Королевская Нора

За пару лет до событий Меча

      Галахад замер на пороге сумрачной комнаты, прислонившись к косяку.       Тревожная мелодия обволакивала, стекая с пальцев и клавиш синтезатора у дальней стены. Кутала в дымку то ли видений, то ли игры света и тени в глубоком подвале Тауэра, где пахло влагой, осевшей на стенах, солоноватым камнем и мхом.       Гэл считал — слишком сыро для тонких инструментов. Мордред выкручивал обогреватели на полную или жарче разжигал камин, пожимая плечами.       Его владения и царство.       Шелеста теней, бессловесных мелодий и одиночества — но не значит, тот хоть когда-то ощущал себя таковым.       Вечная компания скрывалась за чёрным тяжёлым бархатом на высоком зеркале в овале медной рамки. Дубликат, отражение души, вторая его половина. Никто, даже Моргана или Мерлин, не знал до конца, кем стал каждый из них для другого.       Гэл был уверен, что настоящий Мордред сейчас перед ним.              …The world outside       You're not part of it yet….              — В Лондоне дождь.       Гэл вздрогнул от смолкшей вдруг мелодии и печального голоса Мордреда. Поникшие плечи, пальцы ещё на клавишах и последней ноте, вокруг едва уловимые то ли вздохи, то ли колебания теней Тауэра.       — Точнее, ливень стеной.       — И ты явно промок. Сделаю чай.       Мордред прошёл в ту часть огромной залы за деревянной складной перегородкой, которая пахла жареными орехами и выглядела почти как городская квартира. Гэл за ним, не подавая вида, что ему было неуютно оставаться одному в сумраке и тенях.       Гэл один из немногих, кто довольно часто спускался по скользким и гладким ступеням в логово Мордреда. Ему понадобилось много лет, чтобы простить тому гибель Артура.       Или себе — что не уберёг.       Впрочем, именно Мордред притащил едва живого Артура к ладье на озере, в которой уже ждала взволнованная Моргана в одеянии жрицы. В мятом от многих ударов доспехе, в крови и с мальчишеским отчаянием в глазах умолял спасти.       Именно он потом взялся за тяжкое бремя хранителя зеркала древнего острова.       Галахад первым после Артура пришёл тогда в какой-то ли заброшенный склеп, то ли пещеру, уселся перед удивленным Мордредом и признался:       — Я ненавидел тебя за собственное бессилие. Расскажи мне, почему ты убил собственного отца.       Тогда он запомнил благодарность во взгляде, грустную улыбку и неторопливый рассказ, продлившийся до утра.       С тех пор он часто приходил в гости — и звал за собой в куда более яркий, шумный и заводной мир.              В отсеке за перегородкой не было той сырости или холода, тусклая лампа красноватым кругом ложилась на простой деревянный стол, где-то скребли мыши.       Мордред, босой, в рубашке на выпуск и джинсах размазанными движениями двигался по кухне. В левом ухе поблёскивала серьга, на шее белая с чёрным бандана.       По рукам вились до локтей тёмные змеи, медленно танцующие в быстрых движениях рук.       Мордред соскальзывал с поля видения, и приходилось напрягать зрение, чтобы чётко видеть его в полутенях неясного света.       Резкий свист чайника и струя пара резко раздвинули все наплывшие иллюзии.       — Приглуши свою магию, — проворчал Гэл, доставая из внутреннего кармана промокшего пальто пачку сигарет. — Все свои.       — Привычка, — Мордред поставил перед ним кружку чая, а сам остался стоять вне круга света. — С чем пришёл?       — Мне кажется, тебе пора на свежий воздух. Вот, — Гэл выложил на стол два тонких билета.       — Концерт?       — А то! В отличном клубе, должен сказать.       Всё ещё скрытый от света, Мордред не шевельнулся. Потом помолчал, кивнул и ткнул пальцем в Гэла:       — Учти, залезешь на стойку, меня не тащи следом.       — Откуда…       — У меня даже видео есть, — лениво улыбнулся, став чем-то неуловимо похожим на Моргану. — Персиваль прислал. Правда, грузилось долго, wi-fi едва добивает. Ладно, пошли!       