Sloth.

Зачерствевшие корой гноя глаза с посыпшимся с век песком приоткрылись. Сначала предстала картина – поначалу расплывчатая, но потом она становилась все чётче и чётче. Простой деревянный пол, дрожащий от не прекращаемого движения – Слосс вспомнила – поезда. Вот только деревянные, в некоторых местах облупившиеся, половицы были срощенны в одну большую доску, о чём свидетельствовали клеточные следы преобазования, пересекаемые ровным дугообразным вырезом круга и линиями гектограммы внутри него. Неясный морок рассеивается утренним туманом в голове Слосс. Воспоминания вернули в реальность. События метелью завьюжили в голове, со свистом ветра за дверьми поезда. Грид Лень жмурится от боли в мышцах подвешенных к потолку рук. Судя по боли – она висела так давно. Слабая попытка выдернуть руки из оков заканчивается болью в занывших плечах. Скрип за спиной привлекает внимание и Лень зверем оглянулась на подавившегося воздухом парнишку. Того самого, что забежал в вагон, когда Гриду почти удалось спровадить её из поезда и благополучно скрыться со всеми украденными запасами философского камня. Таких ещё принято звать «зелёными юнцами» – совсем молодой, лет двадцать может, в одной рубахе да штанах, разорваных на концах тряпками, ноги же – босые – покрыты чёрной россыпью засохшей грязи. Глаза немного раскосые – в крови явно есть восточные гены – смотрят на Слосс по-кроличьи, будто она зверь какой-то. Однако, с охотничьей осторожностью, на цыпочках обходит круг, держа ладони на готове. Смелый заяц – в двух словах. Но в армии стал бы не плохим солдатом – почему-то думает гомункул. Обойдя алхимическую ловушку, юноша спиной шагает назад, не отрывая от неё глаз. Когда он уже должен был лопатками упереться в дверь, то чуть не провалился, когда её раскрывает Грид. – Хорошо спалось? – по будничному спрашивает он, успев извиниться перед Лу, подойдя на близкое расстояние к вырезанному кругу. – Бывало и лучше, – спокойно отзывается она, чуть сдвигая друг к другу дуги бровей. – Спасибо, что поинтересовался... – Не стоит благодарности. Он останавливается возле границы круга, садясь на корточки и с издевательской заботливостью рассматривает женщину. Лень знает этот взгляд – она не раз видела подобный у учёных исследовательских лабораторий с маниакальной искрой в мутных от эйфории глазах совершающих создание пятого элемента. –... После того, как чуть не убил меня. – Что ж... – пожимает он плечами, потирая шею. – В этом мне оправданий нет. Но можешь расслабиться – убивать я тебя не собираюсь. – Точнее сказать – передумал? – Слосс вздёрнула бровь, раскусительно поглядев на мужчину. Грид рассмеялся и, приблизив своё лицо к лицу Лени, многозначно улыбнулся. – Да. Хотя поводов для этого было достаточно. Лу! Он повернул голову к пареньку, потянув ладонь с оттопыренными двумя пальцами, в которых через пару несложных комбинаций упокоилась зажжённая сигара. – А ведь знаешь, – ядовито-шёлковым голосом продолжил он, – это ведь благодаря тебе я узнал об этой нашей маленькой слабости. Какая ирония! Со стороны вечно серьёзной Слосс было глупо высказать Гриду своё предложение, поэтому она попыталась придать голосу некой саркастичности. – Раз уж благодаря мне ты нашёл способ нас обезвредить – не будешь ли добр отплатить мне освобождением? – Кстати, об этом, – делает ещё одну затяжку, изучающе пытаясь разглядеть что-то в глазах собеседницы, заслезившихся от табачного дыма. – Я долго думал, как мне с тобой поступить. Но каким бы не было моё решение, оно с одним точным пунктиком – о возвращении к Бате и думать забудь. Если бы сердце Лени билось – в этот момент оно точно выскочило бы из груди из-за подступающей паники. Под гнётом тёмно-сиреневых очей, она услышала новый ответ Грида: – Предлагаю тебе стать моим накама. – Иначе говоря... – тяжело прокряхтела она – в груди всё стянуло, не иначе, как от последствий алхимического плена, да и табак постарался. – Слугой? – Как в воду глядишь, – поднявшись с корточек, Жадность обхватил цепь рукой, подтягивая Слосс с колен вверх, и не посмотреть ему в глаза она не могла. – Тебе ведь не привыкать. Он с таким простодушием говорил об этом, словно предлагал ей сменить работу на более простую, где её опыт понадобится. Врочем, так оно и было. – Неужели ты только из-за желания бессмертия предаёшь Отца? Вопрос прозвучал прямо в лоб, что Грид даже замер, не готовый к подобной внезапности. – Общение с нашим красавчиком не пошло тебе на пользу, – на губы натянулась привычная насмешливая ухмылка. – Ты больно болтливой стала. Он развернулся на каблуках и направился к двери в конце вагона, однако развернулся обратно на впервые им услышанное от Слосс недовольство: – Быть молчаливой - раздражает. Много говорю - тоже самое. Не угодишь. Грид тихо посмеялся грудным смехом, после чего открыл дверь вагона, бросив через плечо на последок: – Даю тебе время на подумать, – а после, обращаясь уже к пареньку: – Держи ухо в остро, Лу. Не смотри на то, что она девушка. Уж поверь мне на слово – она далеко не так проста, как кажется. «И с чего вдруг такие комплименты в мой адрес?» – с безразличием в лице подумала Лень. А ответ был прост – Слосс была единственной, кто смогла утихомирить