Sloth.

– Может, хватит шпионить? Триша Элрик была не простым человеком. За этой мягкой, нежной оболочкой милой женщины скрывался стальной стержень, который Слосс смогла хорошо разглядеть одним взглядом в большие, ярко-зелёные глаза. – Простите, конечно. Но мне бы хотелось знать, кто вы и почему шпионите за моей семьёй. В противном случае, я... – Можешь вызвать полицию, если хочешь. Они всё равно здесь ничего не найдут. Элрик хмурится, прищуриваясь, чтобы хоть что-то углядеть в безразличных аметистах слишком похожей на неё собеседницы. Лень же стоит непроницаемой скалой, пока не решает растянуть губы в подобии вежливой улыбки, правда эффект получился немного обратный. – Что такое? – Слосс умела испытывать людей. Умела запугивать. И даже насмехаться. Но, по вине своего образа жизни, не часто имела такую возможность. – Н-ничего, – Патриссия произносит это с запинкой, хотя она всеми усилиями старалась скопировать холодный тон гомункула, чему тот про себя усмехается. – Просто знай, я не позволю... – Я не собираюсь причинять вред ни тебе, ни твоим детям. – Тогда что тебе нужно?! Не сдержавшись, женщина заговорила на повышенных тонах, что, однако, поспособствовало первому проявлению эмоций со стороны Лени. В удивлении она распахнула вечно прикрытые унынием глаза, что сделало их достаточно большими к ещё большему волнению Триши, которой Слосс снова напомнила какую-то свою тёмную копию. Во всех смыслах тёмную. – Я не хочу об этом говорить, – вернув привычное безразличие, Лень отворачивает голову от рязъярённой Элрик, которая отчаянно борется с взбушевавшейся в груди яростью. – Тогда у меня к тебе последний вопрос, – Триша надеется, что не выглядит глупо или, того хуже, ребёнком в глазах Слосс, когда машинально дует чуть пухлые, розовые губы. – Почему мы так похожи? Ответ Лени едва не заставил Тришу бросить в неё помидором, которые она насобирала в корзину перед приходом к ней. – Это не имеет значения. – Мама, пирог сейчас подгорит. – А? Триша словно прозрела и поняла, что она стоит не под деревом с таинственной незнакомкой, а на кухне, которая уже начала вовсю наполняться ароматом пирога из духовки. – Ох! – Элрик ухватилась за рукавицы, бережно доставая выпечку из печи. – Да как же я так... – Мама, всё хорошо? – немного обеспокоенно поинтересовался Эдвард, большими золотыми глазами взирая на мать на пару с Альфонсом. – Да-да, всё хорошо, – она выдавливает из себя улыбку, чтобы лишний раз не расстраивать сыновей, но получилось как-то вымучено. – Просто немного задумалась, вот и забыла про пирог. – Мама, а можно я без молока сегодня пирог есть буду? – поджав губы, стушевавшись, бурчит Эдвард, сидя за столом, пока Альфонс полностью ушёл в книгу. И тут наступил неловкий момент. – Эд... Я испеку вам с Алом другой пирог. Этот... Нужен мне для дела. Перед недоумёнными взглядами золотых глаз устоять было невозможно не то что физически, но и морально. Объясняться пришлось, на удивление, долго. Ближе друзей детства – Сары и Ури Рокбеллов – у Триши никого не было. Сумбурно что-то рассказав про новую знакомую, Элрик направилась в сторону холма, на котором ещё пару часов назад заметила высокую фигуру в чёрном. – Добрый день, – Триша старается улыбаться вежливо, попутно в душе у самой себя спрашивая: «У неё дома своего нет?». Впрочем, за этим она сюда и пришла. – Мы не с того начали. Как насчёт небольшого пикника на природе? Слосс молчит, слабой искрой непонимания сверкая в глазах. «Она что, не боится? Совсем недавно так серьёзно давала предупреждения, а сейчас хочет устроить пикник на природе? Не иначе, как что-то задумала.» Активный поток мыслей крутился в голове, пока Элрик с сияющей улыбкой доставала румяные