Sehnsucht

Не хочу умереть от передозировки, Не хочу окоченеть.

Холмсу шестнадцать с лишним, и теперь ему не скучно. Ему страшно. Итак, Холмсу шестнадцать; ему страшно. До ужаса, до чертиков, до подкатывающего к горлу тошнотного комка и ходящих ходуном кишок страшно. Он до последнего не хотел признавать, что он конкретно встрял, что игры кончились, до последнего оттягивал момент признания самому себе: да, он чертов малолетний наркоман. Да, он подсел. Да, у него проблемы. * Шерлок Холмс отчаянно хочет вернуть тот момент, когда еще можно сдать назад, вернуться и зажить нормальной жизнью. Шерлок пытается снизить дозу. Всем известно: кокаин обладает высоким уровнем толерантности, и употребляющие его регулярно люди увеличивают дозу буквально каждый раз, и не имеет значения, нюхают они его, курят или колют в вену. Шерлок снижает дозу, но чувство всемогущества и счастья не посещает его вообще, и единственное, чего он добивается, — жесточайший отходняк, даже не оправданный предшествующей эйфории. В общем-то, удовольствие от наркотика никогда не оправдывает ломку и не покрывает ее, но попробуйте объяснить это наркоманам. И Шерлоку тоже попробуйте. *

Не хочу вылезать из снега, Но и замёрзнуть тоже нет желания.

Шерлок пытается доказать себе (обмануть себя), что все еще может нормально жить, что все это не поработившая его зависимость, а только сильное желание получить удовольствие. Шерлок решает проверить, сколько он продержится вообще без наркотика. Он принимает его вместе с Джеймсом, переживает кумар с ним, пьет приныканный в шкафчике с кастрюлями абсент, отчего становится еще хреновей. Холмс заставляет себя есть, хотя совсем не хочется. Аппетит из-за кокаина пропадает, — тоже общеизвестный факт — и именно из-за этого он выглядит еще более дерьмово, чем раньше. Ногти обламываются, волосы выпадают и секутся, кожа стала слишком белой и сухой, ребра выступают сильней, а подвздошными костями вообще можно заколоть человека — Холмс обращает внимание на это все только во время воздержания. Его не хватает даже на неделю (да и столько он терпит лишь из-за поразительного упрямства и гордого нежелания признавать себя порабощенным, и еще, может быть, страха умереть, не пожив) — он ходит живым скелетом, между его ребер не сердце бьется, а клокочет ярость и раздражение, он засыпает совершенно неожиданно в не предназначенных для этого местах, он чувствует себя простуженным, все мышцы ломит, но еще больше его ломает непреодолимое желание закинуться, вмазаться, обдолбаться, — что угодно, лишь бы снова стало хорошо или хотя бы нормально. Джейми смотрит на него все это время, как на идиота. А потом — как на глупого малыша, которого все равно очень любят. Хилл тянет к нему руку — Шерлок сначала решает, сидя на холодной плитке в ванной, что он поможет подняться, но в коротких прозрачно-белых пальцах с облупившимся черным лаком он держит пакетик. Холмс сдается. Ему не хочется жить от прихода до прихода, но для борьбы не хватает сил и желания. Самому себе Холмс напоминает рыбу, попавшуюся в сеть. Сначала (когда еще можно соскочить) она безбожно тупит и не видит угрозы, потом начинает судорожно метаться из стороны в сторону, не понимая, что попытки совершенно бесполезны. Он действительно глупая рыба, а сеть… Сеть — это улыбающийся до ямочек на щеках Джейми, протягивающий дозу наманикюренными пальцами. Холмс как-то спрашивает, как так получилось, что Хиллу впадлу готовить и убирать, но ногти всегда накрашены, и он рассказывает, как сначала было странно и непривычно, но постоянный любовник (нестарый и вполне симпатичный, с хорошим чувством юмора — самому Хиллу он сильно нравился) отстегивал за это нехуевые бабки. Потом он перестал с ним встречаться (Джеймс скучал по его веселости и обаянию), но привычка от него осталась. Шерлок думает, что же останется ему от Джеймса. * Шерлок просыпается в несусветную рань (и