истерически-неуравновешенного Энви, чья вечная инфантильность пробуждала желание вырвать язык и всё, что находится в полости рта у ненавистного «брата» у всех, в радиусе километра, лишь бы он закрыл свой поганый рот, ядовито режущий нервы психическими пытками – вторым по счёту, кроме жестоких убийств, таланту, в котором преуспел этот змей-искуситель. И только эта замкнутая, ко всему безучастная особа с ангельским терпением продолжала работать с Завистью, и стала хоть какой-то цепью этой – как любил его звать Прайд – бешеной шавки. А ведь ни у кого, даже у Отца, сомнений не было, что этот пригретый на груди подколодный змий укусит её, обовьётся вокруг её шеи и задушит, что могло бы стать апогеем для возвращения сумасшедшего чудовища в тело творца. «Она ради этой уродины улыбаться научилась.» – проходя вагон за вогоном, думал Грид. – «И вообще только она с этим придурком справиться могла. С одной стороны - её уход может обеспечить проблемы Старику с ним, хотя... О нём может позаботиться Ласт. Но с другой стороны... Я предстаивить себе не могу, что из себя представляет Слосс.» Собираясь уже пройти в следующий вагон, Грид обернулся назад, где за несколькими вагонами томилась в цепях вторая женщина среди гомункулов и он оскалился, погладив подбородок в заинтересованности. «Хотя... Это даже к лучшему. Лишняя сила никогда не помешает.» – Эй... Лу дёрнулся, как ошпаренный, уставившись на вдруг заговорившую Слосс. А судя по пустующей на наличие людей комнате – она обращалась к нему. – Не мог бы ты... – с металлическим привкусом пустыня в её рту жалостливо молила о влаге, – сказать, куда мы едем?... Паренёк в раздумьях начал закусывать губы, переводя взгляд то на пленную, то на дверь вагона, где совсем недавно скрылся его хозяин. Но судя по частым броскам в пользу Слосс – отчаянно хотел дать ей ответ, но страх заставлял прикусывать язык. И женщина этим воспользовалась. Даже не изображая, она вернула своему лицу привычное для него выражение Уныния – грусти и печали, с какой она добавила: – Пожалуйста... И паренёк не устоял. Он словно взглядом вымаливал прощение у двери, которая ещё б чуть-чуть и воспламенилась бы от его взгляда. – Мы сейчас проезжаем Фитзлей*, – стушевавшись, ответил он. – Мы ведь везём продукты в Велши для раненных, что переживают волнения в городе... Слосс не знала, почему судьба вдруг решила ей преподнести такие шансы на спасение. Железнодорожный путь в Хенлей* лежит через реку. Она с лёгкостью пересечёт границу и вернётся в Централ. Если же не получится, есть второй способ – Энви, который сейчас должен находится там. Должен. Судя по дневному потухающему в пасмурном небе солнцу – она тут сутки. Она не знает, вернулся ли Энви в Централ, но надеется, что нет, ведь в случае провала первого плана – он её единственный шанс на спасение. «Если щенков рано оторвать от матери – это закончится для них плачевно в любом случае. В первом – они, как беззащитные, недоразвитые детёныши помрут, если им не протянуть руку помощи. Во втором – станут дикими, неуравновешенными зверюгами, рвущих всё на своём пути, которых в итоге пристрелят...» Шёлк обольстительгого голоса Ласт плетью ударил по сознанию. С чего вдруг? В груди зашевелился червяк страха, прогрызающий путь к сознанию, насылая сомнения. Вдруг... Вдруг оба её плана провалятся? Что же тогда будет с ней? Что же тогда будет с Энви? Этот эксцентричный мыльчишка неприменно уйдёт в самобичивание, как только узнает о «их с Гридом побеге». Опять же вобьёт себе в голову, что он пустышка, завидующий людям. Вновь начнёт трещать на всех языком, за что непременно отгребёт по первое число, или же... Его постигнет не свершившаяся участь Грида... Он потеряет ту цепь, что сдерживала его. Хуже всего будет, если он снова решит, что все эти годы Слосс просто жалела его. Все, кто утверждали, что Лень ещё пожалеет о своём выборе – были правы. Частично. Буквально через немного времени, после их первого примирения на крыше – змей первый раз ужалил её. Просто, ни с того ни с сего острыми длинными пальцами обхватил её горло, вдавливая в кровать, змеёй над мышкой нависнув над ней, телепая прямо перед её лицом языком: – Тебе всё ещё меня жалко? Бугорок прошедший по горлу свидетельствовал о её тревоге, чему Энви не мог не обрадоваться. – Я могу позаботиться о себе сам, и без твоей жалости. Вся его самоуверенность выветрилась под безразличным взглядом женских глаз, оттенка цветов дикого лука. Под этими «глазами дохлой рыбы» Энви всегда чувствовал себя неуютно, словно на него осуждающе глядел мертвец, некогда очередного убитого им человека. – Не смотри на меня так... – он не плакал, но его глаза сделались такими большими и несчастными, что Слосс самой хотелось пустить слёзы, жаль, правда, не умела. – Не смотри на меня! Да как ты смеешь смотреть на меня с высока! Я больше не куплюсь на этот твой трюк! Не смей считать меня жалким! Жалость? – ответ пришёл сразу, – Прайд, больше не кому. А Грид, как первый любитель посмеяться над «младшим братиком» никогда не завышал своё эго на столько. Кровь от вдавленных в горло когтей потекла с приподняшихся уголков губ специально выученной для Зависти улыбке. Красные искры бегают по лицу, освещая недоумение в