треугольники, протягивая один Слосс. – Вот, угощайся. Триша мысленно поблагодарила покойных родителей за миловидную внешность, с которой ей сейчас профессионально удастся обхитрить коварную шпионку, к встрече с которой она готовилась почти месяц, с момента её появления. – Такая чудесная погода, – Триша старается говорить самым добрым голосом, которым, пожалуй, она разговаривала только с сыновьямм. – Вроде конец сентября, а листья пожелтели совсем недавно! А Слосс словно была в другом измерении, где проводила анализ изучаемого ею кусочка пирога, который она вертела в руках, пока, наконец, не соизволила попробовать. – Яблочный, – констатирует она, сглатывая. – А? Д-да! – снова немного взволнованно произносит Триша, не понимая, что такого особенного в этой выпечке. – Мои мальчики очень его любят, поэтому я стараюсь по чаще его готовить. – Какое совпадение. И тут Элрик чуть не поперхнулась пирогом от радости. «Вот теперь-то я о тебе всё узнаю!» – с детским энтузиазмом подумала она. – Совпадение? У вас есть дети? – Обращайся на ты. Не люблю официальности, – ответила Слосс, даже не глядя на Тришу, делая ещё один укус выпечки в руках. – М, хорошо. Так ты не ответила, у тебя есть дети? – Двое. – Какое совпадение! Всё это скорее напоминало беседу двух, давно не видевшихся друг с другом сестёр, каждая из которых делится своей жизнью за всё это время. Но никак не шпионский допрос, каким его себе представляла Триша. – Ох, точно! Совсем забыла! Как твоё имя? На секунду гомункул замер, уже готовясь сделать новый укус почти доеденного треугольника. Триша насторожилась этому знаку, который, как она подумала, предвещал недоброе. – Слосс. – А? – Меня зовут Слосс, – и безмятежно доедает кусок выпечки. – Это... прозвище, да? – Нет. Это моё имя. Странность этой особы возрастала в геометрической прогрессии. Триша думала не столько о полиции, сколько психиатрической помощи. – А... что насчёт семьи? – уже более натянуто улыбается Элрик, всё ещё надеясь на вменяемость собеседницы. «И почему всех так тянет это узнать?» – вздыхает про себя Лень, говоря: – У меня есть двое... Воспитанников, – почему-то Слосс не осмелилась назвать Ченга и Миншенга своими детьми. – Они ждут меня в Ксинге. – В Ксинге?! – изумляется Триша, и почему-то сейчас Слосс больше не казалась ей невменяемой. – Это та большая страна на востоке? Ты оттуда?! – Да, я оттуда. – Здорово! Знаешь, мои мальчики очень любопытные. Они любят узнавать что-то новое. Думаю, им бы там понравилось. Не одна Слосс, сейчас, оставалась в недоумении. Триша не понимала, с чего вдруг она так разговорилась с той, которую недавно думала сдать полиции, а лучше – психиатру. Но сейчас этих мыслей словно не было. Отчего-то эта беседа – а точнее, попытка выпытать всё у шпионки о ней – превратилась в подобие тех разговоров, что она почти ежедневно вела за кружкой ароматного какао в доме Сары и Урю. – А ещё... – Слосс едва заметно дёргает плечом, когда в воздухе запахло подступающими слезами, хотя Триша продолжала улыбаться. – Мой муж... Он тоже приехал оттуда. Говорит – путешествовал. «Путешествовал? Хе...» Горькая и, одновременно, чёрная усмешка пронеслась в голове Слосс, пока искусственное сердце не окутали тени прошлого, вместе с непониманием людей, о котором Слосс старалась забыть все эти годы. – Почему? – А? – не поняла Триша, всё также улыбаясь, успев смахнуть слезинку, пока Лень не видела. – Ты продолжаешь говорить о Ван Хоэнхайме хорошие вещи, хотя не знаешь, вернётся ли он вообще. Трише показалось, что её сердце улетело куда-то вниз. – Эта глупая, человеческая, слепая вера... Ты так свято ценишь воспоминания о нём, пусть и твоя вера в то, что он вернётся – крайне мала. Ценить такую