Синева наших глаз

      Минато направился в номер, чтобы оставить вещи. Поднявшись по деревянной лестнице, о которую Наруто успел запнуться, кубарем скатившись и вызвав искренний смех Минато с толикой небольшого беспокойства за его здоровье и понимающий взгляд вернувшегося хозяина гостиницы, что-то забывшего — за годы работы он навидался всякого, ведь все хотели как можно быстрее попасть на источники, славившиеся на всю Страну Огня, — Намикадзе без проблем нашёл нужную дверь.       Толкнув её и зайдя внутрь, он оглядел комнату, ничего примечательного в ней не находя. Такие маленькие деревеньки — а Минато посетил их немало — никогда не отличались вычурностью. Поэтому в помещении обнаружились только два футона, положенных на татами, да веер, занимавший половину стены. Окна, что было весьма замечательно, выходили не на главную улицу, посему жители, что так любили гулять по ночам, им не помешают. Хотя, в принципе, Намикадзе было всё равно, будет там слышен посторонний шум или нет, — больше всего он беспокоился за Наруто, которому после источников потребуется основательный отдых.       Минато притворил дверь, кинув рюкзаки на пол, и прислонился спиной к стене, устало вздохнув и прикрыв глаза. Сейчас, когда источники, на которые Наруто так жаждал попасть, были настолько близко, он начал понимать, что это ему не нравилось. Намикадзе просто ума не мог приложить, где Наруто нашёл вдохновение для своего желания. Впрочем, по его лицу промелькнула лёгкая усмешка — сразу же вспомнился инцидент с лужей, хотя и не было до сих пор ясно, как она вообще могла повлиять. Наруто, вероятно, находил какие-то свои странные ассоциации. Минато уже следовало выходить — Узумаки наверняка выразит всё недовольство по поводу его задержки, — но что-то Намикадзе туда не пускало. Замысел Наруто, изначально показавшийся Минато вполне превосходным, теперь таковым не казался.       Но как бы то ни было, а идти было нужно. Во-первых, потому что он обещал. Во-вторых, Наруто выиграл честно. Ну и, в-третьих, ему просто не хотелось огорчать Узумаки, который ждал этого с таким нетерпением. В конце концов оставалась надежда, что они воплотят лишь идею Минато, а Наруто передумает относительно своего желания. Минато не знал, сколько он вот так простоял, обдумывая, почему ему всё это так не по нраву, ведь кому, если не Намикадзе, сие должно прийтись по душе? Что его так останавливало, Минато не смог объяснить даже себе. Через пару секунд он решительно распахнул глаза, резко отворил дверь и вышел из номера.       Оказавшись на улице, он выверенно убрал мешающиеся пряди волос, растрёпанные ласковым ночным ветром, заметив, что все жители переместились ближе к центральной улице, что, в общем-то, было только на руку — можно быть уверенным, что никто им не помешает и на источниках они будут одни. Он пошёл вперёд по дороге, потому что гадать, куда убежал предмет его мыслей, особо не приходилось — даже отсюда был виден серебристо-молочный пар. Возникла мысль, что источники, возможно, не самое удачное место, но раз уж так решил Наруто, то так тому и быть. Вряд ли неугомонный Узумаки изменит своё решение.       Ночь, по-летнему тёплая, но уже достаточно тёмная, очень радовала Минато, несмотря на то, что он предпочёл бы солнечный день. Однако пока его всё устраивало: ноги уверенно шли по выложенным плоским камням, ведущим к источникам. Задумавшись, Минато не заметил, как дошёл. Судя по всему, внутри действительно никого не было: в воздухе царила почти осязаемая тишина, и лишь где-то вдалеке еле слышно улавливался смех местных жителей. Все сомнения Намикадзе, его одолевающие, испарились без следа. Он спокойно вошёл и скинул одежду, немного удивившись увиденному.       Обычно, если подобные места посещали ночью, зажигался хотя бы фонарь, чтобы дать какое бы то ни было освещение, но Наруто, с блаженным видом находящийся в воде, видимо, предпочёл обойтись без него, так что их окружала лишь темень и единственным, совсем небольшим источником света был месяц луны. Задвинув дверь, напоследок убедившись, что им точно не помешают, Минато направился к Узумаки, который открыл глаза, одарив взглядом, выражающим мысль что-то вроде той, что он рад, что Намикадзе соизволил наконец появиться, почтив своим присутствием.       