глазах ошарашенного Энви, когда женская ладонь ложится ему на впалую щёку. – Энви... – не слышное из-за заполняющей крови горла. – Что случилось?... Она спрашивает, не переставая мягко ему улыбаться, даже когда когти втискиваются сильнее в разорваную плоть, а мир поглощает чёрная мгла. Она на пару минут теряет сознание, но даже за темнотой век видит искры регенерации, а когда приходит в себя, чувствует тяжесть лежащего на себе дрожащего тела. – Чтоб тебя... Глухой рык замолкает, когда мягкие пальцы начинают перебирать непослушные зелёноватые пряди. Это «идеальное послушание» эксцентричного Зависти налаживалось в течении долгих лет, но Слосс не отсупала, упорно стремясь наконец обеспечить Отцу ещё одно покорное творение и безопасность самому Энви, отныне грубящий и вроде безразлично относящийся к своей воспитательнице, однако слушающийся только её. И только ей он мог рассказать то, что не рассказал бы ни кому. Только с ней он вёл себя открыто, хоть и на виду показывал немного обратные результаты, об ложности которых было известно всем, когда Прайд однажды подглядел за «изливанием души» сестре. Он – ещё не окрепший щенок. Его рано пока что отрывать от неё. Поспешно данное самостоятельное задание погубит его и всех остальных. Она не могла позволить разрушить построенный на поту и крови результат только одним эгоистичным желанием Грида. Звонкий сухой кашель вырвался из груди пленённой в цепях Слосс. Сначала молодой сторож не придал значение, но когда кашель стал сильнее, он, напрочь забыв о словах Грида, бросился к пленнице. – Эй! – он приподнял её ладонями за лицо, искривившееся от не прекращаемого кашля. – Да что с тобой?! В ответ – только более сильный надрыв. А уже потом – брызг крови на грязноватую рубашку сторожа. – Ч-чёрт! – Лу явно запаниковал. – Что делать? Что делать?! Что делать?! – паренёк вцепился в волосы, пока Слосс нарочно надрывала горло в кашле, открывая только сросшиеся внутренние раны. – Ааа, проклятье! Может тут есть какая-то подсказка?! Из-за занавеса свешаных волос Слосс увидела, как парень и так и сяк крутит, вертит вырванный листок бумаги, на котором изображён такой же символ, что и на полу. – К чёрту! – знал бы мальчишка, что ему бы руки оторвали за то, что он та небрежно скомкал столь ценный пергамент и бросил его на пол – в жизни б так не сделал. – Не дёргайся. Я отведу тебя к господину Гриду! Хлопнув в ладоши, Лу прикоснулся к вырезанному на стене алхимическому кругу и вспышки преобразования освободили затёкшие руки узницы от цепей. Но не успел паренёк подхватить Лень, как та рухнула на пол, не в силах подняться. Под приглушенные ругательства со стороны сторожа, Слосс пыталась прогнать цветных мух перед глазами и восстановить обзор. Она не знала, почему ей так крупно везёт – на поясе паренька висел кинжал. – Ты как?! – сильные юношеские руки приподняли её, поворачивая к себе. – Эй, очнись! А-а... Наивный человек попытался помочь гомункулу, в силу своей человечности. Или, иначе говоря, наивности. Удивительно, ведь он видел, на что она способна. Он принимал участие в её пленении. Он видел, что она не человек. И всё равно хотел помочь. За что получил собственный кинжал в спину. – Т-ты-ы...ы... – Благодарю за освобождение, мальчик. С противным хлюпаньем окровавленный кинжал вышел из спины свалившегося на пол Лу, из раненного тела которого полилась на пол красно-бурая жидкость. Бросив на пол кинжал, Слосс глубоко вздохнула, прежде чем подняться на затёкшие ноги, отказывающиеся работать, словно заржавевшая рухлять, при этом пару раз чуть не споткнувшись о полы собственного длинного платья. Уже было собравшись уходить, Лень почему-то обратила внимание на стоны со стороны раненного сторожа. Отдалённая мысль добить, чтобы не мучился – решила войти в жизнь, в благодарность за свободу. Действительно стал бы не плохим солдатом – живучий. Но слепой. Сжалился над врагом. В нынешние годы это основная причина гибели солдат на фронте. Но он был достойным. Слосс просто утопит его. Красивая смерть ни к чему – лишняя трата сил и неуважение к проигравшему. Пусть уважение гомункула к человеку – недопустимо, но хоть какая-то плата в благодарность. – Лу! Ты чего жрать не ид... Дверь с размаху, словно её выбили ногой, распахнулась. Нет. Только не снова. Ну почему опять Грид, а не кто-то из людей? – Тц, так я и думал. Жадность с размаху закрыл железную дверь, что весь вагон содрогнулся, но это не помешало ему спокойно размеренными шагами подходить к Слосс. – Это чё за херня? – спрашивает он грубо, но с индифферентностью в лице, с которой Лень глядит на него. – Слосс, а ты не охренела ли моих людей в расход пускать? И что за подлый приёмчик ножа в спину? – он пробежал взглядом по разросшимуся огромному бурому пятну на спине затихшего Лу. – Тебя этому наша стерва научила? Для Грида Ласт всегда была достойным противником и «той ещё сучкой». «А чего он, собственно, ожидал от той, что была её воспитаницей?» – про себя удивилась Слосс, уже вслух произнося: – Я не хочу драться с тобой. – Удивила, – хмыкнул мужчина, почёсывая затылок. – Ты – лень. Ты, как-бы, вообще ни чё хотеть не должна. – И то верно. Лень, прикрыв глаза, вздохнула. В следующую секунду алмазная лапища