Если не получится силой, – начала Слосс, не изменяя своего тона, – он станет бесполезен. – И что это может мне даст? – Ванесса с трудом контролировала бушующую внутри ярость. – То, что я вам сказал, когда вы появилась здесь, мисс Бауэр. В помещение неожиданно нагрянул Отец. Пожалуй, единственное, за что уважала Ванесса создателей гомункулов – это его прямолинейность. Он не будет томить, говорить загадками или по-другому насиловать мозги. Он скажет всё и сразу. – Вы думаете я помню? – натянуто улыбается военная. – Сколько времени хотя бы прошло с нашего первого разговора? – Раз уж вы забыли – я вам напомню. Ваша жизнь зависит от вашей полезности, – хоть, судя по расширенным в истинном животном ужасе глазам, Ванесса всё поняла, Отец всё же пояснил: – Если ты бесполезен – от тебя не будет никакого толку. А всем известно, что бывает, когда вещи бесполезны – от них нужно избавляться. Женское лицо, потускневшее от нехватки спасительного для кожи лекарства – солнечных лучей, растянулось в полной самой настоящей ненависти гримасе, сотканой из чувств, гнилью протекающих по венам, попавших туда прямиком из уст мерзких чудовищ, кличущих себя «венцом всея мира». – ТЫ!!! Грид вовремя схватил охваченную яростью женщину, связанной готовую разорвать подлеца на части. Но Ванесса не унималась. Она извивалась ужом, барахталась, пыталась ударить Жадность головой, не обращая внимания на кровь из оставленных алмазными когтями ран на предплечьях. – Какие же люди слабые существа. Это была сказано с таким флегматичным лицом, словно гомункул охарактеризовал простую женскую истерику. Это выбешивало Грида не хуже, чем Ванессу, которую он держал в захвате. – Смотрю весело тут у вас. В проёме стояла Ласт, с детским любопытством наблюдавшая за всей картиной. Слишком много присутствующих было в комнате. – Пойдём, Слосс, – позвала старшая из гомункулов. – Куда? – Лень не знала, куда зовёт её сестра, да и зачем она это спросила. Ей просто хотелось скрыться от истерики бьющейся как-будто в конвульсиях военной. – А Отец тебе не сказал? – Похоть удивлённо посмотрела на создателя и поняла, что тот ещё не успел ничего сказать младшей «дочери». – Вы отправитесь к Магусу. И только в этот момент, необузданная, словно дикий мустанг прерий – Ванесса замерла. Будто и сердце тоже остановилось, переставая качать кровь по всему телу, превращая её в лёд, что уж говорить про то, что она перестала дышать. Лишь только мысли давали знать о том, что она не умерла или не превратилась в статую. «Неужели это значит... ? Нет. Магус...» – Алёооо. Донеслось будто через воду, как и удары по черепной коробке. Очнувшись от забвения, Бауэр полуслепо посмотрела на Грида, непонятно чего ждавшего, сидя буквально около неё. – О, жива таки. Они только что ушли. Сигнал в голове слабой искоркой щекотнул по мозгу, лавовыми потоками пуская по телу отчаяние, на перекор безысходности. Пусть гордость впивалась зубами в губы и ногтями в ладони, но сейчас важна была каждая секунда. Выбор между всем или ничем. Пламенным взглядом женщина будто хотела воспламенить темноту и уничтожить тут всех этих чудовищ, пусть даже пришлось бы отдать за это свою жизнь. Нет, не только за уничтожение гомункулов и спасения народа. Ради спасения Магуса. Айзек Магус. Секунда была целыми сутками, которых так порой не хватало, чтобы отдаться мыслям. В самом деле, чем этот алхимик мог её привлечь? Да, он красив. Но его образ жизни отпугивал даже самых смелых женщин. Чем же он мог её привлечь? Бауэр никогда не были интересны отношения. Ей всего тридцать. В этом возрасте ещё есть шанс обзавестись продолжением рода. Но она пожертвовала, фактически всем для женщины, чтобы защищать народное «всё». Но за это она ни разу