Тут же Наруто успел достаточное количество раз порадоваться решению относительно отсутствия света, так как его лицо теперь заливал яркий румянец, и он опустил взгляд, почти полностью уйдя под воду. Впрочем, ему ненадолго хватило выдержки и терпения, поэтому он снова восхищённо и с толикой восторга оглядел Намикадзе, однако и смущение его никуда не делось, в разы усилившись. Он впервые видел Минато без одежды, и сие ему явно нравилось, и это его «нравилось» теперь тщательно скрывали собой темнота и вода. Намикадзе, конечно, состояние Наруто заметил сразу, но указывать на это благоразумно не стал, потому что это ему, если хорошенько подумать, ничего, собственно, не давало. Лучше было сразу перейти к делу, пока Узумаки ещё чего не придумал. Такое вполне могло случиться, учитывая его характер.       — Наруто, иди сюда, — позвал Минато, не доходя до него чуть более метра.       В воде, по его мнению, делать было нечего. Из-за того, что она была горячей, и из-за того… что она, опять же таки, была горячей.       — Может, попозже? — окончательно смутился Наруто, во все глаза рассматривая Намикадзе, потому как Минато, в отличие от Наруто, ничего не скрывал.       Напротив, луна лишь всё подчёркивала, выделяя достоинства.       — Нет, сейчас.       Наруто ещё пару секунд подумал, затем с коротким вздохом вылез, направившись к Намикадзе и остановившись напротив, впрочем, отчего-то совсем не стесняясь своего возбуждения. Капельки воды стекали с мокрых прядей волос, скатываясь дальше по шее. Губы Минато тронула лёгкая улыбка, и он подошёл ближе, отчего по телу Наруто прошла волна дрожи, скапливаясь во всём теле и отдаваясь гулкими ударами сердца.       Минато слегка склонил голову, намереваясь уже начать приводить свою идею в действие. Наруто непроизвольно повторил его движение, и весьма вовремя. Его чуть приоткрытых губ коснулись тёплые губы Минато: он проникал языком требовательно и властно, но вместе с тем спокойно, неторопливо, из-за чего в голове Узумаки не осталось никаких мыслей, словно те были сметены ветром. Минато легонько прикусил нижнюю губу Наруто, облизав, рукой зарылся в его влажные волосы, наклонив, чтобы ещё больше углубить поцелуй. Мысли Наруто утратили всякую связность — ничего, кроме как чувствовать Минато рядом с собой, другой рукой прижавшего его вплотную к себе, ему было не нужно.       Осмысленным сознание Наруто стало тогда, когда он ощутил себя лежащим на камнях, но и это перестало иметь значение, стоило увидеть напротив синие глаза Минато, как всегда серьёзные и уверенные, но теперь будто бы затуманенные. Намикадзе улыбнулся, языком коснувшись мочки уха Наруто, подарив совсем неизведанные ощущения, которых он не испытывал прежде, отчего его руки сами по себе крепко сжались на плечах Минато. С приоткрытых губ сорвался еле слышный, почти неразличимый стон, когда Намикадзе чуть прихватил её зубами.       Разгорячённое и расслабленное после воды тело охотно реагировало, отдаваясь дрожью и какой-то натянутой внутренней струной, готовой вот-вот оборваться. Наруто, прежде ещё различавший звёзды и серп луны, прикрыл глаза — ощущения усилились, отдаваясь частым рваным дыханием, которое контролировать Узумаки уже не мог.       Намикадзе губами скользнул к его шее, языком очертил дорожку, вырывая из горла Наруто теперь ясно различимый, хрипловатый стон, приятно греющий душу Минато. Он продолжал неторопливые, мягкие поцелуи, лишь изредка прихватывая кожу зубами, тут же снова зализывая её, оставляя небольшие следы, слишком незаметные, чтобы потом можно было сказать, что они вообще были. Опустившись к ключицам и оставляя на них куда более видимые метки, затем он снова возвращался к губам Наруто, ответившему так напористо, словно это был их последний поцелуй в жизни. Он сплетал языки, сильнее прикусывая губы Минато, но не встречая недовольства, прижимая его к себе и прижимаясь сам. Намикадзе испытывал чувство, которое мог сравнить с водоворотом — настолько оно было быстрым, захватывающим и непонятным.       