рассекла её водяное естество, которое с трудом успело прийти в норму, после такой пытки в алхимическом круге. Стоило признать – пытка была весьма действенна. В глазах по-прежнему всё плыло и плохо срабатывала реакция. Пришлось пойти на хитрость – когда Грид в очередной раз расплескал Слосс, та свалилась с ног прямо на алхимический круг. И когти Жадности уже бы пронзили её лицо, не успей она перекатиться и те вонзились в древесину во всю длину, испортив аккуратно вырезанный рисунок алхимической ловушки. – Удивительно, – услышал он голос стоявшей неподалёку сестры, в чьей руке покоился скомканный вырванный из отцовской книги лист страницы, несущей в себе секрет победы над высшим витком эволюции. – Простой рисунок на белой поверхности способен поставить на колени кого-то вроде нас, – как-то печально произнесла она, пока Грид стоял в ступоре, совершенно забыв, что прямо рядом с ним лежит истекающее кровью тело товарища, но вязкая улыбка, возникшая на бледном лице Слосс, привела в чувство и вот он уже вырвал когти из пола с досками к чертям, с звериным воплем побежав на женщину. – Но к несчастью – мы все знаем, что случается с рисунками под водой. Не успел Грид расплескать голову Лени, а ценный пергамент пожелтевший от времени, уже сминался, становясь коричневым, придерживаемый кончиками полупрозрачных пальцев, в которых он и развалился. – Вот сучка! Прорычал Грид, когда водяной мешок поглотил его тело, сковывая. Сопротивляться воде было куда сложнее, чем это могло показаться. Из района груди куполом выделилось немного воды, что образовалась в верхнюю часть туловища Слосс, будто змеёй опоясывающей мужчину. Улыбается. Трудно было поверить, но Жадность сейчас отдал бы всё, что угодно, лишь бы вернуться в прошлое и заткнуть рот самому себе за все шуточки в адрес сестрицы по поводу её лица. – Ты достойно сражался, – проговаривает она ему в лицо, на что тот криво ухмыляется на комплимент. – Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу похвалу от тебя. Милая улыбка с лисьим прищуром глаз – можно было, пожалуй, назвать прямым доказательством того, что Слосс не врёт. А вернувшееся безразличие было смертным приговором, когда водяной плен полностью обхватил и голову Грида. Отчаянная попытка вырваться привела лишь к чудом освободившейся углеродной руки, восставшей из водяной ловушки словно из могилы. Однако, Слосс лишь безучастно посмотрела на руку жадины, а когда та метнулась в неё – только сильнее стала душить Жадность недостатком воздуха. – Это бесполезно. И вот, казалось бы уже всё – конец. Мускулистое тело гомункула обмякло в водяном естестве сородича, в глазах уже мутнело, а внутри всё жгло, голову давили будто под прессом. Но сквозь мутную пелену Грид всё ещё мог видеть расплывчатое бледное пятно перед собой, которым являлась Лень, сгустающаяся обстановка вагона и красное пятно, притянувшее боковое зрение. Пятно, которое отходило от белой точки, которая являлась телом накамы Грида. Ничтожным сиротой, которого избивали амбалы за неуплату долгов папаши-пьяницы. Накамой, который смотрел на него таким взглядом, который можно увидеть у собак. Выставленная вверх рука мелко задрожала, сгибаясь в противоположную от Слосс сторону. – Что ты... С силой углеродная лапища пробила густой водяной плен, впиваясь в лицо Грида до мяса. «Что он вытворяет?» – ошарашенно подумала Слосс, но догадка пришла вместе с пустившимися по её водяному естеству красными разрядами регенерации, повлёкшие за собой реакцию при взаимодействии с водой. Водяная ловушка с не большим взрывом наполовину расплескалась, а сползшие остатки образовали Слосс, подивившую своими большими обескураженными глазами Грида, яро пополняющего запасы утерянного воздуха. – Ты... – Что такое? – в привычной акульей улыбке оскалился мужчина. – Я не такой тупой, сестрёнка. Повторю твою же фразу: «книги читать полезно», – рассмеялся он, полностью покрыв своё тело блестящим углеродным щитом. – Ты не оставляешь мне выбора. Слишком велика была вероятность того, что остальные члены команды придут из-за долгого отсутствия хозяина и товарища, что было крайне нежелательно. Поэтому Слосс обратилась в воду и фонтаном выскользнула в окно на крышу поезда. – Чё?... – только и смог сказать Грид, а когда до него допёрло – выскользнул в окно движущегося поезда, забравшись на крышу, где и стояла Лень, чей взгляд был прикован к мосту, идущего через реку, у которого в считанные минуты должна была оказаться железная змея. – Сбежать надумала? Внимание Слосс вырвал в опасной близости голос Грида, от новой атаки алмазных когтей которого женщине удалось увернуться. Нужно было как-то убить время, пока поезд не доберётся до моста – борьба с Жадностью была не лучшим способом. Если бы сейчас кто-то услышал мысли в голове Слосс – все бы с ума сошли, узнай, что она способна на подобное коварство. – Так долго ты не протянешь! – заверял Грид, нанося удары алмазными когтями по водяной оболочке. – Мои ребята по-любому сейчас уже спешат сюд... Не дав Гриду договорить, Слосс фонтаном перепрыгнула через брата на другой вагон и, не принимая человеческую форму, волной поплыла по крыше вагона к самому последнему, в котором находился ящик с украденными запасами