мелочь, вместо того, чтобы продолжить жить дальше... Губы шевелились сами, сердце леденело само, слёзы Триши подступали вместе с вероятностью схлапотать по лицу. Слосс продолжала смотреть в даль, думая о своём. Она не долго горевала об уходе от Отца. Она боялась смерти. Тоска была – это однозначно. Но со временем, она поняла, что тоской ничего не исправишь и быстро сменила стимул жизни. Лень решила пойти по новому пути. Понять людей, забыть о прошлом. У неё есть Ченг и Миншенг, и она давно не тоскует по Отцу, хоть и были мысли вернуться. Вернуться скорее не из любви или страха, а из-за своего предназначения. Почему же этот глупый человек – ожидаемо готовый расплакаться – с такой чистой улыбкой и уверенностью говорит о человеке, которого, если здраво рассуждать, должна была бояться, а не выйти за него замуж и родить от него детей. Вышла замуж, считай за монстра. Что же он такого сделал, чтобы помнить о нём, даже когда он их бросил? Всё равно это "а вдруг вернётся?", вместо того, чтобы признать очевидное. Слосс помнит, что так люди обычно рождают себе ложную надежду, чтобы душа не раскололась. Обычно это делают люди, уже получившие пинков жизни. Как, например, Ченг. Правда он не стал внушать себе, что всё произошедшее с ним – не более, чем кошмар. Он принял суровую реальность, оставившую шрам у него на сердце. А что Элрик? – Я этого не понимаю... – Не понимаешь... – Триша склонила голову, сжав руками белый фартук, на который упала капля. – Пусть так. Люди сами рождают себе, возможно ложную, надежду... Но! Слосс уже готова была выслушивать слёзную тираду, но Триша резко повысила голос, развернувшись к ней лицом и глядя на неё блестящими от подступивших слёз глазами. – Люди делают это не потому что бояться оставить прошлое! Люди не забывают об ушедших людях, потому что те были дороги им. И эти светлые воспоминания всегда будут греть сердце, независимо оттого, что с этим человеком. Главное, что они приносят радость, храня в себе светлые моменты жизни. Пока Слосс, молча, таращилась на Тришу выпученными глазами, та поднялась с земли, взяла корзинку и уже собиралась уходить, провожаемая вернувшимся равнодушным взглядом Лени. Но... – И знаешь, – Элрик остановилась, не поворачиваясь, – мне тебя жаль, раз ты не понимаешь этого. – Жаль? Низкий, отдающий эхом голос заставил Тришу остановиться и обернуться на Слосс, стоящую в тени дерева. – Тебе жаль меня? Даже при том, – рука в чёрной перчатке неестественно передрогнула, теряя краски, от чего Триша, мягко говоря, пришла в шок, – что я с лёгкостью могу убить тебя хоть сейчас? Элрик вздохнула, сил едва хватило, чтобы обернуться полностью. Во рту всё пересохло – достаточно было одного взгляда холодных глаз, чтобы закашляться от пересушения, но Триша нашла в себе ещё силы выглядеть достойно перед собеседницей, кем бы она не была. – Но, знаешь, что меня удивляет больше всего? – Тришу же удивляло, с чего вдруг Лень так внезапно сменила тему. – Ты прожила с... человеком, по-страшнее меня, но... – Чем он должен был меня напугать? Элрик и сама не понимала, как у неё хватило смелости оборвать эту женщину, но сейчас это было неважно. Важно, что она теперь может говорить и в долгу не останется. – Что значит, чем? – именно сейчас Слосс поняла, что сейчас, возможно, раскроет самую страшную тайну Хоэнхайма, но... – Это я тебя спрашиваю, – нахмурилась Элрик. – И да, мне действительно жаль тебя. Жаль, что ты не понимаешь таких элементарных вещей. И вот ещё что, – Триша набрала в грудь побольше воздуха, ибо холодные аметисты выбивали его из лёгких напрочь. – Раз уж ты не понимаешь, то поясню. Человека человеком делает вовсе не происхождение, а поступки. И с "монстами" так