не услышала «спасибо». Почему? Женщине не положено быть в армии. Все года. Одно и тоже. Даже когда фюрер лично наградил её. Она защища народное «всё», а за место благодарности получала упрёки. Вот так судьба, порой, не прочь показать, что ты ей противен – пожертвовать всем ради ничего. И вот появился он. Средних лет учёный, тёмная лошадка фюрера, очередной защитник науки. Случайно увидевший её в военном построении. Он не стоял на площади, не был в военных рядах. Он прятался за колонной балкона, на котором стоял фюрер, приветствуя свою армию. Все знали о тайных орденах алхимиков, в отчаянии излечиться, созданых главнокомандующим. Ванессе не было дела до того, кто спасёт главу государства. Главное, чтобы спас. Одним лишь взглядом... Полный восхишения в блестящем лазурно-голубом море глаз. Восхищение и... Уважение? Её не приняли те, ради которых она готов была отдать всё, не получая ничего взамен. Но этот алхимик... Это была не похоть и не влюблённость к красивой картинке. Это было восхищение ею, как героем. Даже на расстоянии – она будто углядела отражение её медалей в его глазах. Не из зависти и не жадности. Уважение. Уважение, как к солдату. «Сегодня я верну тебе долг». –...жи... – Чего? – Гриду показалось, что он ослышался. – Развяжи меня! Жадность гордо скрестил руки на груди, с непониманием и интерересом ждя от женщины объяснений. – Тебя Прайд что ли снова об пол приложил? С какой стати я должен тебя развязывать? – Помоги... Грид, малость приофигел от такого. Мокрые глаза, такого же цвета как у его создателя смотрели на него так страно. В них огнём и водой боролись между собой ненависть и мольба. – Я не собираюсь тебе помогать. – Иначе тоже станешь «ненужным»? Алмазная лапища вцепилась в ворот рваной формы, резким движением поднявши Ванессу вверх, над полом. Он был выше её на голову, а силы было хоть отбавляй. – Послушай меня, детка. Давай кое-что уясним. Я – сама жадность. Я жаден каждой клеточкой своего тела. Я хочу всего, денег, женщин, власти, целого мира!!! К чему он рассказывал ей о своих амбициях – непонятно. Но когда он притянул её к себе в опасной близости. – И я хочу тебя. Разум не успел среагировать на поставленную информацию сказанного, как и сорванных с тела цепей, разорваных углеродными когтями словно хлопковую пряжу. Заморачиваться мужчина не стал и бросив Бауэр на пол, спокойно, таким же образом, освободил от оков ноги. – Отблагодаришь? Как же сейчас велик был соблазн плюнуть монстру в лицо. Но за освобождение был дан отказ более гуманным способом: – А больше ты ничего не хочешь? Переполненный желанием завладеть этой нахальной, притягивающей к себе магнитом, неординарной даме – Грид рассмеялся оглушительным хохотом. И довольно быстро смолк, не нужно было, чтоб их услышали. – Теперь, когда ты сказала мне это – Я хочу тебя ещё больше! – Перебьёшься, – тихо произнесла Ванесса, опираясь об стену рукой, пытаясь подняться. Она не знала, чего можно ожидать от своего «освободителя» и терять бдительность в этой ситуации было опасно. – Знаешь, что? Эти слова заставили Бауэр насторожиться и зверем взглянуть на гомункула, только раззодорившегося этому. – Жадность в твоих глазах опьяняет меня лучше любой выпивки, что я пробовал. – Поздравляю, ты - алкоголик. – Нет, нет, милая. Ты ведь знаешь, какого это? Когда хочется глотку драть, лишь бы получить то, что желаешь... – Зачем ты мне всё это говоришь? – Это вступительная речь, перед твоим бонусом за моё душевное удовлетворение, зайка. Кажется Ванесса смогла стоять уже без опоры на стену. Попытавшись сделать пару шагов, Бауэр едва не рухнула, если бы её не подхватила сильная рука Грида, отходившего куда-то в тень. – Ой-ей, осторожней. То, что сейчас увидела