бесценной сыворотки бессмертия. – Эй! Ты не дала мне договорить! С пульсирующей веной на лбу и лицом самого дьявола, Грид побежал по вагонам, перепрыгивая разделяющее их расстояния, пытаясь нагнать и остановить удирающую сестру. Лишь когда он пересёк пассажирские вагоны и очутился на первом грузовом, до него дошёл замысел, с чего вдруг Слосс рванула в обратную сторону, когда поезд уже, пересекая рощу, вот-вот должен был взойти на мост. – Ну нетушки, Слосс! Ты не посмеешь украсть то, что украл Я!!! И словно преследующий добычу хищник – Грид понесся в конец железной змеи, к последнему вагону, хранящего внутри бессмертие. Но когда он оказался буквально на нём, Слосс уже проникла во внутрь. Ящик. Ни чем не примечателный деревянный ящик, в которых килограммами перевозят выпивку, табак, экзотику. Неважно, что. Всё это представляет собой особую ценность. В вагоне был только этот ящик. Он был сундуком на затонувшем пиратском корабле. Ценность его была так велика, что простой человек себе и представить не мог. Слосс сомневалась – действительно ли из преданности эти люди служат Гриду? Уж не пообещал ли им алчный гомункул бессмертия? Сейчас это было не важно. Нужно было торопиться и заранее убедиться, что это именно тот вагон, что нужен Лени. Только женщина заглянула в трещинку меж досок, сразу после того, как её глаз ослепило яркое сияние аккуратных маленьких колбочек – вагон содрогнулся, словно в него на полной скорости влетело что-то большое и достаточно сильное, чтобы железный вагон задрожал. Сквозь щель железных дверей протиснулось по паре углеродных пальцев, с удивительной силой раздвинувших железную преграду. – А. Вот. И. Грид! Белоснежные острые зубы Грида ярко выделялись в тени, словно полная луна в кромешной ночи, побуждающая чудовище разорвать невинную жертву. «Чёрт...» – в голове у Слосс её голос звучал так обречённо, что его можно было сравнить с стонами пленённых в философском камне душ. – Покончим с этим? Цвета бутонов дикого лука глаза женщины бросают последний, полный неисгладимой печали – будто прощальный – взгляд на несметное сокровище, покоившееся внутри большого старого деревянного ящика. Со вздохом Слосс возвращает глаза на терпеливо ждущего Грида. – Да, – ответ был решающим словом. – Покончим с этим. Словно в привычной детской игре Грид секундно преодолевает разделяющее их расстояние и коронно замахивается углеродными ножами-пальцами, на опыте зная, что трюк с утоплением у сестры больше не пройдёт. Вот только у неё в этой игре были свои правила. Она снова обращается в воду, снова волной ускальзывает от Жадности в чуть приоткрытые железные двери грузового вагона. – Твоего Отца!!! Мне настохерело бегать за тобой! Буквально следом Жадность выскочил в двери, ухватываясь за низковатую крышу вагона и тут же чуть не слетел прямо в располагающуюся под проезжаемым мостом реку. А не слетел он из-за водяных плетей, которыми Слосс била по вагону, стоя на соседнем. – Ты с дубу рухнула?!?! Гневно заорав, Грид без особого труда запрыгнул на крышу и тут же чуть не слетел, когда Слосс в очередной раз ударила по стене вагона водяной плетью-рукой. – Блядь! – прорычал мужчина, диким зверем ринувшись в сторону невозмутимой Лени. – По хорошему прошу – остановись! Хуже будет! Зигзагом Грида кидало из стороны в сторону по качающимуся из стороны в сторону короткому вагону, до конца которого он ни как не мог добежать, про себя считая секунды, когда этот грёбаный мост закончится. А Слосс и не думала сдаваться – била всё с новой и новой силой. – Мне надоело убегать, Грид, – громко оповестила она никак не добегающему до неё из-за постоянных падений Жадность. – А ты знаешь – я не люблю бегать, – ещё один удар плетью по железной стене и уши прорезал противный скрёжет по рельсам. – Ведь я Лень. – ДА ЧТО ТЕБЯ-А-А-А-А-А!!! Наконец-то. Конец вагона. И округлившиеся глаза женщины не могут не обрадовать уже плохо контролирующего заполнившую черепную коробку, словно лава вулканический кратер, ярость Грида. Слосс старается скрыть страх в глазах, даже ей не хочется позориться в бою, но её испуг не удаётся скрыть хладнокровию, когда Грид уже, буквально, в метре от неё. Она машинально бьёт водяной плетью по измятым стенам вагона и переполненный бешенством, как не пристреленная собака, брат падает и узревает причину фонтана искр и потоку металлического скрёжета под колёсами. Вагонный сцеп покрыт толстым слоем льда и едва-едва держится. Последний удар. Громовой грохот и мир медленно начинает уползать в нижний угол перед глазами Грида. Однако он не собирался лететь вниз вместе с сошедшим с рельс последним вагоном поезда, представлявшего из себя куда большую ценность, нежели остальные. Но своя жизнь ценнее. Уже будучи падающим, Жадность котом подскакивает вверх, с ненавистью выкрикивая имя невозмутимой сестры, уже готовой водяной плетью швырнуть брата вслед за вагоном в реку. Но водяное оружие едва долетает до него, когда алмазные пальцы пронзают живот, куском вырывая плоть, но хоть как-то, пусть и на короткий срок, удержав падающего гомункула, которому хватило и пары секунд, чтобы ухватиться за крышу вагона и перебросить себя вверх и уже оттуда, удаляясь, наблюдать, как вагон, содержащий