же. Даже если мой муж... не совсем человек – это не даёт никому права называть его монстром или кем либо ещё. Главное, что он ведёт себя, как человек. И Элрик развернулась, уходя в сторону своего дома, пересматривая все моменты своей жизни, ожидая, что эта женщина сейчас нанесёт ей удар в спину. Но Слосс стояла как вкопанная, смотря в пожелтевшую даль, в которой уменьшался силует уходящей Триши Элрик. Это оказалось слишком быстро. И тяжело. Уже будучи в пустыне, Слосс не могла выбросить из головы слова жены Мудреца с запада. Да что она может знать? Такая молодая, в детстве стала сиротой, а сейчас и вовсе осталась без мужа и держится разве что за своих детей. Но откуда она знает столько всего, чего не знала Слосс? Новая ветвь эволюции, могущественейшее существо, прожившее не один век. И ей преподала урок какая-то деревенщина? – Я не понимаю... – шептала вслух Слосс, стоя у высокой стены в руинах Ксеркса. Когда она, стоя так же здесь, по совету Мудреца с запада, отправилась в Ксинг, она думала, что там сможет понять людей, раз уж ей, по воле судьбы, пришлось покинуть гомункулов. Вот только результат оказался обратный. Первый встречный человек с ужасом ткнул в неё пальцем и с воплем убежал. Так же было и со вторым и третьим. Смысла идти в город, где целые толпы людей, смысла просто не было. А, как оказалось, было. Ведь именно так Хоэнхайм и скрывал свою сущность. Вот только Лень узнала об этом не так уж давно и большую часть своей жизни в Ксинге прожила в лесу, где уже успела забыть о своей изначальной цели в эту страну. И всё было прекрасно. Пока эта человеческая женщина всё не испортила. – Ты дал мне жизнь, ты дал мне могущество, дал превосходство над людьми... Ты дал мне всё... Обращалась она в пустоту, а конкретней – к своему создателю, что обрёл жизнь в этой давно мёртвой стране. –... Почему же Я – гомункул, высшая ветвь эволюции – не могу понять этих слабых, ничтожных существ? У меня не должно быть чувств, как у них. Ведь это слабость – как Ты всегда говорил. Почему же это делает меня ничтожной перед ними? Непонимание, вгоняющее в уныние, превращало любовь к своему создателю в злобу. А злоба превращалась в ненависть. Ченгу не спалось. Он ворочался, ворочался, но Морфей упорно не желал пускать его в своё царство. Видно, в наказание за его грех, который он совершил недавно... – Слушай, может хватит уже возиться? – проворчал Миншенг, переворачиваясь с одного бока на другой. Но Ченг ничего не ответил, сжавшись в крепкий комок, нагнув свою голову меж колен. Словно эта жалкая, беззащитная поза могла отгородить его от воспоминаний... Месяц назад, в начале сентября, когда Слосс покинула страну из-за послания старого "друга", Ченг решился на отчаянный поступок. Он нашёл того самого ублюдка, приказавшего убить его родителей. Толстый, зажравшийся, трусливый чиновник заверещал свиньёй, когда в его роскошную комнату проник юноша в чёрном с окровавленным кунаем. Он даже не узнал его. Не узнал того кричащего, рыдающего мальчика, которого он отправил на каторгу за преступление его отца. Ченг не жалел о том, что совершил. А после того, как узнал, что чиновничиская свинья, после каждого своего визита в деревню, оставляла по паре трупов нищих беженцев – тем более. Он чувствовал превосходство, убивая беззащитных нищих, словно от этого его чин становился выше. Прошёл уже месяц. С того момента, Ченг и Миншенг решили не выходить в город, пока всё не успокоится. Но вот только Ченгу до сих пор казалось, что его руки всё ещё пахнут кровью. Миншенгу тоже было от этого не легче. Как-никак, он был соучастником. Обезвредил стражников, одного в том числе – ударом куная в живот. Но всё компенсировала жадность, благодаря которой