Ванесса подняло её втоптанную в землю гордость из земли, солнечными лучами разгоняя тучи. В её же случае – лучами от блеска начищенного мушкета в руках Грида, даже с висящем на шнурке мешочком пороха на месте. – Я нахожу штучки по круче серебряных часов. Вот, что я тебе скажу, Несс-тян, – сильнее соблазнительного хрипловатого шёпота щекотал только его содержание. – Я ради достижения своих целей на что угодно пойду. И Папаша мне не помеха. А теперь... Вручив женщине её оружие, непонятно откуда раздобытое, Грид ухватился за дуло, наводя его на себя. – Создай несчастный случай. Мне тоже нужно алиби. В момент твоего побега – я был мёртв. Ванесса могла только кивнуть, перед нажатием на курок сказав одними губами «спасибо». – Не забудь добиться своей цели, крошка. Последнее, что сказал гомункул, перед взрывом своей головы. Обезглавленное тело рухнуло с глухим грохотом на пол и уже через пару секунд заискрилось в области шеи. «Времени нет...» – Слосс? – Ласт не понимала, почему младшая остановилась. Уже будучи на улице, окружённые толпами людей и домов, Лень остановилась. – Ты слышала? – Что? – Из канализации... Под землёй едва ощутимо прошла вибрация, а слух легонько затронул непонятный звук. – Мы должны вернуться. – Что? – Похоть нахмурила тонкие стрелы бровей, не понимая, что творится с младшей из гомункулов, обеспокенно оглядывающейся по сторонам, наровя оказаться в логове, как можно скорее. – Объяснись, Слосс. – Просто послушай, – не унималась она, – мы должны вернуться в логово. Срочно... Тьма была непроглядной. Ванесса не снимала заряженный мушкет с прицела. Самые опасные враги всегда кроются в тени. Обманчиво создаваемое гордостью мнение, что тот, кто прячется в тени – трус, обманчиво. Вводит в заблуждение, а выводит, когда уже поздно. Женщине то и дело казалось, что из любого тёмного уголка появятся красные глаза... – Что за чёрт?! Напролом выстрелив, огонь снаряда осветил помещение и на долю секунды убежище Гордыни было раскрыто его отбрасываемой тенью маленького мальчика. – Как ты выбралась? Уже спокойней спросил гомункул, когда огонь потух и женщина вновь была беспомощно окружена темнотой. «Почему не нападает?» –полковник опасливо перезарядила мушкет. – Отвечай. Почему Прайд не нападал – оставалось загадкой. Он ведь ещё пару секунд назад мог превратить своими тенями военную в решето. – Сначала ты ответь, – Бауэр навела мушкет в ту сторону, где была замечена на свету детская тень, – почему ты не атакуешь? Не уж то испугался слабого, маленького человечка, гомункул? Терпкие нотки презрения, которыми выделила полковник последние слова, отдавали сладким привкусом злорадства. – Вы казались мне куда умнее, мисс Бауэр, – переход на официальность не сулил ничего хорошего. – Но раз вы так безрассудно хотите умереть... Терять уже было нечего. Тьма со всех сторон, с какой стороны будет атаковать противник – было невозможно предугадать. Поэтому свой выстрел Ванесса произвела наугад. Визг в темноте был для неё аплодисментами победы. Одного выстрела было достаточно. Теперь нужно было бежать. Бежать как можно скорее от, возможно уже начавшейся, погони. Ванесса спотыкалась о бесконечные огромные провода, врезалась в стены, билась об углы, но даже измотаная, истощённая, потерянная в бесконечном лабиринте темноты – она шла напролом. «Свет!» Беспредельная радость охватила Бауэр в порыве ощутить желанный солнечный свет, ласкающий кожу тёплыми поцелуями-лучами и чистый, свежий воздух заканчивающейся весны, уносящей с собой отцветшие цветы, оставляя на память пропитанный их опьяняющим ароматом даже самый малый глоток кислорода. Но... Мимолётное счастье покинуло женщину, как и искренняя за всё время плена улыбка на треснутых