в себе огромные запасы философского камня летит в реку, скрываясь за водяным, от удара, взрывом. Весь философский камень. На протяжении нескольких месяцев добываемый с таким трудом. Вот так просто полетел в реку. А от тяжести груза, наверняка, на такую глубину, где организм просто не выдержит. Огромное количество философского камня теперь похоронено на дне. И всё из-за этой женщины, отхаркивающей кровь с разорванным, покрытым искрами животом. Уже не совладающий с яростью Грид, выйдя из ступора, заставляет искриться ещё и её горло. – Ну, сестрёнка... – в рыке дрожит натянутыми струнами бешенство. – Звездец тебе. Не успел разорванный в клочья живот зарегенирировать – алмазные когти распарывают его вновь. Потом пробивают грудь. А потом повторяют с горлом такие же действия, что и с животом, однако в этот раз пальцы не спешат покинуть горло Лени – подтягивают к греческому профилю Грида, чьи глаза метают невидимые молнии. – Сколько жизней ты потеряла в алхимическом кругу? – спрашивает совершенно спокойно. С холодом. Подобно ей. – И сколько потеряла сейчас? Не дождавшись ответа – который бы и не последовал из-за разорванного горла – Грид прикладывает Слосс об поверхность крыши поезда и сильнее вжимает пальцы. Страшно. Слосс уже и не помнит, когда в последний раз испытывала страх перед смертью. Воспоминания плавно заменяют лицо Грида на лежащее в дальней стороне Отцовского зала тело убитой военной. А плечо снова испытывает фантомную боль от тяжёлой руки Отца. Уши вновь прорезает предупреждение о предательстве, и закатившиеся, блестящие от влаги глаза Слосс машинально становятся отчаянными, мутными, погружёнными в беспросветное уныние. А горло испытывает крохотное облегчение от покинувших его когтей, и откуда-то далеко слышится голос Грида: – Чёрт... – с яростью и каким-то отчаянием хрипит он. – Благодари Папашу, что он тебя бабой сделал. Даже когда регенерация с трудом, от нехватки жизней, устраняет повреждения – Слосс покорно висит на плече Грида безвольной куклой, в полубессознательном состоянии слыша взволнованные голоса приспешников Жадности, утверждающие, что чудом выжившему Лу необходима специализированная медицинская помощь. Не забывают предложить разобраться с ней. Но Грид не даёт. Ему даже голоса не требуется повышать, чтобы люди смолкли, после чего он спокойно несёт Слосс куда-то, и той думается, что снова в алхимический круг, но судя по отсутствующим шагам его накама – он принёс её куда-то далеко от них. Уложил на что-то колючее – по ощущениям – на сено, и укрыл. Сил не было напрочь. Лень была без сознания, но она ощущала Грида рядом. Запах табака неприятно стягивал дыхательные пути. Иногда что-то он говорил, в основном то, что она – дрянь, и много, кто ещё. Будто в коме – Слосс всё слышала, но не могла пошевелиться, а время будто превратилось в вечность. Она не знала ни который час, ни какое число, ни который день недели. Будто вечность. И вот прохладная вода вливается в пресохшую полость её рта, освежая увядший разум, возвращая в жизнь, а конкретно – в сознание. Глазам предстал старый потолок, похожий на тот, что был в вагоне Слосс, где её держали. По потолку плавно скользил медовый свет от зажжёной, стоящей на полу свечки, чей свет закрыла мощная фигура Грида, наклонившегося, чтобы зажечь сигару. Лень одним броском оглядела его сутулую фигуру, по которой прошлись нити дыма, после короткой затяжки. Он знал, что она очнулась. Слосс замечает у его ног глиняную кружку, в которой, по блеску капелек, раньше находилась вода. Память возвращается обрывками, болезненно царапая разум непониманием и страхом. – Почему? – хриплый от долгого молчания голос звучал, как шорох опавших листьев. Грид разворачивается и из-за тени Слосс не видно его лица, но лихорадочный блеск в глазах не заметить было невозможно. Он без страху садится возле её ложа на корточки, в то время, как у неё внутри все стягивает сетью тревоги. – Где мы? Мужчина делает ещё одну затяжку и выпускает едкий дым ей в лицо, а потом в наглую усаживается на кровать из сена, продолжая курить. – Не слишком ли много вопросов от той, что провалялась без сознания почти трое суток? Число её бессознательного состояния эхом отзвучивалось в голове смертным приговором. Все уже наверняка думают, что они с Гридом сбежали вместе. – Мы в Дорсте*, – последовал ответ. – Лу сейчас в больнице. Кое-как с того свету вытащили. К чему Жадность рассказал о самочувствии своего приспешника – Слосс оставалось только догадываться. Дорст – маленький городок, недалеко от Централа. Весьма безрассудно для Грида было останавливаться здесь. Хотя – додумалась Слосс – всё, наверное, из-за того мальчишки. Помирал уже небось. Пришлось отправить в больницу. Лень уже поняла, что Жадности важна каждая жизнь его человека, раз уж он решился остановиться близ Централа, лишь бы оказать пострадавшему медицинскую помощь. И это при том, что Отец уже наверняка понял, что его отпрыски решили сделать ноги. Но здесь было одно «но». Почему Грид не отдал её своим людям, чтобы те разобрались за едва не сыгравшего в ящик товарища? Неужели по той же причине, по которой он не свёл с ней счёты на крыше поезда, когда бесценный груз отправился к рыбам? – Как