bad dream.

Ты - это, то кем считают тебя другие. Томас помнит, как однажды прочел или может быть услышал где-то эту фразу. Тогда, она не произвела на него особого впечатления. Или может ему просто было не к чему ее применить. Тома всегда мало волновало мнение общественности и то, чем они хотели его видеть. Он просто делал, то что считал нужным, и если другие были с этим не согласны, что ж, это были исключительно их проблемы. Риджуэлл не был типом желающим угодить другим, он просто был собой. Кому-то это нравилось, кому-то нет. И он не видел в этом ничего зазорного. Ты не можешь угодить всем. И это было правдой, не зависимо оттого как сильно ты возможно пытался бы доказать обратное. Торду, вот например, никогда не нравился пофигизм с которым Томас относился к собственной жизни (не то чтобы Томаса особо волновало его мнение). У него не было целей, так же как у него не было и стремлений. И конечно же Ларссон, у которого всю жизнь был полупроявившийся комплекс Наполеона (и вероятно еще что-то похуже) не мог спокойно переварить это. Для него это не имело никакого смысла или объяснения. Они раньше довольно часто ругались на этой почве, причем весьма сильно. Вернее ругался по большей части Торд. Томас лишь отвечал ему едва заинтересованными пассивно-агрессивными выпадами. В те времена его было сложнее вывести из себя и тогда Ларссон еще не обладал такой "обворожительной" манерой мозгового штурма от которой кровь приливала к голове за считанные минуты. Раньше его было проще вытерпеть. Или может тогда он находил в их стычках своеобразное развлечение. Сейчас он уже не может вспомнить наверняка чем именно был главный фактор. Но он был. Тем более что на фоне всех остальных (всего двух на самом деле) друзей, Ларссон всегда выделялся, как черная клякса на белом воротнике. Такая же надоедливая и случайная, но так или иначе притягивающая на себя взгляд. Такая же не стираемая и въедливая, как черные, густые чернила, которые не мог вывести даже самый дорогой порошок. Местами ему было интересно, если Торд думал о нем в таком же ключе. И что может вся его агрессия по отношению к нему происходила именно из этих выводов. Из выводов, которые один в один напоминали томовские. Эдд как-то ляпнул, что они с Тордом в чем-то неуловимо похожи и что может быть именно из-за этого они никогда не могли по настоящему поладить. Хотя иногда Том не мог отделаться от ощущения, что на самом деле Торд бесился не потому что британец выбрал апатию как жизненную позицию (и не потому что у них по словам Гоулда были какие-то общие психические отклонения), а что он бесился потому что всегда хотел добиться от него какой-то определенной реакции. Реакции, которую он вероятно не мог или не хотел ему давать. Томасу было весьма сложно предположить, что именно она должна была из себя представлять. Что такого он мог дать такому упертому ублюдку как Торд Ларссон, чего не смогли бы дать другие? Ты знаешь что, противно пропел его внутренний голос, скребя ногтями осознания по стенкам его черепа с особым садизмом. Знаешь. Наполовину проснувшись от своей мутной дремы, Томас осознал две вещи: первая у него жутко болела голова и вторая, кажется вчера он сделал кое-что реально глупое. Ну прямо очень глупое. Больше, чем обычно глупое. Нечто феноменально тупое. Пробубнив нечто непонятное (и нецензурное) в обивку дивана, Том кое-как разлепил отяжелевшие веки, чтобы тупо уставиться в дыру на потолке (да-да, на ту самую, через которую упала большая часть его комнаты). Сейчас он чувствовал практически душевное родство с ней. Или может быть ту особенную, редкую блажь, которая возникает к надоедливым вещам, к которым ты к несчастью уже успел привыкнуть, почти привязаться в какой-то мере. И таких вещей в его жизни становилось все больше и больше с каждым днем. И вчера он… Вчера он практически доказал это на практике. Он поцеловал Торда. Он поцеловал Торда Ларссона и тот факт, что его еще не стошнило от одной этой фразы только усугубил его испуг и отрицание. Потому что это могло значить все что угодно, даже то что ему фактически понравилось целоваться с этой ходячей помойкой. Перевернувшись на спину, британец устало потер