И он удалился в зону спальни за одеждой, оставив растерянного Гэла с потухшей сигаретой и собственным разоблачением.              Мордред вывел коротким путём из лабиринтов Тауэра и долго стоял под ливнем, слизывая время от времени прохладные капли с губ. Нацепив солнечные очки с тёмными зелёными стёклами, прогулялся вокруг Тауэра, пока Гэл вызывал такси.       Очередь в клуб тянулась змеёй и поворачивала за угол.       В лицо бил косой резкий ветер, от ливня и тут же набежавших луж все ботинки промокли.       Перетаптываясь с ноги на ногу и с руками в карманах пальто, Гэл принялся с упоением рассказывать про тайны Лондона, про необыкновенные встречи и какие-то подпольные вечеринки в старых барах времён сухого закона.       Наконец, подошла их очередь, и оба нырнули в приятное тепло с запахом кожи и сценического дыма. Группа на разогреве, в баре толпа и шум.       В момент, когда оба чокнулись первыми шотами, Мордред вздрогнул и уставился в зеркало за спиной бармена.       Зрачки расширились, дыхание стало быстрым и судорожным. Двойник требовал беседы здесь и сейчас.       Мордред, шатаясь, кинулся в сторону мужского туалета. Когда Гэл ворвался следом, тот сидел на полу среди осколков зеркал, измазанных кровью от сбитых кулаков.       Они отражали его взгляд, полный ненависти, и подсыхающие разводы крови на футболке.       Гэл опустился на корточки, не зная, как помочь, с зажатым в руке телефоном с быстрым набором Моргане. Мордред шевельнулся и вытянул ноги вперёд, отводя взгляд от множества искаженных вариантов себя. Произнёс:       — Порой он зовёт через другие зеркала, как капризный ребёнок. А если я не могу ответить, насылает видения. Иллюзии у нас одни на двоих.       — У вас же уговор по поводу ночей.       — Он такой правильный, знаешь ли. Раз надо — значит, надо. Иногда я хочу… не видеть сны. Слишком реалистичные. Как и кошмары.       — Какой из них самый страшный?       Противно захрустело зеркало, когда Гэл пристроился рядом у холодной стенки и закурил, плевав на пожарную сигнализацию. За стенами оглушительными битами билась музыка под одобрительные вскрики толпы. Неон, вознесенные руки, бешеные толчки танцпола.       Слегка безумный ритм жизни здесь и сейчас.       Мордред наблюдал за сизым дымом, а потом тихо, едва себе не под нос, ответил:       — Как я пронзаю отца. Снова и снова.       — Ты видел его ошибки и хотел, как лучше.       — А все запомнили как того, кто посягнул на жизнь отца. Принц, убивший короля.       — И кто же тогда прячется в зеркале?       Гэлу правда было интересно. И тревожно — когда даже Моргана не знала, сохранил ли себя её собственный сын хотя бы с одной стороны.       — Тот, кто хотел править королевством отца. Хороший человек и благородный правитель, обожаемый народом.       Мордред медленно поднялся, стряхивая с одежды налипшие осколки. На ладонях звёздной пылью блестела крошка.       — Думаю, мне лучше вернуться обратно к зеркалу. Он и так будет недоволен.       Гэл не знал, что наутро тот, другой, нашлёт кошмар за кошмаром. В наказание за непослушание, которое Мордред считал заслуженным за предательство отца. За свою тёмную сторону, справедливо выкинутую с Авалона.       Кошмары не только про меч, пронзающий отца.       Но и видения о том, как Моргана отдавала сына на воспитание другим.       Как таяло всё вокруг…       В туманах Авалона, ненавистных Мордреду, а он оставался один.       Галахад только видел, как того сжимали тиски сожалений прошлого.       — К чёрту! Представь, что сегодня последняя ночь этого мира. И её надо отпраздновать!       — Что-то у меня мало опыта в таких делах.       — Я расскажу. Главное, не останавливаться. Важно то, что здесь и сейчас. А завтра никогда не настанет. Здесь и сейчас, Мордред.       И добавил, как последний довод:       — Ты никогда не играл на синтезаторе со сцены?              Зазеркалье царапалось изнутри. Но Мордреду надоело быть его пленником. Он хотел свободы хотя бы на одну ночь…       …и та ночь поистине удалась.