самочувствие? – внезапно спрашивает жадина, чему несказанно удивилась Слосс, в ответ лишь тяжело вздохнувшая, и этого было достаточно для ответа. – Ясно. И выкуренная сигара затушилась об подошву остроносой туфли. – Сколько жизней у тебя осталось? Грид задницей почувствовал вибрацию от дрожи похолодевшего на сене тела. Он ожидал такой реакции – ведь тот же самый вопрос он задал ей, когда ковырялся когтями в её животе и горле. Не самые приятные воспоминания. – Позволь угадать... – испускает нервный смешок. – Две? А может быть – три? У Жадности было хорошее зрение, так что он смог углядеть, как незаметно поджимаются треснутые чуть пухлые губы, и как они едва заметно дрожат, когда задают новый вопрос: – Хочешь добить меня? – Ты сама вырыла себе могилу, – пожимает он плечами. Мужчина поднимается с импровизированной кровати и поднимает с полу кружку, а потом проверяет время на только что замеченных Слосс часах. – Отлежись ещё до рассвета и проваливай. – Что? Она задерживает Грида в дверях и возвращает на себя его уставший взгляд. Приподнимается на локте и усаживается на сене, с недоумением пытаясь смотреть ему в глаза. – Что ты имеешь ввиду? – То и имею, – простодушно отвечает он. – Возвращайся к Бате. От тебя много проблем. – Стой, – она снова останавливает его и сама же себе дивится. Она бы сейчас спокойно дождалась восхода солнца и ушла, но что-то не давало ей покинуть это место. – Разве ты не хотел покончить со мной? – Хотел, если бы мог. Сама знаешь – я не люблю убивать женщин, – его голос оставался всё таким же безучастным. – Хотя в твоём случае – лучше бы тебя убил я, а не Папаня. Бывай. И снова она его останавливает, становясь дотошной самой же себе. Неужели вытекающие последствия потери «бессмертия»? – О чём это ты? – О чём? – а теперь на неё с удивлением смотрит он. – Слосс, мы с тобой, без Его ведома, пропали на четрые дня. Похуй на философский камень, – он в пару широких шагов оказывается возле неё, пожирая её глаза своими. – Мы ушли без Его ведома... – И какое это имеет значение? – Самое прямое, – разговор стал переходить в серьёзное русло. – Мы ослушались Его наставлений. Не смогли вернуть пропавшие запасы Его философского камня. Благо, что хоть покорно вернулись за своей участью! – Участью? – Слосс многозначно приподнимает бровь вверх. – Хочешь сказать – он накажет нас за эту провинность? Жилистые ладони хлопают по бокам от неё и Грид проговаривает ей в лицо: – Ооууу, не просто накажет, Слосс, – его губы тронула привычная улыбка-оскал и буквально в следующую секунду сошла с них. – Он нас грохнет. – Что за бред ты несёшь, Грид? – Лень уже подумала, что от своей жадности собрат сошёл с ума, однако тот был в здравом уме и говорил осознанно. – Поверь мне, это далеко не бред, – спокойно продолжил он. – Или неужели ты думаешь, что он великодушно простит тебя за твою ошибку? Даже если ты соврёшь и скажешь, что я держал тебя в плену, а ты сбежала, опустив подробности о философском камне, кара Его постигнет тебя. Ведь ты позволила мне сбежать и не смогла вернуть камень. А напомню тебе – от гнева он ещё не избавился. – Глупости, – с уверенностью отрицает она. – Мы – его творения. Высшая ветвь эволюции. С чего бы ему губить то, что он породил сам? – Да, верно, – ответ последовал сразу же. Грид, в силу своей жадности, желал получить победу в этом споре. – А ещё мы являемся воплощениями мерзких чувств, которые он так ненавидел, отчего и решил избавиться. Ведь это человеческие чувства. – И что? – Лень не собиралась сдаваться и подзадоривала Грида. – Он придал этим бесполезным чувствам оболочку, сотворив из них души. – А то, Слосс, что я повторюсь – мы воплощения человеческих чувств, – вкрадчиво повторил он. – А что для Старика человечество? Верно. Скот. – Ты... – женщина прокряхтела, намереваясь сказать что-то резкое, но Грид её оборвал: – А скот делится на два подразделения. Убойный и рабочий. Люди для него – скот для мяса. А мы – рабочий. Единственная проблема скота в том, что он имеет только две возможности: быть полезным или быть убитым. И как только мы перестанем быть полезными – он убьёт и нас. И всё это он говорил на готовых поглотить его огромных глазах Слосс. – Ложь, – она всё ещё пыталась отстаивать свою правоту, которая отдалённо подрагивала оттянутой струной страха. – Ложь? – кривая усмешка дёрнула уголок рта Грида. – Забыла уже о моём наказании? – Ты восхвалял людей. – А тот случай с Ванессой Бауэр? – следующий аргумент просто разрушил Слосс, рассыпав её как песчаную фигуру. – Уж не ты ли говорила, что каждый вправе выбрать свой путь, хоть он у нас, гомункулов, заранее имеется? Ха! Каждый... Каждый человек волен выбрать свой путь. А мы, как скот, должны быть либо рабочей силой, либо мясом. А я – Жадность! Я хочу денег! Власти!! Женщин!! Бессмертия!! ЦЕЛОГО МИРА! И я хочу свой путь! А не быть на поводу у старого маразматика!!! Когда Грид успокоился, он утёр подступивший на лбу пот и швырнул в Слосс: – Проваливай сейчас. Быть может поразмыслишь над моими словами. Лень не стала долго копошиться. Отодвинула одеяло в сторону и спустила ноги со стога сена. Грид видел, что Слосс всерьёз задумалась над смыслом его слов и сделал решающий ход, когда сестра, чуть