глаза, пытаясь обработать эту новую информацию или хотя бы смириться с ней. Где-то на середине его мозг забуксовало, и он так и остался висеть в пустоте с этим осознанием. Откровением почти что... - Дерьмо. – с сокрушительным чувством пробормотал он, оглядывая пустующую гостиную. Слава богу, этот красный говнюк снова куда-то запропастился, оставляя Тома в блаженном одиночестве (хотя бы на пока). Меньше всего ему сейчас хотелось видеть его наглую рожу и мерзкую усмешку. Потому что тогда бы ему пришлось взять на себя ответственность за вчерашнее и Ридж категорически не хотел этого делать. Он еще был не готов принять свои действия как факт. Он знал, что это в какой-то мере необоснованная трусость, но ничего не мог с собой поделать. Все же его никто не к чему не принуждал, и даже если он был чертовски пьян, это не оправдывало всех его действий (не полностью). И этого было достаточно, чтобы напугать его. Том еще раз осмотрелся, впервые заметив на журнальном столике стакан воды и подложенную под него записку. С тяжелым «сердцем», он вначале выпил минералку, а после взял в руки записку. «Аспирин на кухонном столе. Телефон службы доставки все еще на холодильнике. Буду вечером.» Британец даже почти успокоил себя тем, что Ларссон не будет поднимать тему вчерашнего происшествия, но подписанное внизу убористым почерком «п.с нам нужно поговорить» окончательно убило все его надежды, не дав им толком сформироваться в полноценную уверенность. Забавно, но первой его мысль после этого было, что почерк Торда совсем не изменился за все эти годы. Он остался все таким же кривоватым и мелким (как и сам Торд), только после до него дошло, что ему стоит сосредоточиться на более важных вещах. Взрослых вещах. На тех самых, которые он упорно избегал лет эдак семь, если не больше. Упав обратно на кушетку, Том положил руку себе на глаза, с тоской простонав очередное проклятье. Разговор, который никогда не должен был иметь повода состояться, все же собирался случиться сегодня вечером. И он ничего не мог с этим поделать. Можно конечно было попытаться сбежать в Канаду и сделать вид, что ничего не было, но Том считал, что это будет уже перебор. Тем более, что он не хочет плевать Эдду в душу точно таким же образом, как это когда-то сделал Торд. Глупости это конечно. Куда он блядь отсюда денется? Разбирать с Ларссоном полеты было последним, чем он хотел сегодня заняться, но видимо у судьбы или хрен знает чего были совершено другие планы на этот счет. - Двойнное дерьмо. Лениво смяв в кулаке записку и швырнув ее в дальний угол комнаты, он закрыл глаза, решив постараться снова задремать. Вечер обещал быть насыщенным и ему нужны были все моральные силы, которые он мог бы собрать. Проснувшись через три часа, Том пришел к выводу, что ему не стало легче. Остальную часть дня он провел в ожидание неизбежного. Он маялся, не зная куда себя деть или чем ему себя отвлечь. Его нервы накручивались в один напряженный пульсирующий комок, не давая ему сосредоточиться на самых простейших вещах, которые обычно не требовали от него особых энергетических затрат. Это малость раздражало. Сделать себе завтрак почему-то вдруг оказалось еще тем испытанием. Все валилось из рук и Томас постоянно прислушивался к звукам в доме, боясь услышать скрип входной двери. И тот факт, что Ларссон четко обозначил, что будет только вечером не помогал британцу расслабиться. Напротив, ему почему-то казалось, что Торд специально соврал, чтобы подловить его в самый неподходящий момент. Томасу удалось более или менее прийти в себя только после четырех, когда сонливость и сопровождающая ее головная боль стали слабее и он наконец смог мыслить без этой непонятной пелены сомнений, что окутывала его утром. Хорошенько все обмозговав Том пришел к выводу, что ничего такого страшного не произошло, ну подумаешь по пьяни чмокнул Торда в губы, такое уже однажды случалось. Правда очень и очень давно. Они тогда были еще в старшей школе, да и это было сделано на спор. После никто из них об этом после даже не вспоминал. Но тем не менее, они уже имели своеобразный опыт в подобной ситуации, так что устраивать панику из-за этого теперь было как-то глупо. Ведь это так