юный ниндзя обзавёлся красивым, золотым гребнем, инкрустированным жемчужинами. Миншенг сорокой вцепился в приобретенное и этот подарок словно глушил его совесть. – Нет, я так не могу... Ченг резко поднялся с пастели. – Ну что ещё? – недовольно проворчал Миншенг. – Совесть замучила? А я предупреждал. Но Ченг, не дослушав, молча поплёлся в сторону коридора. Не столько терзали душу мысли об убийстве, сколько мысли о Слосс. Она пропала на месяц, оставив их вот так. Вдруг, что-то случилось? До Ксинга через пустыню добрались события об Ишваре. Что если Слосс втянули в весь этот балаган? Что если её поймали? Она в плену и ждёт, когда они спасут её, пока она отсиживается там... Но она оказывается здесь. В столовой, куда спустился Ченг, с целью остудить голову стаканом воды. Сидит за столом, в своём чёрном платье, окинув голову на раскрытую ладонь согнутой в локте руке и пустым взглядом смотря в гладкую поверхность дубового стола. Лицо её переливается печалью в свете зажённой свечи, но, похоже, она и не думает скрывать свои эмоции, утратив в глазах Ченга позицию Снежной королевы, проявляющей ласку только в крайних случаях. – Госпожа... – едва ли слышно произносит юноша. – Вы вернулись... Ченг уже хотел было сорваться с места, заключить хозяйку в объятия, уткнуться в шею, вдыхая нежный аромат глицинии, прижимать, как самое драгоценное, что есть в жизни. Но Ченга остонавливает пустой взгляд, который подняла на него Лень. – Ах, Ченг, Ченг, Ченг... – с сожалением промантруровала она, прикрыв глаза и покачав головой, после снова одаривая юношу тяжёлым взглядом. – Знал бы ты, что натворил... Откуда? И важнее – как?! – Госпожа Слосс... – силится Ченг, возвращая безразличное выражение лица за место маски шока и ужаса. – Откуда вы узнали? Кажется, Лень не очень настроена на беседу. Когда она успела вернуться? Спустя месяц, вот так, на кухне. За столом, словно на семейном собрании, сверля воспитанника ледяным взглядом сиреневых глаз. – Откуда? Я так понимаю, в город вы не выходили больше? Ченг молчит и Слосс решилась пояснить. – На границе страны уже бурно разошлись вести об убийстве чиновника, которого собирались снять с должности за нарушение общественного порядка и пренебрежение должностными обязанностями. Подозрения пали на беженцев из деревень, ведь покойник "славился" тем, что не может обойтись без пары-тройки трупов в деревнях и мелких городах. И теперь, по всем его областям идут допросы подозреваемых – родственников, знакомых, друзей погибших. Пусть его и собирались снять с должности, но должностное лицо, как-никак. Было. И повисла тишина. Ченг не мог дышать, понимая, что имела ввиду Слосс... – Скажи мне, Ченг. Знаешь ли ты, что за такие "допросы" проводят на деревенских жителях? Юноша молчал. Осознание придавило его, как муху газетой. И вина в том, что он сделал – целиком и полностью Слосс. Забив на попытки понять людей, она не смогла научить Ченга элементарным вещам человеческой морали. Не подготовила. Не предостерегла. Омарав свои руки хоть раз – это будет приследовать его всю жизнь. В воспоминаниях. Одно дело лишить жизни существо, стоящее на более низкой ступени. Обычно в таких случаях, совесть не мучает. Как например, люди убивающие животных или гомункулы, убивающие людей. Но человек, убивший человека – совсем другое дело. Любо мучиться с чувством вины всю жизнь, либо повторять содеянное. Ведь убийство – наркотик. Если не убьёт изнутри, войдёт в привычку и этого будет хотеться больше. –... А это подвергает опасности не только тебя, но и твоих близких. Закончив истолковывать это окончательно раздавленному Ченгу, Слосс поднялась со стула, задула свечу и, подойдя к юноше, положила руку ему на плечо. – Завтра