шатаясь, была у двери: – Буду держать за тебя кулаки, чтобы Старикашке не взбрело в голову приказать Мелкому прикончить тебя. Слосс готова была поставить на свой философский камень, что Грид увидел, как при его словах дрогнули её плечи. Когда она вышла из поезда, то заметила, что они находятся в каком-то лесу. Точно – вспомнила она – городок-то маленький. Раненного товарища отправили в ближайший госпиталь, а поезд скрыли в лесу. Из-за мелкого количества жизней – усталость поработила её способности. Придётся ехать на поезде. Слосс впервые была рада, что дорога до станции была длинной. Ей было над чем подумать. С самого своего рождения, порученная на воспитание Ласт, она знала, для чего она живёт в этом мире. И какое у неё предназначение. Все существа со временем понимают своё предназначение в этом мире. Ставят себе точную цель, смело следуют к ней. Когда себе ставят цели – испытывается ли какая-то толика радости и благодарность судьбе? Отчасти. А у неё – у всех остальных – есть цель. Служение Отцу. Своему создателю. Своему повелителю. Своему богу. Можно ли винить волков за то, что они едят скот? Разумеется, нет. Они просто питаются, они идут к своей цели пополнить запас пищи. Можно ли судить военных за убийство противников? Они просто идут к своей цели. Точнее к цели государства, которому они служат. Во всех случаях отказ от чего-то – значит смерть. Если волк не будет есть скот, обосновываясь на моральных принципах – он умрёт от голода. Если военный так же откажется от исполнения своего долга – трибунал. А, порой, бывает так, что если человек откажется от поставленной самому себе цели – он умрёт в душе. «Всё-таки люди – удивительные создания...» У Слосс чуть глаза не выкатились от собственных мыслей. О чём она только думает? Тяжёлым грузом на неё упало понимание того, почему Энви завидует людям. Слабые глупые людишки. Ценящие каждый миг своей ничтожной короткой жизни, серый цвет которой они могут раскрасить яркими красками поставленными целями. А вечная жизнь гомункулов навсегда останется в серых тонах. Ведь цель у них одна. И её не раскрасить счастливыми событиями – это удел людей. Ничтожных, слабых, глупых людей. Люди – прототип гомункулов. А как с философским камнем – подделка никогда не будет лучше оригинала. Это ли она почти век назад хотела донести покойному полковнику Бауэр? Об этих мыслях ли ей посоветовал забыть Отец, для служения которому она обрела оболочку, душу, жизнь? Отнять которые он может по одном щелчку пальцев? Как же... Обидно, несправедливо, печально... Уныло. «Такова жизнь...» – Лень встала прямо посреди травянистой дороги у рельс. – «Я приму то, что мне предназначено. По крайней мере я умру с честной душой. Если мне не поверят – смысла доказывать не вижу. Главное, что мне известна истина.» Уже проходя сосновую рощу – на этих мыслях последние, оставшиеся в её теле две души страхом овладели телом гомункула, приморозив прямо на середине дороги. «Ч-что это?» – Слосс попыталась приподнять руку, но та только судорожно задрожала, не сдвигаясь с месте. «Моё тело... не слушается...» Никогда прежде души так не вопили в ней. Оставшиеся две выли, молили о жизни, они должны быть слабы, но им удалось захватить тело монстра. Пленённые души не могли позволить ей умереть, ведь её смерть – прекращение их существования. Почему? Выступивший холодный пот был ответом. Страх перед смертью пробудил человечность в чудовище. И свойственную человеку трусость. Трусость поражает беспомощность. Беспомощность порождает отчаяние. Всё это выражалось в мелких скоплениях влаги, стекающих по щекам и бессвязном шевелении губ в мольбе: – Прости... Трусость и желание жить – это одно и тоже. Грид встречает её довольной улыбкой и хрипловатым: – Вернулась таки? Слосс молчит и даже не смотрит на него, пряча лицо за тенью свешаных волос. Жадность прямо в дрожь берёт от исходящей от неё подавленности. – Ну ладно тебе. Хорош быть унылым говном. Я сам от тебя сейчас стухну. Он подходит к ней и чуть наклоняется, заглядывая ей в лицо. И вдруг Слосс дивится – всегда ли у Грида были морщинки под глазами? Всегда ли его горящий пламенем алчности взгляд был таким уставшим? – Извини, я не могу помочь тебе восстановить твои силы. По твоей ведь милости весь наш философский камень достался рыбам. А голос... Он был таким приятным. Немного шелестящий и словно капучино, такой же нежный, но все же крепкий. Будучи сейчас бессильной, фактически смертной, Слосс словно прозрела и увидела то, что прежде, будучи «всесильным существом», увидеть не могла. Или, наверное, просто внимания не обращала на подобную мелочь. Сейчас она не могла себя перед кем-либо завысить. Она могла только признать – люди видят больше, чем они. Наверное, в дальнейшем – она поймёт больше. Ведь теперь у неё своя жизнь. – За Мелкого не переживай, – жилистая широкая рука покрывает всё её хрупкое плечо. – Ласт, по-любому, станет ему новой нянькой. Жизнь с любящим присвоить себе все братцем. Который может ладить с людьми. Дружить с ними. Делать то, что для гомункула непостижимо. Слосс надеется, что в ближайшие годы, он научит её этому. А у неё есть выбор? Она теперь беспомощна. Ничего, кроме как научиться ладить с людьми, ей не остаётся.