мелочи. Ничего особенного. Было правда несколько странно, что сам Риджуэлл запомнил этот момент. Он даже мог воспроизвести в памяти скучающую рожу Ларссона и его дерьмовое черное пальто, которое всегда слегка висело на нем, как на вешалке. Он даже до сих пор помнил об этой его манере вытаскивать сигареты из заднего кармана джинс, будто бы на его верхней одежде было недостаточно карманов для одной маленькой картонной коробочки. И еще он помнил, что тогда Ларссон старательно не смотрел ему в глаза и вообще после их импровизированного соприкосновения был каким-то притихшим. Шок наверное, тогда рассудил он. Странно это все, рассудил он сейчас. Тогда их отношения были еще более или менее стабильными и Торд иногда предлагал ему покурить вместе за школой. Том в свою очередь так же иногда соглашался составить ему компанию, хотя бы потому что Эдд и Мэтт не всегда одобряли его привычку сваливать с двух последних уроков. Вернее, не одобрял Гоулд, Мэтт просто стоял рядом усилено изображая мебель. Все еще вспоминать об этом сейчас было непривычно. Это оставляло на языке Тома какое-то непонятное горькое послевкусие, и он до сих пор не знал почему. Может быть это происходило потому что те годы безвозвратно ушли. Может быть он просто стал сентиментальным раздолбаем как Эдд. Или может быть потому, что каждый раз смотря на Торда, по-настоящему смотря на него, он видел там не старого (не)приятеля с которым он на спор поцеловался, когда ему было семнадцать, а он видел там незнакомца, который просто имел такую же внешность. Но это было проходящее ощущение. Иногда оно накатывало на него, почти заставляя его осознать нечто важное, но перед тем как он смог бы до конца понять, что именно, оно уходило, оставляя после себя гулкую пустоту, которую ему в итоге было нечем заполнить. Томас уже заколебался с этими «возможно», «наверное», «может быть». Для однажды ему не помешал бы четкий и ясный ответ. Тот, который дал бы ему осязаемое представление о том, что они собирались делать дальше и собирались ли вообще. Впрочем, он сомневался, что все будет так просто. Ждать от Торда Ларссона честности было гиблым занятием. Ведь за Тордом, как известно честности никогда и не водилось. Но это ничего. Потому что Томас тоже не любитель этого качества. Сейчас он мог себе в этом признаться. - Так… - начинает Том, оглядывая гостиную, будто бы боясь, что в любой момент сюда могут ворваться Эдд или Мэтт. – О чем ты хотел поговорить? Это весьма неловко. Он делает свой голос как можно более безразличным и скучающим, но Ларссон не верит в это ни секунды, он кажется прекрасно знает, что происходит в голове Тома, даже лучше самого британца. И Ридж почти ему завидует, он сам бы не прочь понять, какого черта он делает и какого черта он думал, когда решил, что их «разговор» может что-то наладить. Их разговоры никогда ничего не налаживали, напротив, они кажется только усложняли им жизнь. Тому по крайней мере точно. - О вчерашнем. – коротко отвечает Торд. Он не скалит зубы и не мельтешит, он смотрит на Томаса с странной серьезностью и от этого последнему как-то не по себе. Впервые ему хочется, чтобы Торд вел себя как обычно, чтобы он курил, язвил и кривлялся, а не стоял как статуя. - А. – зачем-то говорит Том. И хотя этот звук не несет в себе совершено никакой окраски или смысла, он все еще цепляется за него, как утопающий за соломинку. - Ага. – зачем-то отвечает на его "а" Торд, делая ситуацию еще более нелепой. Британец снова чувствует себя школьником, которого вызвали к доске, чтобы решить длинное и непонятное уравнение, решение на которое он не то что не знает, он даже не может его себе примерно представить. Том сидит на кушетке, вернее он пытается вжаться в нее как можно дальше, пока Торд стоит над ним рогатой, холодной тенью и Томас совершено не понимает, что он хочет от него услышать. Потому он пробует снова, уже менее пусто, но и более неискренне: - Извини? Вероятно, это неправильный ответ или совсем не тот на который Торд рассчитывал. В считаные секунды его безразличное лицо тает в маске гнева и Том едва успевает уклониться от пинка в живот. - Совсем сука охуел?! – слегка напугано рычит Томас, быстро