Большая перемена

*** Скуало натянул тонкое одеяло повыше, прикрывая обнажённые бёдра, и усмехнулся, глядя на Занзаса, который откинулся на подушку рядом с ним. Тот выглядел довольным и расслабленным, как сытый кот. Мечник, впрочем, тоже чувствовал себя прекрасно. Некоторое время они лежали молча, восстанавливая силы. Скуало продолжал разглядывать любовника, пользуясь тем, что Занзас прикрыл глаза и не видел этого. Он смотрел на его самодовольную ухмылку, на правильный и чёткий профиль, на растрепавшиеся после ночных забав угольно-чёрные волосы. Смотрел и, к своему удивлению, не обнаруживал в себе больше прежней ненависти. Её, пожалуй, не было уже в первый раз, когда Занзас пришёл к нему в комнату и потребовал «платы». К тому времени мечник уже почти оправился от той попытки изнасилования, но всё же не полностью. В первый раз позволять кому-то трахать себя – теперь уже в трезвом состоянии – было по-прежнему страшно. Но ненависти не было. Потому что, судя по лицам одноклассников на следующее утро после инцидента в туалете, такого случиться было вообще не должно. Занзас не должен был спасать его, Занзас не должен был менять своего решения, не должен был позволять ему остаться в живых, несмотря на то, что он так долго ему отказывал. Прежде такого, видимо, не случалось. Из всего этого мечник сделал вывод, что Занзас по какой-то необъяснимой причине видел в нём не просто объект для траха, а… А что, кого – этого Скуало не знал и думал, что знать не хотел. В ту ночь Занзас не принуждал, не торопил его, он умел быть терпеливым, когда хотел. А Скуало умел быть благодарным. Потом стало проще. По сути, секс с Занзасом был даже лучше, чем секс с девушкой, секс с ним был фееричнее, жарче, неистовее… И – да, гораздо болезненнее. Но боль тоже начинала входить в привычку, от этого уже никуда было не деться. Странным был даже не сам процесс, пожалуй. Странным было засыпать после в кровати любовника, странным было ощущать его собственнические объятия во сне, странным было постепенно привыкать к настойчивым властным поцелуям, после которых неизменно болели в равной степени и губы, и самолюбие. — Чего пялишься, мусор? – насмешливо поинтересовался Занзас, чуть приоткрывая глаза. Блондин фыркнул и отвёл взгляд. Занзас хмыкнул, приподнялся на локтях и, достав из валявшихся на полу возле кровати брюк пачку сигарет, молча закурил. Его привычка курить после секса Скуало ужасно раздражала – вот уже десятую ночь подряд он вынужден был давиться дымом вместо того, чтобы спокойно поспать. Он вообще был ярым противником курения, что Занзас, разумеется, прекрасно знал. — Да прекрати ты уже дымить, ублюдок! – Скуало закашлялся, садясь в кровати и ища взглядом свои брюки. Занзас, однако, лишь ухмыльнулся и, дёрнув его за руку, повалил обратно на кровать, нависая над ним с сигаретой в зубах. — Пора бы тебе привыкнуть к моему курению, — Занзас насмешливо выдохнул очередную порцию дыма прямо в рот мечнику. Тот закашлялся сильнее, матерясь и вырываясь. — Не собираюсь я к тебе привыкать, блядь! – процедил он сквозь зубы, откашлявшись. – Мы просто трахаемся регулярно, я тебе не жена, чтобы привыкать к твоим чёртовым заскокам! — Правда? – Занзас хрипло рассмеялся, и внезапно глаза его нехорошо блеснули. Он прижал мечника к кровати крепче и, ухмыляясь, наклонился ближе, не выпуская из зубов сигарету. Угадав ход его мыслей, Скуало стал вырываться яростнее, но эти попытки не увенчались успехом. Продолжая ухмыляться, Занзас потушил горящую сигарету о неровно вздымающуюся бледную грудь. Мечник заорал, но рот его тут же был заткнут жёстким поцелуем, во время которого никотиновый дым настойчиво забивал его горло и лёгкие. — Ты больной, Занзас, больной на всю голову! – простонал Скуало, скатываясь с кровати и кидаясь в ванную, чтобы охладить ожог холодной водой и прополоскать горло от дыма. Из ванной мечник вышел злым, мокрым и наполовину одетым. Занзас, увидев его, снова довольно хохотнул и невозмутимо сделал очередную затяжку. Блондин шагнул к нему и, не сдерживаясь, со всей силы врезал ему в челюсть. — А вот это, мусор, ты очень зря, — глаза Занзаса мгновенно потемнели от гнева. — Посмотрим, — оскалился мечник в ответ и, схватив с пола свою рубашку, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. *** За обедом они сегодня не разговаривали, хотя сидели, как обычно, за одним столом. Сегодня у них почти не было общих занятий, чему мечник был несказанно рад – утренней шутки с сигаретой он ему ещё не простил и прощать не собирался. Потом Занзас выразительно усмехнулся и пошёл курить за школу, а Скуало, которому после обеда стало неожиданно плохо – он списал всё на утреннюю кормёжку дымом – направился в свою комнату, где собирался вздремнуть до следующей