моментально раздражается, потому что из-за кокаиновой бессонницы сон у них на вес золота, а еще потому что ему в школе сидеть восемь часов, и столько же торчать на работе) от того, что рядом по спинке кровати ритмично бьет. Он недовольно открывает глаза, и видит закинувшегося с утра пораньше Хилла, который молотит спиной по доскам кровати, откидываясь назад и блаженно прикрыв глаза. Он бормочет себе под нос, счастливо улыбается, и Холмс прислушивается. Разбирает что-то про мать с отцом, про то, что сам Джеймс очень-очень счастлив и что он их любит. Джейми протягивает вперед руки и счастливо смеется. Постель они не застилают. Хилл — потому что презирает это неблагодарное дело и вообще может себе позволить. Шерлок — потому что тоже может себе позволить, потому что это не его хата, не его кровать и вообще он тут мамочкой малышу Джейми не нанимался. Через пару часов они оба помятые, хотя Хилл все же больше, и готовые к школе. Оба жрут витамины горстями, потому что почти не едят, а питательные вещества не из воздуха попадают в человека. По правде говоря, Хилл был против трат общего бюджета на эту хрень, но Шерлока переспорить не смог. Чувствовать себя они действительно стали немного лучше. Вечером Холмс рассказывает Джеймсу про его утренние глюки и предлагает (ни в коем случае не просит!) поделиться. Джейми, услышав это, сразу грустнеет и сдувается проколотым шариком, облизывает губы и нервным движением натягивает на кисти рук рукава бежевого свитера (в квартире холодно: они экономят на отоплении), и Шерлок знает, что два этих жеста лучше всех слов говорят, что Джейми взволнован и расстроен одновременно. Холмс готов к тому, что Джейми скажет ему: «Отъебись блять, господи». Это вполне в духе недовольного Джеймса (хотя в бога он не верит и обычно не матерится). Но Хилл все же заговаривает, голос его — ломкий и дрожащий. — Я не знаю, под чем были родители, когда они меня завести решили. Может, для галочки. Скорей всего — да, для галочки. Они меня не любили — и, собственно, до сих пор не любят. Не то чтобы они били меня или пытались утопить в ванной. Но лучше бы так. Тогда бы я… — Джеймс всхлипывает. — Тогда бы я хоть ненавидеть их мог. Джейми рыдает в кофту Шерлока, а тот чуть ли не впервые боится ранить человека сильнее, обидеть его своей отстраненностью. Холмс — неопытный подросток, он жалеет, что не имеет ни малейшего представления о том, как успокаивать плачущих людей. На пробу пытается неловко гладить дрожащие плечи, лохматые и слегка грязные волосы, пахнущие едко сигаретным дымом, мокрые щеки. Хилл засыпает на его груди. Холмс не чувствует неудобств, хотя должен бы. * Джейми сидит на полу возле дивана, откинув голову на него, когда Шерлок приходит с подработки. Он обдолбан, и возвращение сожителя замечает не сразу. Холмс отмечает способные выдать их секрет признаки: болезненную бледность, плотно сжатые челюсти, распахнутые глаза с широкими зрачками, часто вздымающаяся грудная клетка, влажно блестящая оголенная кожа и мокрые пятна возле подмышек — гиперпотливость. Шерлок качает головой: это становится слишком заметно. Подходит к Хиллу, касается его горячей щеки. Он уже бреется, но, хотя не выходил из дому уже пару дней, а оттого ленился это делать, ладонь совсем не колет, потому что Джеймс еще очень юн, и растительность на лице пока не жесткая. Сам Шерлок лишь сбривает пушок над верхней губой, невнятный и мягкий, как шерсть домашней кошки, но оттого не менее уебищный. «Только бритву в руки взяли, а вмазываетесь на хате мужика, о котором знаете лишь то, что он так называемый «свой чувак» и двуличный ублюдок, и трахаете друг друга на зассаных матрасах там же», — внезапно, ехидно и брезгливо раздается у Шерлока в голове, и он даже не сразу понимает, что это был его внутренний голос, а не кто-то за его спиной. Хилл наконец замечает его, улыбается пересохшими от жара губами, касается его