губах. Это был зал. Огромный зал. В нём не было потолка, словно яркий ослепляющий свет был открытым небом. Величие этих стен словно говорило: «Ты мелкая букашка!» Ванесса не понимала, куда попала, да и теперь ей это не важно было знать, когда она заметила спиной стоящую к ней знакомую высокую фигуру. – Не уйдёшь, – она шипит эти слова с ненавистью и уже готова выпустить обжигающее железо в голову похитителя, но... – Ванесса... Голос. Он не принадлежал изломанному, режущий слух басу. Он был хриплым, но в нём так плавно купались нежные ноты, блаженно ласкающие давно не слышащий его слух. Лицо представшее ей обернувшейся фигуры едва ль не заставляет полковника выронить фактически сокровище из своих рук и её проездной на выход из подземелья. – М-магус... – сейчас ей было трудно удержать дрожь в голосе. – Ванесса, я нашёл тебя... Айзек сошёл с каменного выступа, обходя трон и длинные провода к нему. Бауэр не могла выронить оружие, наконец-то ощутившееся спокойствие за жизнь этого человека настало, но... – Почему ты не опустишь оружие? Это ведь я – Айзек. Кто бы мог подумать, что даже такая простая вещь как манера речи способна разрушить всю иллюзию? А в реале разрушить маску помогло раскалённое железо из порохового оружия, которое, к счастью, Ванесса не выронила. – Поздравляю... – голос стал прежним, когда на полууничтоженном лице забегали красные молнии. – Вы смогли понять, кто я. Жгучая адовым огнём ярость, столько времени сдерживаемая одними цепями вышла новозаряженным снарядом в этого мерзавца, возомонившего себя судьёй чужих судеб. Бауэр не побоялась бы истратить на него весь порох, все снаряды, стрелять до тех пор, пока мушкет не взорвётся у неё в руках. Истратить последние силы. Истратить жизнь. Лишь бы уничтожить, искоренить этого паразита, поселившегося в мире людском. На это хватило пусть и немного времени, прежде чем стоящие в тени коридора Прайд и Грид нападут на неё со спины. Но Ванессе было плевать. Уже было поздно и ничего не исправить. Горечное осознание порохом жгло и щекотало осознанием её гибели здесь. «Да будет так...» И раздался выстрел. Теневые клинки уже бы обхватили, превращая в решето, женщину. Грид уже был готов к такому исходу, внутренним голосом призывая заткуться каменному сердцу. Все уже были готовы к этому. Из тени, кажется из труб, с бешеной скоростью того же снаряда выплыла огромная волна, на ходу, водоворотом образуя Слосс, прямо перед даже немного удивившимся, но не поменявшим позу и остающимся в таком же спокойном равнодушии Отцом. Снаряд приняла на себя младшая из гомункулов. Прямо в грудь. Она не защищалась, ничего, даже не образовала на груди ледяной щит, наверное потому что не успела, как и пустить в Ванессу ледяными кинжалами, поражённо смотрящую на разорваную грудную клетку, заискрившуюся красными молниями. – Слосс? – спокойно, как ни в чём не бывало, произнёс Отец, глядя на едва держащуюся на ногах, искривившуюся от адской боли фигуру младшего творения. – О... тец... – прохрипела Лень, заливая кровью белый кафель, выстонавливая дыхание. Прайд и Грид поражённо замерли. Та, которую до сего момента считали бесполезной и только всё портящей, защитила создателя напрямую! И даже удержалась после прямого выстрела самого опасного огнестрельного оружия последнего века! – Не мешай! – выкрикнула Бауэр, перезарядив ружьё, снова наводя на цель, будто надеясь, что та уйдёт. – Проваливай, пока руки-ноги целы! Но она не ушла, застыв статуей с расставленными по обе стороны руками, не изменяя своего положения, когда небольшой железный шарик выпал и её груди, а красным искрам оставалось совсем чуть-чуть залатать разорваную плоть. – Как знаешь! Ни к чему отпускать недобитую добычу. Ванесса не забыла