перекатываясь с дивана на ноги. Лучше всего не быть в такой уязвимой позиции снова. Ларссон при желании мог вмазать довольно ощутимо. Сейчас они стоят друг напротив друга, и вся эта нелепица внезапно выглядит более привычной и правильной. Тому не раз приходилось расхлебывать последствия после того дерьма, что он сделал, будучи пьяным, но сейчас все несколько иначе. Хотя бы потому что он не совсем понимает, что он должен со всем этим делать. Или как ему снова вернуть все в прежнее русло. - Извини? – говорит Торд удивительно спокойным голосом. – И это все, что ты собираешь сказать? Просто извини? Ридж щуриться, сжимая и разжимая кулаки в каком-то спазматическом нервном темпе. Точно не способный решить надо ли ему отомстить Торду за его неудачный удар или нет. - А что еще ты хочешь от меня услышать? – начинает медленно закипать Том, уже заебавшийся пытаться понять почему Ларссон всегда находит повод докопаться до него, даже в те моменты, когда это не кажется чем-то необходимым. - Даже не знаю, Том. – наигранно задумчиво произносит коммунист, делая вид, что его внезапно заинтересовал один из портретов Мэтта слегка криво висящей над их потрепанной кушеткой, - Правду может быть, для разнообразия. Чего. - Какую правду? – больше разозлено, чем удивлено уточняет Томас. На несколько секунд во взгляде Торда мелькает неуверенность, почти откровенное сомнение, но оно довольно быстро исчезает и в следующую секунду этот мудозвон уже скалиться, заставляя Тома забыть обо всем на свете, кроме этой раздражающей усмешки. - Тебе видней. Ридж хмуриться, с силой сжав челюсть. Если они играют в какую-то игру, то Том явно не в курсе о том каковы ее правила. Или хотя бы какова ее конечная цель. Но ему хочется сделать что-нибудь. Даже если просто для того, чтобы Ларссон перестал выглядеть как заранее оговоренный победитель. - Ты можешь хоть раз в жизни ответить нормально? – в его голосе сквозит реальная усталость и Торд накидывается на это обстоятельство как реально голодное хищное животное. Может быть он только и ждал этого - слабины. - Могу. – вполне разумно соглашается Торд, после чуть щуря серые, насмешливые глаза. – Но не буду. Томас едва подавляет в себе желание истерично всплеснуть руками. Они снова ходят по кругу. И он все еще не может найти выход из этой ситуации. Или хотя бы решить, что именно эта самая ситуация из себя представляет. Потому что у него все более отчетливее складывается впечатление, что они с Тордом говорят об абсолютно разных вещах. Причем не только в данный момент, а что они всегда говорят о чем-то совершено не связанным друг с другом. Типичные проблемы в коммуникации, настоятельно шепчет нечто голосом Эдда. Том не хочет это слышать. И он не хочет ничего спрашивать, но видимо придется. - И почему нет? - это почти как поражение. Как груз, который постепенно сдавливает его грудную клетку в непроизвольные, холодные тиски. Еще одно пенни в его копилку. И еще одно очко в пользу "красных". - Я хочу, чтобы ты сам все понял, Том. - Торд почти рассеяно приподнимает брови, будто бы это утверждение внезапно удивляет его даже больше, чем это удивляет Тома. - Можешь считать это дружеским одолжением. - В гробу я видал такие одолжения. - уже больше по привычке, чем от реальной эмоции, щерится британец. Отвечать выпадам на выпад, не самая лучшая тактика, которую следует использовать с Ларссоном, но других он не знает. Все еще не смог их придумать. Спустя годы это все еще оставляет неприятный привкус у него во рту. И он становится лишь навязчивее, когда Торд мягко посмеивается. - Ты никогда не следишь за языком, Томас. - это звучит почти безобидно, почти по-братски. - В этом одна из твоих главных проблем. Его тон подразумевает, что таких проблем, там навалом. Том в начале собирается сказать нечто вроде "чья бы корова мычала", но после в его мозгу проскальзывает совсем другое выражение и он не может сдержать ответной острой усмешки, просто думая о том, как он это скажет. Ему почему-то кажется, что это удачная идея. - Вчера тебя это не смущало. И вау, это действительно работает. Торд на несколько секунд выглядит сбитым с толку, озадаченным даже. Томас может даже проследить точный