трясущейся руки своей, такой же, ласково проводит по костяшкам, отнимает руку от своего уха и легко целует ладонь. Шерлок думает, что не влюблен в Джеймса, но от непривычной щемящей нежности перехватывает в груди слева. Разумеется, Холмс знает, что там за орган; думает, что это от чрезмерной нагрузки на него. Он решает не думать об этом, а помочь Джейми встать и перелечь хотя бы на диван. Хватает его под подмышки, напрягшись, отрывает от пола и переваливает на спружинившую постель, притворявшийся беспомощным до этого Хилл шустро закидывает обе ноги ему на поясницу и скрещивает их, и тянет Холмса на себя, и приподнимает таз. Этот эффект от стимуляторов Шерлок тоже знает: спустя некоторое время после приема порошка стояк не отогнуть от живота и хочется бросаться на любого, хоть лысоватого, жирноватого, вечно брюзжащего мистера Уокера, который ведет у них физику и всей душой презирает чистку зубов. Однажды в школе Холмсу удалось трахнуть на раковине (благо рост позволяет) одну из бывших подружек — Руби, кажется, — все еще безнадежно в него влюбленную. Безобразная сцена разборок с ней, решившей, что гений и ч/мудак все-таки растаял и исправился, отбила желание повторить. Джеймс ржал с этого до колик. Холмс опирается коленом на диван и пытается отодрать от себя Джеймса, но тот держит крепко, как монстр-осьминог, захвативший добычу. Он озвучивает эту мысль, и Хилл ожидаемо заливается хохотом: во время прихода смешит любая мелочь. Ногами Джеймс все еще держится за торс Шерлока, потом сжимает еще крепче и поднимается вверх, прогибаясь, касается обивки лишь затылком и немного плечами, почти повисает на Шерлоке. Футболка на нем длинная и широкая, она задирается и съезжает ближе к ключицам, и становится понятно, что из одежды на Джеймсе только она. Шерлоку наконец удается отцепить от себя чужие конечности, аккуратно повалить их обладателя так, чтобы не свернуть ему шею, и резким движением одернуть футболку. Он задерживает пальцы на ткани, костяшками сжатых пальцев чувствуя выступающую подвздошную кость, а подушечками — влажное и липкое пятно. Он спрашивает: — Почему ты в таком виде? Джеймс удивленно вскидывает брови, а потом раскатисто смеется своим невозможно обычным непримечательным голосом, который обдолбанный Холмс никогда не может узнать. Внезапно замолкает, мимолетно, хищно и пьяно улыбается Холмсу. Хилл полулежит в углу дивана, а Шерлок сидит совсем рядом с ним, так что когда его очаровашка сгибает ноги в коленях, широко и бесстыдно разводит их в стороны, одной рукой задрав футболку снова, второй обхватывает стоящий колом член у основания и сильно проводит вверх, сдвигая крайнюю плоть, прикрывая головку почти всю, а потом резко двигает вниз, оголяя ее и собирая гармошкой кожицу у яиц, Шерлок может рассмотреть в деталях, словно в замедленной съемке, абсолютно все. — В таком виде, Шерли? — тягуче спрашивает Джеймс, двумя сложенными пальцами — средним и указательным — прижимая член к животу. — Или ты имеешь в виду что-то другое? — И это тоже. Я спрошу точнее: почему ты a) в испачканной футболке, b) только в испачканной футболке? — В смысле? Я вымазался? — Хилл с недоверием поднимает голову, чтобы проверить. — И правда, вот черт. Ко мне приходил Эдвардс. Я не мылся после него, мне было лень. Нашел майку, нацепил и все. Эдвардс — это невысокий дяденька лет сорока-пятидесяти, которому Джейми очень нравится. Постоянный папик. У Эдвардса машина, на которой он подбрасывает Хилла до школы, если они встречаются рано утром, и бросающиеся в глаза залысины, на которых прикольно блестит солнце в ясные дни. Шерлок видит на журнальном столике несколько небрежно брошенных купюр крупного достоинства (если бы Шерлок сказал это вслух, он бы обязательно услышал издевательское: «Деньги — единственное крупное достоинство, которым обладает мистер Эдвардс»), открытую коробку дорогих конфет и бутылку вина. Закупоренную, как ни странно.  — Ты встречал его вмазанным? — Неа, я закинулся сразу, когда он съебался. Мерзкий старый пердун. Несмотря на злые слова, выглядит Хилл более чем довольным и добродушным. У него практически безмятежное лицо, мягкий из-за теней от ресниц взгляд и наивная детская улыбка. И у него все еще стоит. Холмс старательно это игнорирует. Ну, пытается игнорировать. Знает, что бесполезно, но зато никто не скажет, что он не пытался. Бесполезно — это потому что Джейми смотрит на него шаловливо и развязно, смотрит, смотрит-смотрит-смотрит, и только от этого у Холмса твердеет наполовину. Хилл снова заговаривает, голос у него совершенно спокойный. Не веселый, не злой, не шутливо-ироничный. — Все целовал мои ручки и нес какую-то изящную хуйню на французском. — К концу фразы голос у него становится-таки издевательским, а потом он вскидывает узкие черные глаза на собеседника, усмехается и продолжает: — А знаешь, что было потом? Шерлок уточняет: — После романтичных и нежных комплиментов на французском? Джеймс кивает и отвечает на свой риторический вопрос: — Он поставил меня раком и выебал. — И без всякого стеснения прибавляет: — Ты тоже можешь. В принципе, Шерлок не против. Джейми забрасывает одну ногу на плечо Шерлоку, чтобы ему было удобней смотреть, и без лишних церемоний просовывает в задницу сразу два пальца, сразу же начиная ритмично ими двигать. Холмс позволяет себе разглядывать его тело, хотя не уверен, что увидит там что-то новое. Волосы вокруг ануса и на лобке Хилл брил совсем недавно (его любовники находят безволосое тело более эстетичным), не более четырех дней назад, раздражение уже прошло, однако порез рядом с паховым лимфоузлом еще не зажил. Шерлок ведет взглядом по бледному животу (замечает маленькие белесые пятна, уже засохшие в неприятные корочки), по груди с темно-коричневыми сосками (у самого Холмса они бледно-розовые), по шее (на ней ожерелье из засосов и синяков с неглубокими порезами — иногда Хилл знакомится с довольно специфическими людьми, но свои странности богачи оплачивают вполне охотно, поэтому Джейми не жалуется). Джеймс лениво добавляет третий палец, большим пальцем поглаживает мошонку время от времени, другую руку подкладывает под голову. Смотрит на зависшего Шерлока и недовольно и насмешливо кривит рот: — Шерли, детка, ты не в музее. Ручками можно трогать. «Шерли» от неожиданности вздрагивает и чуть тушуется, хочет разозлиться на вульгарное обращение, но не получается. Джеймс вынимает свои пальцы, на них Холмс тоже замечает сперму, и берет его за руку, тянет к промежности, и Шерлок, переборов брезгливость, подчиняется. Шерлок вставляет Джеймсу пальцы гораздо нежнее, чем он сам, но двигает быстрей и резче. Свободным пальцем он обводит края ануса, припухшие и наверняка чувствительные сами по себе, а от кокаина еще сильней, думает, что это наверняка дико неприятно, но Хилл, похоже, тащится: лицо у него такое блаженное, как когда Шерлок увидел его под наркотиками впервые; одной только подушечкой безымянного проникает к указательному и среднему, чувствует растянутое кольцо, но дальше не пихает, дразнит его и себя. Джейми недовольно мычит, когда Шерлок в очередной раз смазанно и легко задевает простату, потом внезапно опускает ногу с чужого плеча и резко поднимается, но движения во время прихода неточные, поэтому он теряет равновесие, не опершись рукой на диван, и едва не наворачивается, Холмс успевает сцапать его за бока и потянуть на себя. Хилл времени не теряет: сразу же тянет загребущие ручонки к оттопыренной ширинке и расстегивает ее. Левой рукой сильно проводит по бедру, правой скользит за резинку белья. Холмс долго ерзает, но все-таки усаживается так, чтобы им обоим было удобно. Джеймс опирается на плечо Шерлока (на этот раз рукой), несколько раз медленно проводит другой по членам обоих, устроив их так, что скользкими и багровыми от долгого терпения