поговорим все вместе. Миншенг своё тоже получит, несомненно. Хоть и вина его здесь крайне мала. Он присоединился к Слосс и Ченгу ещё в том возрасте, когда недостаточно познал цену жизни. Да и как можно, когда тебя заказал убить собственный дядюшка. Но это не лишает его ответственности. Он получит своё. Но не сейчас. Неудача с Элриками, огромный путь через пустыню, произошедшее с воспитанниками – создали огромную кучу нервов, которые должны были пройти одним сном. Ещё бы этот сон наступил. «Человека человеком делает вовсе не происхождение, а поступки. И с "монстрами" так же.» Почему-то сейчас в голове вспыхнули звездой слова Патриссии Элрик. «Ченг ненавидит людей... – размышляла Лень, надеясь, что поток мыслей даст волю усталости и она сможет окунуться в успокоительный сон. – Уж не думал ли он, что его поступок убьёт в нём всё человеческое?» Тонкие пальцы сжали белые простыни. Ченг может стать монстром. Монстром, каким была она. Монстром, который не ценит жизнь и разбрасывается ею. И Слосс на собственном опыте знала – это приведёт к плачевному исходу и глупый мальчишка останется у разбитого корыта. «Была?» – осекается гомункул на своих мыслях. После долгих лет спокойствия снова навалились беды, которые требуют одного – возобновить цель и покончить с бездельем. Цель – понять людей. Снег валил хлопьями, покрывая мёртвую листву белым покрывалом. Морозный ветер бил в ноздри, забивая въевшуюся вонь гари остужающей свежестью. С разрушенного востока нередко слышатся звуки бомбёжки и видна струя чёрного дыма. Однако вонь ишврского кровопролития несёт за собой ветер, поселяя в грудной клетке дурные предчувствия. Подумать только, какие колоссальные ужасы приносит за собой смерть маленького человечка. Триша стояла во дворе дома, подметая метлой крыльцо от навалившего снега, изредка, в силу привычки, поглядывая в даль, надеясь увидеть на дороге высокую, крепкую фигуру Ван Хэнхайма. А иногда Элрик поглядывала на холм, опасаясь увидеть там чёрный силуэт, принадлежащий незнакомке. Незнакомке, очень похожей на неё... – Давно не виделись. Триша выронила из рук метлу, резко обернувшись в сторону голоса. Слосс стояла в том же чёрном платье в пол, в длинных перчатках. Создавалось впечатление, что она ходит в нём всегда, будто оно являлось её второй кожей. Крупные белоснежные хлопья оседали на её плечи, создавая шаль из снега. «Она... Совсем не мёрзнет?» Но большее внимание Триши привлёк не вид Слосс, а её глаза. Холодные, полные... печали. В их с ней последнюю встречу они напоминали два хрусталика из льда. Такие же пустые и холодные. Но сейчас они словно растаяли, наполнившись тревогой и... грустью? – Я подумала над твоими словами, Триша Элрик, – Лень взглянула прямо ей в глаза и уголки её губ едва заметно приподнялись в подобии улыбки, а облачённая в чёрную эластичную ткань рука протянулась, раскрыв ладонь. – Мы... не с того начали... Я - Слосс. Триша пару мгновений смотрит на протянутую руку с недоумением, затем улыбается в ответ. «Она не человек... – Элрик протягивает руку, глядя в блестящие, больше не пугабщие, а даже вызывающие доверие глаза, цвета июньской сирени. – Но это вовсе не делает её монстром.» Патриссия Элрик чувствует себя психологом для не-совсем-людей. Что Хоэнхайм, что Слосс. Оба запутались в себе, ошибочно утверждая, что они монстры, раз имеют хоть какие-то физические отличия от обычного человека. Но Триша была мудрой для своего возраста женщиной. Кем бы ты ни был и что бы не совершал – считала она – никогда не поздно исправиться и стать лучше. Триша видит страдание в глазах этого существа. Оно хочет понять, хочет измениться. «Но, похоже, одной ей не справиться.» – А я - Триша. Триша Элрик.