Издав недовольное ворчание, когда Минато оторвался от его губ, Наруто тихо застонал, когда тот спустился к его груди, задев языком сосок, слегка прикусив его и отмечая чувствительность Наруто, судя по его судорожному вздоху, и языком выводя какие-то символы, вызывая волну обжигающего удовольствия и несдержанный шёпот. Наконец Минато опустился ниже, всё ещё продолжая покрывать тело поцелуями, заставляя Наруто дрожать от нетерпения и немедленного продолжения. Но тянул Минато вовсе не потому, что хотелось позлить его, а потому, что проделывать подобное с Наруто было не тем же самым, что с девушкой, но, в принципе, в своём решении он не сомневался. Горячее дыхание Намикадзе опаляло низ живота, заставляя Наруто почти умолять о том, чтобы он продолжал. Заставлять его ждать Минато и сам не хотел, медля лишь с целью ему показать, что значило удовольствие истинное. Уверенный, что никогда прежде Наруто подобного не испытывал, он желал быть первым, наконец приступив.       Минато провёл пальцами вдоль члена Узумаки, коснувшись губами и слегка обводя языком. Наруто судорожно вздохнул, мысленно проклиная Минато за медлительность и благодаря, что именно он доставлял такое удовольствие. Намикадзе же продолжал: обводил языком головку, слизав капельку солоноватой смазки, прочертил линию вен, вновь возвращался, как бы дразня Наруто, и так уже доведённого до исступления. Узумаки дрожал от желания, до боли закусывал губы, пальцами проводя по камню, на котором лежал, не замечая, что ему вроде бы и неудобно, если даже не больно, но несвязно просил не останавливаться, желая, чтобы происходящее длилось как можно дольше. Минато не заставил себя долго ждать: провёл языком по всей длине, пальцами придерживая у основания, взял снова, сделав пару движений головой, надавил языком, отчего Наруто, не сдерживаясь, протяжно застонал, изливаясь в горло Минато, полностью ослабевая и пытаясь выровнять утяжелённое дыхание. Намикадзе лёгкими, почти невесомыми поцелуями поднялся, запечатлев последний на губах Наруто, и отстранился.       — Ты выполнил свою идею, — прошептал Наруто, прикрыв глаза и счастливо улыбнувшись, — а как же моё желание?       — Я о нём не забыл, — спокойно сказал Минато, на что взгляд Наруто стал осмысленным и явно чего-то ожидающим, но тем не менее каким-то встревоженным.       Впрочем, он прекрасно знал, что его ждёт, поэтому и отступать не собирался. Сам же в конце концов предложил.       Минато поднёс руку к взволнованному лицу Наруто, на котором пылал румянец смущения — несмотря на то, что между ними только что произошло, — большим пальцем провёл по одной из полосок на щеке, очертил линию губ, ободряюще улыбнувшись и кивнув на его слегка вопросительный взгляд. Получив разрешение, Наруто высунул кончик языка, сначала неуверенно, всё ещё сомневаясь, проведя им по указательному пальцу Намикадзе, впрочем, облизав его старательно, медленно переходя на средний, чувствуя своим телом возбуждение Минато и начинающее возвращаться своё, совсем уверенно переходя на безымянный, чуть прикусив его. Наруто посмотрел на Минато, полностью одобрявшего его действия, поэтому принялся за дело с ещё большим энтузиазмом. Намикадзе убрал руку, другой найдя ладонь Наруто, переплёл пальцы, на что тот крепко сжал их, словно в этом было всё его спасение, стараясь унять прерывистое дыхание и бешено колотящееся сердце.       Когда Минато осторожно ввёл в него один палец — всего лишь на фалангу, не делая больше ничего, — Наруто, больше от непривычки, нежели от боли, посмотрел на него каким-то отчаянным взглядом, закусил губу и, не заметив, всё же прокусил, не чувствуя потёкшей по подбородку струйки крови. Минато слизал её, остановив, ответил успокаивающим взглядом, отвлекая и вводя палец до конца, языком прикоснувшись к полоске на щеке, обведя её по контуру. Наруто больше ничем не выразил, что ему что-то не нравится, считая, что всё не так уж и плохо, а ради Минато можно и потерпеть. И потом, вспомнил Наруто, он сам это придумал и потребовал исполнения от Намикадзе. Он кивнул ему, давая понять, чтобы тот продолжал.       