головками они соприкасаются, Шерлока прошивает от паха до колен даже без скользкой и мягкой руки Хилла, бедра становятся слабыми, мышцы словно покалывает легонько, но ощущения очень приятные. Холмс пока сохраняет способность думать, и ему не дает покоя то, как ластится к нему Джеймс, как много его касается, сам Шерлок передергивается от любых прикосновений, когда его кроет: малейший сквозняк ощущается как насекомое, шуршащее в волосках и ползающее по чувствительной коже, это отвратительно настолько, что у Холмса все ноги расцарапаны, и спина, и шея, и плечи. Он перестает думать о чем-либо в тот момент, когда Хилл слегка отстраняется, собирает густой и вязкий предъэякулят Шерлока большим пальцем и облизывает его; когда обводит пальцем все сильно выступающие венки, когда надавливает на уздечку, гладит легонько пальцами по всей длине. Джеймс толкает Холмса так, чтоб тот оперся лопатками о спинку дивана, и единым движением насаживается до конца. Шерлока подбрасывает, он проникает еще глубже. Это должно быть больно, но Хилл привыкший. Они начинают бешено двигаться, и оба даже не пытаются подстраиваться под чужой ритм, в растянутой дырке так мокро, что Шерлок даже не чувствует привычной ребристости стенок, так горячо (от кокаина температура повышается), что Шерлоку становится душно. Холмс кладет лоб на плечо Джеймса, когда они сбрасывают темп, толкается глубже и сильней, в кишке хлюпает смесь из естественной смазки, смазки из аптечного тюбика, спермы старпера Эдвардса, от прерывистого неглубокого дыхания появляется головокружение, и оно только усиливается, когда Джейми кладет обе руки ему на шею и жестко сдавливает. У Холмса чернеет перед глазами, хотя они широко открыты, и его пробирает внезапным оргазмом, он распахивает рот, так как начинает задыхаться. Хилл отпускает шею, они валятся рядом, еле помещаясь вдвоем, и лежат несколько минут, просто пытаясь отдышаться. Шерлок смотрит на друга и видит, как тот поглаживает все еще сочащуюся головку, уперев ее в центр ладони. Перехватив взгляд Холмса, он порнушно облизывает губы и тянет: — Шерли, детка, а как же я? Если не поможешь мне, придется взять с тебя деньги. Детка Шерли сипло смеется и с неохотой поднимается, устраивается между ног Хилла. Тычет и трет носом мошонку, лижет ее. Язык колет жесткими короткими волосками, он обхватывает кожу губами и ненадолго присасывается. Джеймс тихо постанывает, расслабляет бедра и откидывается на спинку, прикрыв глаза. Шерлок проводит губами, изредка касаясь языком, по длине члена, растирая смазку и оглаживая пальцами, потом отрывается и смотрит на довольного Джеймса, ведет плотно сжатой рукой от головки, чуть опускает член, чтобы было удобней, и берет ее в рот. Хиллу это нравится, он двигает бедрами вперед, входит глубже, так что теперь Шерлоку давит на корень языка, и он пару секунд борется с рвотным рефлексом, а потом пускает еще дальше, в самое горло, это непривычно и больно, потом снимается с члена, громко дышит, обводит головку языком, кончиком лезет в щель уретры, задевает уздечку, а потом снова надевается до самого горла. Это продолжается недолго, спустя пару минут Хилл хватает Шерлока за кучерявые волосы, засаживает ему еще дальше, отчего тот давится, и толкается так еще два раза, а потом протяжно стонет и обмякает. Холмс отстраняется и откашливается, поднимает руки вверх, потому что подавился, сгибается и сплевывает на пол. Джеймс приподнимается, извиняется и тянет его на себя, когда Шерлок, наконец, перестает кашлять, чмокает в подбородок и шепчет: — Спасибо. — Помолчав недолго и ухмыльнувшись, выстанывает: — Детка. — Подмигивает, шумно дышит в самое ухо и сбивчиво хвалит: — А ты хорош для новичка. Еще раз пять возьмешь ртом, и будешь совсем как я. Холмс цыкает, потом вздыхает и закатывает глаза. Джейми хихикает. *

Неохотно я дотрагиваюсь до себя И вдруг замечаю, что я уже давно замёрз.