момент, когда смысл его слов доходит до норвежца и о боже, не уже ли у нашего великого-и-не-затыкаемого покраснели уши? Ларссон немного глупо приоткрывает рот и несколько раз моргает прежде, чем его лицо становится пустым и холодным. Но Том уже лицезрел его смятение достаточно долго, чтобы поставить плюс в свою пользу и сранный коммунист ничего не может этому противопоставить. Не теперь. - Очень умно, Томас. - глухо, зло. Что не нравится тебе проигрывать, товарищ? - Знаю. Торд фыркает на его самодовольство и резко разворачивается на носках. Не забыв напоследок задеть Тома плечом, он выходит (вылетает почти что) из гостиной, шипя себе под нос очередные иностранные ругательства. Том почти уверен, что его трижды послали куда подальше в самых разных смыслах и позах. Ларссон всегда плохо принимал поражения. Но Том тоже не святой, потому он просто не может удержаться от того, чтобы не втереть немного соли в чужую открытую рану. - Хорошо поговорили! - одобрительно крикнул он в след норвежцу, который решил не удостаивать его ответной репликой (вероятно зная, что это издевка), и просто громко хлопнул дверью, что уже было своеобразной альтернативой для "пошел ты нахуй, сука". Очаровательно. Одухотворенный своей мини-победой, Том позволяет себе немного расслабиться и включить дурацкое кулинарное шоу, которое он никогда до этого в жизни не смотрел. Потому что почему бы и нет? Он заслужил маленький отдых. Пожалуй, в тот момент ему следовало подумать, или нет скорее даже вспомнить, что Торд никогда не оставлял его в покое после своих проигрышей. Но он ни о чем таком не думал, смотреть как какой-то шеф-повар нарезает морковь было куда интереснее. Тому не впервой просыпаться в странных местах. Ему не впервой не помнить как он туда попал или что было до этого. Для него это уже своеобразная норма, вид привычки, которую Эдд разумеется не ободряет, но вот очнуться привязанным к стулу посреди их мелкой кухни - это новое дно, даже для него. И здесь, он вынужден согласиться с прошлыми наставлениями своего друга. Вероятно, в какой-то момент, в его скучно-паскудно-пьяной жизни, он действительно свернул куда-то не туда. Потому что людей, которые все в своей жизни делают правильно к стульям не привязывают. Он не помнит как он здесь оказался, ни почему он собственно в таком положении. Единственное в чем он не сомневается, так это в том, что веревки держащие его запястья вместе, взяты с их чердака. Они с его друзьями часто использует их, когда идут на очередную рыбалку или лезут в очередную пещеру, чтобы нажить очередные неприятности на свои задницы. То есть он по опыту знает, что это весьма хорошие веревки. Надежные. Крепкие. Слегка поерзав на месте он приходит к неутешительному выводу, что его ноги тоже связаны, и что в общем и в целом, он выглядит как потенциальная жертва домашнего взлома и возможного кровавого убийства, которое вероломные грабители (что у них правда можно стащить, он представляет плохо) провернуть со всеми пристрастиями и черно-белыми выходками из ужастиков 80-х. Психо ремейк. В начале Том думает, что можно было бы попытаться опрокинуть стул или хотя бы позвать на помощь. Но потом он думает, что в этом нет необходимости. Хотя бы потому что все эти вопросы и предположения довольно быстро находят на себя ответ сами, отчего его выбор сразу же приравнивается к нулю. - Торд. - говорит он медленно, размеренно, очень и очень спокойно. Ларссон стоит облокотившись на противоположную стену, держа в руке моток скотча и ножницы. Он ими даже поигрывает, как какой-то маньяк. Он и есть маньяк, напоминает его внутренний голос. - Эй, Томас. - норвежец улыбается краешками губ и все еще не подходя ближе, почти вежливо осведомляется, - Как спалось? Том слегка думает над этим вопросом. - Не очень. - глухо бубнит он, чувствуя подступающий гнев и озадаченость. Подумав еще, он пресно добавляет, - Руки затекли. Для разнообразия он даже пробует снова ими пошевелить, чтобы ярко показать, как сильно этот факт его волнует. - Это плохо. - кивая говорит Торд уже более откровенно насмехаясь над чужой недружелюбной гримасой и ситуацией в целом. Можно конечно сколько угодно игнорировать слона в