Минато добавил второй палец, отчего Наруто уже отчётливо зашипел, но ничего не сказал даже тогда, когда Минато прибавил и третий. Было не совсем комфортно, но не более того. Да и останавливаться сейчас казалось полнейшим безумием, хоть Наруто и почувствовал небольшое облегчение, когда пальцы Намикадзе его покинули.       Минато отпустил руку Наруто, отчего тот издал вздох сожаления — всё-таки это было огромной для него поддержкой, — провёл по груди и животу, дошёл до ног, разведя их. Щёки Наруто вновь заалели. На просьбу расслабиться, как только сможет, внешне Узумаки никак не отреагировал, но, несмотря на всю сложность, всё же попытался. Когда Намикадзе вошёл в него, Наруто крепко сжал зубы, не сдержав тихий болезненный стон. Он прикусил согнутый указательный палец, чтобы ещё больше не навредить и без того растерзанным губам. Минато подождал, пока тот хоть немного привыкнет, невзирая на то, что его ощущения уносили куда-то далеко — теснота была потрясающей, но доставлять Узумаки ещё больше боли он никак не хотел.       Он сделал ещё толчок, от которого Наруто хрипло застонал. Минато остановился, погладив его по спутавшимся волосам. Узумаки резко перехватил его руку, прижав к губам, чтобы заглушить себя, взглядом попросив Минато продолжить. Наруто не мог понять, что именно чувствовал, не знал, нравилось ему или нет, но успел подумать, что в романах Извращённого Отшельника ничего подобного описано не было, поэтому решил, что обязательно ему на это укажет, чтобы тот впредь не путал читателей. Мысли были прерваны новым толчком, но к лёгкой боли и к некоторому неудобству Наруто привык, позволив себе отпустить крепко им сжатые пальцы Минато, и теперь с его губ лишь иногда срывались тихие стоны — и то тщательно подавляемые.       Наруто не чувствовал, как болела расцарапанная от камней спина и как текли непонятно чем вызванные слёзы, зато ощутил, как Минато стёр их, отчего в голове забилась мысль, что Намикадзе всё-таки очень крутой и как ему с ним повезло, — он ни на секунду не забывал о состоянии Узумаки. Минато сделал ещё пару неглубоких толчков, но рваное дыхание указывало на то, каких усилий ему стоило, чтобы сдерживаться. Наруто хотел попросить его делать что хочется — он был согласен на всё, — но голос пропал, не желая воспроизводить слова. Ему это было не важно: и если физического удовольствия как такового уже не было, то удовольствие духовное получено было сполна. Он не ошибся с желанием.       Неожиданно Наруто резко выдохнул и удивлённо распахнул глаза, почувствовав внизу живота слабый приятный всполох. Минато, всегда безошибочно читавший его эмоции, а оттого всё заметивший, попробовал повторить, и лицо Узумаки вновь охватила истома, тут же перекрытая слабой болью. Больше подобного не случилось, но Наруто хватило и этого. Минато удалось подарить ощущения, какие он не испытывал прежде. Не забывая про осторожность, Намикадзе начал входить резче и глубже, прекрасно зная, что Наруто не против — Узумаки перестал обращать какое-либо внимание на происходящее вообще. Важно было лишь то, что Минато был с ним. Его близость, казавшаяся такой правильной и в то же время нет; тело — сильное, всегда готовое прийти на помощь; лицо — красивое, завораживающее; и глаза, которые он видел в своей жизни множество раз, прекрасно осознавая, что это не так. Внезапно Наруто услышал протяжный стон Минато, который, тяжело дыша, вышел из него, упав рядом. Наруто зажмурился и, несмотря на ломоту во всём теле, улыбнулся.       — Я тут кое-что подумал, — спустя некоторое время сказал он, когда Минато более-менее пришёл в себя.       — М?       — У нас глаза одинаковые, ты заметил? — проговорил Наруто, предпочитая не думать, как пойдёт обратно в гостиницу.       — Да, — тихо отозвался Минато.       — Ага, — продолжил Наруто, — синие такие. Я вообще ни у кого подобных не видел, — задумчиво сказал он, пытаясь подняться, но, наплевав на это, снова упал на камни.       В конечном счёте теперь это не его забота, как он доберётся до места, на котором сможет спокойно отрубиться, — теперь об этом пусть размышляет Минато. Так Наруто решил, издав какое-то подобие смеха, всё-таки засыпая от страшной усталости.