пары. Решение оказалось ошибочным. Когда он очнулся, вокруг была непроницаемая темнота. С бешено колотящимся сердцем он узнал чёрную ленту на своих глазах, и точно такие же ленты стягивали его руки за спиной и лодыжки. Лесок, правда не было, но это не улучшало ситуации. Второй ужасающей мыслью было осознание, что он снова остался без одежды. Скуало задрожал и не сумел сдержать панического крика. Он-то думал, что этот почти двухнедельной давности кошмар больше не воплотится в реальность, и вот теперь… На крик его, однако, никто не ответил. Крик его эхом отразился от стен, и мечник со смесью ужаса и облегчения понял, что на этот раз он совершенно один… *** Шесть дней. Шесть долгих, бесконечных, мучительных дней. Шесть дней в абсолютном одиночестве, без еды и воды, без возможности что-либо видеть, без возможности сбежать или хотя бы согреться. В подвале – на этот раз в качестве камеры пыток был использован школьный подвал, в который заглядывали уборщицы только раз в месяц – было нестерпимо холодно, и отсутствие какой-либо одежды не слишком способствовало поднятию настроения мечника. Поначалу он думал, что похитители всё же придут за ним. В первый день он паниковал и боялся того момента, когда кто-нибудь всё же придёт, потому что он был уверен, что его снова попытаются изнасиловать. Когда никто не явился за ним и на третий день, страх улетучился, оставив недоумение и тягостное ожидание. Потом он и вовсе стал даже надеяться на чей-нибудь приход, потому как чувствовал – ещё несколько дней, проведённых таким образом, и он начнёт сходить с ума. Похитители, похоже, откровенно над ним издевались, и надо признать, если их целью было унизить Скуало до ещё более жалкого состояния, чем то, в котором он находился тогда, в туалете, им это фактически удалось. Существование его в эти шесть дней было сравнимо с Адом, по его мнению. Он был весь в грязи – ему приходилось даже ходить под себя в туалет зачастую, так как передвигаться на ощупь и прыжками по подвалу становилось иногда почти невозможно из-за одолевавшей мечника слабости. Без еды и воды организм неуклонно слабел, обезвоживался, иссушался, горло царапало кашлем, и слюны едва хватало, чтобы хоть как-то уменьшить боль. Во сне – в редкие моменты, когда усталость всё же побеждала и холод, и постоянное напряжение – по его телу ползали пауки и пробегали крысы. Стряхивать их было бесполезно – со связанными руками и ногами мечник был слишком сильно ограничен в движениях. Он пытался на ощупь найти дверь, ведущую из подвала, или хотя бы какой-нибудь острый предмет, чтобы перерезать ленты на запястьях, но, как назло, подвал был девственно пуст, а вместо двери обнаружилась только довольно крутая лестница, по которой у Скуало не было никакого шанса подняться. Он пробовал несколько раз, но свалился на первых же ступенях, едва не сломав шею. Он уже начал думать, что его оставили в этом подвале навсегда. К концу шестого дня он сидел на ступеньках лестницы, безвольно прислонившись к перилам головой. И тогда где-то наверху скрипнула дверь, и по лестнице зазвучали чьи-то тихие неторопливые шаги. Чьи-то пальцы прикоснулись к его затылку, снимая повязку с глаз. — А, это всего лишь ты… — Скуало окинул безучастным взглядом довольно ухмыляющегося Занзаса. – Мне следовало догадаться… Я-то, признаться, думал, что это ещё одна шутка тех уёбков… Голос его звучал слабо и мёртвенно. Занзас хмыкнул, развязывая его руки и ноги. — Я бы не позволил им. Ты же только мой личный мусор. Скуало равнодушно кивнул, не пытаясь подняться на ноги. Он был слишком слаб, чтобы высказывать сейчас свои нелестные мысли по поводу Занзаса и его ебанутости в частности и всей этой грёбаной Академии в целом. Занзас набросил на него свой пиджак, но дрожь мечника от этого не унялась. Он шатался и едва не свалился с лестницы, поднимаясь из подвала, так что Занзасу пришлось тащить его на своей спине. В Академии была уже ночь, и им повезло не попасться никому на глаза. Разве что щёлкнул в темноте неизменный Мармоновский фотоаппарат, но они не обратили на это внимания. Занзас принёс его в свою комнату и усадил за стол, где заранее был накрыт довольно щедрый ужин. При виде еды у Скуало предательски свело живот, но не решался начать есть, пока Занзас великодушно не кивнул ему. Мечник набросился на еду и ел долго, жадно, стараясь заткнуть едой рвущиеся наружу слова в сторону Занзаса и его деспотических замашек. После шести дней голодания он был почти благодарен ему за этот ужин и за горячий коньяк, приятно согревавший отмёрзшее тело. Доев, он судорожно выдохнул и опустил голову, взгляд его снова стал безжизненным. — В душ, — скомандовал Занзас. – От тебя несёт. Скуало вновь подавил готовую сорваться с языка реплику и послушно