комнате, но Ридж для таких манипуляций и игр, как-то не в настроение. - Почему я привязан к стулу, Торд? - пытается спросить он как можно более миролюбиво и дипломатично. Коммунист даже не моргает и не дергается от его прямоты. - Потому, что я привязал тебя к нему, Том. - тон в тон отвечает ему этот мудозвон, все еще заинтересовано теребя в руках ножницы. - Ты привязал меня к стулу... - зачем-то повторяет-уточняет Том. - Ну да, я привязал тебя к стулу. - с самым спокойным и безразличным видом тянет Торд, будто бы он каждый день делает такие вещи со своими соседями по комнате. Хотя кто его знает, может быть за эти годы, это стало для него чем-то абсолютно нормальным и обыденным. Том вот такими вещами похвастаться не может. И не хочет. И не думает, что кто-то должен хотеть таким хвастаться в принципе. - Окей. - Том закрывает глаза, досчитывает до десяти, после снова открывает их и делает глубокий вздох. Нихуя не помогает. - Зачем? Торд наконец-то моргает, причем как-то быстро, будто бы он не ожидал, что его об этом спросят. Наверное, именно поэтому теперь повторяет-уточняет он, а не Томас: - Зачем я привязал тебя к стулу? - Да, Торд. - Томас с отвлеченным раздражением думает, что они сказали "привязал к стулу" такое огромное количество раз, что это почти теряет смысл. И наверное, полностью потеряло бы свою суть так же, если бы только он не чувствовал иголки и покалывание в своих руках и ногах. И реально не был бы привязан к...стулу. - Зачем ты блядь привязал меня к ебанному стулу? Вероятно, этот злополучный кусок кухонной мебели еще никогда не чувствовал себя настолько важным и обсуждаемым, как сейчас. - Это была вынужденная мера, Том. - Ларссон наконец кладет свои канцелярские "игрушки" на столешницу и подходит к нему, корча минутную мину чистого сожаления. - Я не хотел этого делать, но... Том морщится и Торд не выдержав нужной паузы - лыбится - они прекрасно понимают, что здесь нет никакого "не" и никакого "но". Однако британец не думает, что ему следует делать на этом акцент. По крайней мере сейчас. - Но...? - выжидающе шипит он, не веря в само существование этого союза. Торд здесь даже не напрягается. - Но, ты не оставил мне выбора. Ох. Томас думает о море, об Эдде и тупых комментариях Мэтта, когда они идут в супермаркет. Он думает о чем угодно, кроме того насколько странно и непонятно он себя ощущает в данный момент. - В смысле? Ларссон кажется в этот раз действительно раздумывает следует ли ему что-то объяснять. Но Торд любит болтать, всегда любил, потому он начинает свой рассказ, который заинтересовал бы Тома куда сильнее, если бы только перед этим норвежец не решил использовать его колени как сидушку. После этого Том как-то плохо соображает. Наверное, у меня только что случился первый микроинсульт, вяло размышляет Томас. Пока Торд болтает, Том всерьез начинает рассматривать вариант алкогольного отравления, которое привело к незамедлительной коме. Он почти может представить себя в луже собственной блевотины и свои пустые, черные глаза, которые закатываются к потолку. Он даже может представить постные рожи санитаров увозящих его в больницу, чтобы после признать его безнадежным случаем. Он почти может поверить в это. Но вес на его ногах весьма ощутимый, живой и теплый. Он весьма реальный. И запах сигар и бесцветного пороха, навязчиво проникающий ему в ноздри, тоже весьма не двусмысленно показывает, что его мечтам о коматозе вряд ли суждено сбыться. Это реально, дружище. Это происходит с тобой, это происходит сейчас. Вот же блядь... -...можешь считать это нестандартной терапией. - легко, как ни в чем не бывало продолжает Торд и Том только сейчас понимает, что он не слушал его. В смысле вообще. - Дружеским участием, так сказать. Ах, снова это слово. Томас слегка отклоняется назад, чтобы получше рассмотреть чужой профиль. - Торд, ты ебанутый. - на полном серьезе говорит он. И это одновременно ужасно жутко и ужасно странно наконец произнести это утверждение вслух. Он точно делает его более емким и осязаемым, просто перекатывая на своем языке, как слишком сладкую конфету. Как гниль, что уже разъела весь фундамент их дома. - Есть немного. - его старый-добрый