эти холодные глаза, смотрящие на неё с верху вниз с каким-то странным желанием что-то понять. Убить двух зайцев сразу предоставляется редко. Следующий сняряд пришёлся в живот. Лень согнулась, столкнув колени, раздвигая ноги, лишь бы удержаться стоя. Как же хотелось сложиться в три погибели, свернуться клубком в луже собственной крови, прижать ладони к прожённой железом ране, лишь хоть на одну каплю прогнать адскую боль. Нельзя. Отец, тот, кто дал ей телесную оболочку и сформировал душу из одного своего порока. Тот, кто даровал существование. Она была рождена для этого момента. Выстоять под огненным дождём человека, возродившего ненависть в огне и железе. Следующий выстрел был прямо в плечо, из-за чего белое одеяние стоящего позади – так и оставшегося невозмутимым – создателя стало в россыпи красного. Пару капель крови Слосс даже попало на его пепельно-серое хмурое лицо. У входа стоящий вместе с Прайдом Грид готов был разораться благим матом, что бы хоть как-то выплеснуть взросшую от непонимания происходящего ярость: – Чт... Какого хера? – сдавленным голосом возмутился Грид, обращаясь к Прайду, пока Ванесса перезаряжала мушкет. – Почему Папаша ей не поможет? Прайд, блять! Скажи что-нибудь! – Не будем вмешиваться. Тоненькие губки мальчика тронула ласковая, притягательно-милая улыбка, какая обычно бывает у детей в момент истинной радости. Жадность разорвал бы его, будь силы равны, поэтому всё, что он мог – это хотя бы сбить с ног ту, которую он сам же освободил. К сожалению до того места, где они прятались, доходил пусть и едва заметный, но всё же свет. Грид уже был в абсолютном щите и пару секунд ему хватило бы, чтобы оказаться возле военной, готовой уже к новому выстрелу, но чёрные путы Прайда обхватили его ноги, начиная от них, перевязывая всё тело. В теневом плену мужчина с громким грохотом упал бы на пол, но теневые кандалы не дали этому случиться, ведь иначе бы Бауэр их заметила бы, а Гордыне не хотелось прерывать столь замечательное представление. Солнечное сплетение было последней каплей – Лень рухнула в самую унизительную и желанную для врагов позу – на колени. Солоноватый, металлический привкус заполневшей весь рот жидкости, вылившейся прямо на пол, остался и после. Закашлявшись, Слосс не могла унять дрожь в согнутых локтях, пытаясь подняться, но регенерация всё ещё не устранила извергающую реку крови рану. И всё равно, она пыталась подняться, лопатками чувствуя взгляд Отца, явно гордый за своё творение. – Чёрт... – разочаровано процедила Бауэр. Пороха почти не осталось, а Отец всё ещё стоял – цел и невредим. – Какого чёрта ты никак не сдохнешь! Тебя вообще должно было насквозь пробить! Почему ты вообще поднимаешься?! Что ты вообще делаешь?! – А что делаешь ты? Тихо, из занавеса тёмных волос, словно одним огромным булыжником в секунду воццарившуюся тишину. Сама неожиданность этого вопроса загнала Бауэр в тупик. Стоящие за полковником Парйд и Грид тоже услышали эти слова. Но к чему их произнесла Лень, приподнимая голову, глядя блеклыми сиреневыми очами. Её мраморное лицо теперь стало могильно-бледным, как у Отца, с выцветшим удивлением смотрящего в спину Слосс. – Ты... – голос можно было сравнить с шелестом листвы у заброшенного кладбища. Такой же тихий, такой же мрачный. – Ты могла сбежать... Могла спастись, но ты... – рана уже залечилась и Слосс собиралась наконец подняться с колен, – осталась... Похоже Ванесса не желала идти на компромисс – уже два выстрела вернули гомункула на колени. Она не верила и не желала верить тому, чьи глаза прозрачны и бездушны, в чьих словах нет и доли эмоций. – Не заговаривай мне зубы, тварь! – Я... не загх-бфху-вариваю... – она сплёвывает кровь, всё ещё пытаясь выйти с полковником на диалог. – Я ведь тоже могла не возвращаться! Кровь и боль мешали, но последние силы были отведены на разговор. – Я...