— Это что еще за хуйня? — рычит Шерлок (не столько из-за злости на Джейми, сколько из-за боли в мышцах и непреодолимого желания вдохнуть порошка или вколоть в вену), хотя прекрасно знает, что именно притащил его сосед. — Это крэк, Шерли. Я позавчера курнул на хате Чарли, меня торкнуло моментом. Это еще пизже кокса, попробуй. «Мгновенно торкает» и «пизже кокса» крэк потому, что концентрация чистого кокаина там просто огромна. Действует он быстро, быстро и отпускает. Шерлок читал, что от курительного кокаина можно откинуться за пару месяцев, а слезть с него практически нереально. Витаминки тут не помогут. Холмс пытается объяснить это Хиллу, но тот тоже бывает упрямым: он просто не хочет слушать. Спрашивает, почему должен слушаться человека, которому на него плевать. Шерлок говорит, и каждое слово выталкивает, выдавливает с усилием: — Ты — первый человек, кроме родных, который для меня важен. Все люди — скучны и заурядны, и ты вроде как тоже, но я с тобой не скучаю. Ты мне нравишься. Мне не плевать, что с тобой станет. Я крепко влип, и я не смогу справиться с зависимостью, если ты продолжишь употреблять. Хотя мне тяжело признавать свою слабость, но, возможно, с тобой удастся. Я впервые это чувствую, но я, кажется, тебя люблю. Хилл глядит недоверчиво и раздраженно, но по лицу взволнованного Шерлока, у которого дрожат губы, понимает, что тот не шутит. Холмс вперивается цепким взглядом в его глаза, но Джеймс тут же прикрывает их, потому что глумливо хохочет. — Боже, ты что, серьезно? Ох, блять, ты мне тоже нравишься, конечно, но это явно не то, что ты имел в виду. — Он прерывается, жует губу и снова смеется, потому что ему в голову пришло что-то забавное. — Ушам не верю, я умудрился растопить сердечко самомý Шерлоку Холмсу! Меня любят, вау! — Хоть кто-то? — Шерлок ранен и уязвлен; он хочет ранить тоже. Хилл понимает намек и зло выпячивает челюсть. Холмс ждет удара. — Угу, не мамаша с папашей, так хоть дружок-наркоман, которого ненавидит полшколы, а вторая половина опасается, — Джеймс выплевывает это прямо в лицо напротив, его пальцы сжимают курительную трубочку для крэка. — Не переводи тему. Ты собираешься завязывать с дурью или нет?

Холодно, мне так холодно.

Хилл снова смотрит на него, как на идиота. Сочувствующе, тяжело и с вызовом. У Шерлока от переживаний и ломки (а он принимал наркотик сегодня уже дважды) шумит, звенит в ушах, все стало темным и как будто медленней. Он не слышит голос Хилла, но видит, как он шевелит губами. Угадывает хлесткое и убийственное: «Нет».