направился в душ. Шесть дней в треклятом подвале научили его ценить редкие моменты Занзасовой доброты, если таковой её можно было назвать. Смыв с себя в душе всю грязь и подвальную пыль, Скуало не сдержался и принял горячую ванну. Закрыл глаза, впитывая блаженное тепло, и – благодарно выдохнул, когда, открыв глаза, обнаружил на двери ванной чистый и тёплый махровый халат. — Сегодня ночуешь здесь, мусор, — проговорил Занзас, когда мечник вышел из ванной. Скуало не возражал. Занзас был тёплый, живой и – по крайней мере, пока что – заботливый. После шестидневного одиночества мечник был рад даже его компании. Занзас взглядом указал ему на кровать, и Скуало послушно уселся рядом с ним. Тот перехватил полотенце, которым Скуало накрыл мокрые волосы, и начал вытирать его голову сам. Мечник снова закрыл глаза, расслабляясь и постепенно успокаиваясь, благодаря разливающемуся по телу теплу и грубоватой заботе любовника. Он продолжал молчать и тогда, когда Занзас спустил с его плеч халат и начал целовать его шею. — Так и будешь изображать из себя бревно? – недовольно поинтересовался Занзас, больно кусая его плечо. Блондин вздрогнул и мрачно усмехнулся: — А чего ты ожидал, когда подсыпал мне какое-то снотворное за обедом и запер меня в подвале, без еды и воды, связав предварительно по рукам и ногам? Что я, выйдя на свободу, сразу же брошусь тебе на шею, благодаря за своё «чудесное спасение»? Знаешь, Занзас, это слишком даже для тебя – сначала наказываешь, причём за то, в чём я не виноват, и сам же затем помогаешь оправиться… — Ты был наказан за непослушание, вот и всё, — Занзас повернул его лицо к себе и требовательно коснулся его губ своими. – И моя забота сейчас – только очередное доказательство, что без меня ты полное ничтожество, ни на что не годный мусор. Скуало дёрнулся от его слов, как от удара, и Занзас, воспользовавшись этим, повалил его на кровать. Мечник болезненно сморщился, но затем до него вдруг дошло. Дошло, что весь этот фарс – очередное доказательство лояльности Занзаса к нему. Что он мог бы получать от всей этой ситуации не только страдания, но и выгоду для себя. — Занзас… — блондин вдруг ухмыльнулся и дерзко глянул ему в глаза. – Я хочу виски. Занзас усмехнулся и, не слезая с мечника, потянулся за бутылкой дорогого виски, стоявшей на тумбочке возле кровати. — Что, согрелся, наконец? – он задумчиво откупорил бутылку, но не спешил протягивать её любовнику. — Пользуюсь твоим расположением в качестве доказательства, что я полное ничтожество, — отозвался мечник насмешливо и потянулся к бутылке. У Занзаса, однако, были другие планы. — Руки убрал, мусор, и лежать смирно. Скуало послушно выполнил приказ. Бутылка в руке Занзаса опрокинулась, дорогой виски щедро полил худощавое измождённое тело, за секунду до того освобождённое от халата. Мечник вздрогнул от холода, но не пошевелился. — Хотел виски – получай, — Занзас крепко прижал его руки к кровати, заведя их над головой, и, наклонившись, начал слизывать напиток с его кожи. Это было странно и до невозможности приятно. Занзас жадно облизывал его соски и выступающие кости бёдер, проводил языком по животу и груди, припадал губами к мельчайшим впадинкам, в которых скапливалась желанная жидкость. Скуало выгибался и тихо стонал, порываясь ответить на ласки, но любовник продолжал удерживать его, не давая пошевелиться. Особенно невыносимо было, когда Занзас губами и языком собирал виски с его паха, тогда мечник застонал уже в голос. Наконец, Занзас подобрался к его губам, довольно ухмыляясь и тяжело дыша. — Пей то, что осталось, — он недвусмысленно слизнул со своих губ каплю виски. И Скуало потянулся к нему, целуя жадно, страстно, нетерпеливо. Он целовал его, забыв обо всех обидах и своей гордости. Целовал, чувствуя, как его тело наполняется желанной энергией и силой, как всё меньше болят изрядно затёкшие во время сидения в подвале кости. Губы и язык Занзаса всё ещё имели достаточный привкус виски, и это пьянило покруче афродизиака… Много, много позже этой ночью, когда оба успели кончить в пятый раз, Скуало, тяжело дыша, задумчиво наблюдал, как Занзас достаёт очередную пачку сигарет и делает очередную затяжку, наполняя комнату дымом. — Занзас, — тихо позвал мечник, придвигаясь ближе. — Ммм? Опять хочешь вякнуть что-нибудь про моё курение? – Занзас свободной рукой больно дёрнул его за длинные волосы, усмехаясь. – Скучаешь по подвалу, мусор? Блондин заметно вздрогнул и чуть побледнел, но лишь отрицательно мотнул головой. — Нет. Я хотел… В общем, дай мне тоже закурить… Занзас удивленно посмотрел на него, но без слов протянул ему свою сигарету. — Редкостная дрянь! – пробормотал мечник, закашлявшись после первой же затяжки. И сразу же затянулся ещё, постепенно привыкая.