ненавистный комми жмет плечами и не выглядит встревоженным этим фактом от слова совсем. Впрочем из них двоих тревожиться скорее всего стоит только Томасу. Это он тут типо в заложниках, а не наоборот. - И что теперь? - по всем законам жанра, он должен был сказать это с осторожностью или страхом, но он говорит это так же, как он говорит все остальное - скучающе и пофигистично. Точно ему реально насрать, что будет дальше. В какой-то мере это правда. - Мы поговорим. - предрекает (угрожает ему) Торд, повернувшись к Тому лицом, так чтобы они могли посмотреть друг на друга. - А потом я тебя отпущу. Звучит как-то неправдоподобно, но Томас решает не говорить ему об этом. - Ладно. - соглашается он вместо этого. - Давай поговорим. К его удивлению они действительно говорят, вернее, больше говорит Ларссон, Томас иногда слишком зол или встревожен, чтобы вставлять ответные реплики, потому он просто молча слушает чужой голос. Он уже который раз вспоминает как сильно он ненавидит его акцент. Британец очень надеется, что когда-нибудь Торд все же откусит себе язык. Или, что он хотя бы каким-то образом онемеет и больше не сможет пользоваться своим ртом, чтобы выдавать какие-то либо звуки, кроме мычания. Как прекрасно было бы жить во вселенной, где это могло бы произойти. -...как-то так. - заканчивает свое повествование Ларссон, тут же ловко соскальзывая с его коленей (которые, он блин сука Томасу нахрен отсидел) и заходя ему за спину, чтобы методично развязать тугие узлы на его руках и ногах, которые он сам же, так старательно затягивал пару часов назад. Честно говоря Том до последнего сомневался, что Торд его развяжет. Оказалось иногда он мог приятно удивлять. Растирая свои затекшие запястья и пытаясь сформировать нужный вопрос в своей голове, Том мог бы, наверное, позволить себе сделать что-нибудь в ответ. Ударить Торда на отмашь по лицу, к примеру. И в его случае это было бы не только обосновано, но и логично. Даже Эдвард простил бы ему это. Может быть даже поддержал. Но Том все еще слишком поражен, чтобы думать об этом в таком ключе. Но кое-что ему все-таки хочется прояснить прямо здесь и сейчас. - Ты, что реально подсыпал мне в еду наркоту, только для того, чтобы после привязать мою бессознательную тушу к стулу и рассказать мне содержание "Баффало 66"? Торд смотрит на него с чем-то хитрым на дне тех серых глаз и пожимает плечами мол "ну да, так все и было". - Я же сказал, что это нестандартная терапия. - немного помусолив это предложение в своем уме, коммунист делает расслабленный жест рукой, - Она помогает правильно расставить приоритеты. Риджуэлл приподнимает брови, вернее они сами по себе приподнимаются, едва не покидая пределы его лба. - А не проще просто было сказать, что я тебе типо нравлюсь, комми? - теперь его очередь сделать неопределенное движение рукой, помогающее ему описать всю ту мешанину, которая сейчас твориться в его голове. - Без всего этого сюрреализма. Это была шутка, ненужный ляп с его стороны, но Ларссон ухмыляется краешком рта и делает шаг вперед, отчего сердце Тома как-то потерянно пропускает удар. Да быть не может... - Ты же сам сказал, что я ебанутый. - говорит Торд, делая еще один шаг по направлению к нему. - Еще какой. - глухо выдает Том, пристально следя за своим недругом. Ларссон слегка поджимает губы, точно Томас должен сказать что-то еще. И он говорит, - И если бы я был нормальным, я бы держался от тебя подальше, особенно после всего этого дерьма с веревками и стулом. Торд делает гортанный согласный звук и засовывает руки в карманы своей худи, чисто по привычке. Нервничает? Одновременно с этим Томас инстинктивно тянется за своей флягой и делает большой, жадный глоток. А потом еще один. Они стоят друг на против друга и Том думает о том, что сейчас самое время, окончательно поставить на всем это крест. Просто уйти и забыть об этом. Ему следует просто дойти до входной двери и все это закончится, даже не успев начаться. Риджуэлл думает, что в какой-то другой жизни он так бы и сделал. В этой же, он грубо притягивает к себе слегка удивленного Торда и с напором впивается в его губы. В этой жизни Том совершает одну из самых огромных ошибок в своей жизни.