могла даже не вставать, но я встаю... И тут вся боль, печаль и уныние, заточённые в вовсе не стеклянных глазах цвета сирени обречённого на вечное послушание существа, воззарились в глаза Ванессы, впервые узревшей в этих глазах вместо привычной, такой выводящей из себя меланхолии, совсем иные чувства. Какие бы чувства можно было ожидать фактически от бессмертного существа, не убиваемого даже огнестрелом, возвышающего себя аж на венец всего живого? Гордость, презрение, цинизм – всё это она уже видела в реально бездущных очах остальных гомункулов. Но только не такие... – Ты и вправду сейчас отдаёшь жизнь за Магуса, надо же... – хмыкает окровавленными губами. – А я... – она приподнимается на одно колено, – защищаю Отца... – Ты... – Ванесса уже не знала, что делать. Всего пару минут назад она готова была убить это существо, защищающее того, кто с пустым лицом смотрит на своё «дитя», даже не пытаясь помочь. А сейчас, монстром себя чувствует она. – Да что же ты... – Ты защищаешь того, кто дал тебе смысл жизни, за которого не жалко отдать эту самую жизнь... А я... Отец не мог поверить своим ушам. Он не мог поверить, что Его творение говорит такое человеку. Абсурд накрыл с головой словно шквал ледяной воды. Но Слосс уже не обращала внимание на повелителя. Впервые за все свои месяца жизни она может излить осознания своей беспомощности перед собой же. –...А я защищаю того, кто дал мне жизнь и кто дал мне её смысл... Это защита... Защита того, ради чьих амбиций смело можно поставить крест на собственной жизни... Ни о чём не жалея, ни за что не цепляясь, мы исполняем свой долг. Поэтому... Столько понимания в лиловых глазах у, кажущегося уже не таким бездушным существа Ванесса видела только у того, ради которого она готова отдать жизнь. – ... Я тебя понимаю, Ванесса Бауэр. Ни кто не выбирает себе жизнь, но каждый идёт по своей дороге... Ещё недавно довольный своим творением Отец теперь самолично едва ли не боролся с тем, чтобы пробить спину Слосс и вернуть философский камень в своё тело. Слова «дочери» резали по самолюбию и зависти гомункула, просто не выдержавшего речи творения, одним лишь взглядом отдав приказ такому же взбешённому Прайду. Грид увидев, как чёрные змеи ползут к Ванессе со спины, плюнул на гордость, гусеницей уползя подальше во тьму, где теневые путы старшего гомункула растворились и что есть мочи метнулся к Бауэр. – ...каждый вправе выбрать свой путь... Ванесса всё же успела услышать конец речи существа, после Магуса, сумевшего понять её. Как же Бауэр была рада. Как же она хотела выстрелить в кои-то веки Отцу в рожу за обрекание собственных детей на вечное рабство, без своей жизни, только существованию ради Его цели. Не жизни – существованию. Но она почувствовала тоже самое, что и Мейбл, когда её насквозь пронзили теневые копья. Вот, что значит не закончить начатое. Хотя... Ванесса даже мысленно успела позавидовать покойной уборщице, перед смертью всё-таки успевшей донести ей вести, на одре смерти – воспоминаниями, всплывшими в умирающем сознании. Последний вздох. Последний рефлекторный выстрел прямо в грудь полностью восстановившейся, но словно снова умеревшей Слосс, вновь обредшей стеклянные глаза в беспросветном унынии, в которых отражались приобретающие такое же выражение глаза Ванессы. Бездыханное, окровавленное тело покидают тени Гордыни и оно, вместе со Слосс, одновременно, падает а пол. Даже такие паруминутные снаряды отняли не мало жизней и сил у «могущественейшего существа», сейчас, теряя сознание, усмехающегося этом титулу. Ведь это был проигрыш. И гомункула и человека.