Flower of Scotland

Рождество подкралось незамеченным, и теперь маячило над студентами Хогвартса — впопыхах сдавались последние долги, укладывались чемоданы, в преддверии праздников посиделки у камина затягивались допоздна, и все чаще на столе в гриффиндорской гостиной оказывалось пронесенное тайком из Хогсмида сливочное пиво. Большой зал уставили громадными елями, увешанными игрушками в цветах факультетов, каждый вечер за ужином замковые эльфы удивляли десертами и угощали то безе, то шоколадными кексами, то овсяным печеньем. Печенье Минерва пробовала с видом знатока, и вынуждена была признать, что оно весьма недурно, хотя, как она не забыла подчеркнуть, матушке удается гораздо лучше. Так или иначе, о семье чаще вспоминали все — и малыши-первокурсники, истосковавшиеся сильнее других, и студенты постарше, которые наперебой хвастались, какие-де сюрпризы приготовили им родные. Минерва во время этих разговоров с улыбкой кивала и отмалчивалась: она на каникулы оставалась в Хогвартсе. Родители с обоими младшими братьями уезжали гостить к родственникам отца, где Минерва чувствовала себя немного лишней — и потому с легким сердцем написала матери пожелания приятных каникул. О каникулах Дамблдор упомянул невзначай, но Минерва все равно отметила его внимательный взгляд — чуть дольше, чем обычно — и про себя улыбнулась. — Доставка с виски в подарок Диппету снова задерживается, — задумчиво сообщил профессор, не отрываясь от книги в руках и слегка поглаживая щиколотку Минервы у себя на коленях — девушка полулежа расположилась на диване в кабинете Дамблдора. Она неопределенно хмыкнула в ответ, задумавшись вдруг, что проводит на этом диване едва ли не больше времени, чем в башне Гриффиндора. Сокурсники пока ничего не замечали — им было не привыкать к тому, что Минерва вечно пропадает в библиотеке, — но Помона начала всерьез обижаться. Действительно, каждый день после ужина Минерва с неловкой улыбкой отговаривалась делами и убегала, ничего не объясняя подруге. Зная Помону, Минерва с тяжелым сердцем уже ждала, что на Рождество ее ждет не только скрупулезно подобранный подарок, но и многословные обвинения и извинения. Помона наверняка решила, что Минерва обижена на нее за какой-то проступок. Между тем Минерва не представляла, как рассказать подруге правду — и нужно ли ее рассказывать вообще. В глубине души Минерва боялась, что не сможет ничего объяснить, и Помона решит, что та ведет себя глупо или, чего доброго, поймет все неправильно и обвинит Дамблдора в неподобающем поведении. В то же время с Дамблдором они об этом не заговаривали, и Минерва все чаще начинала задумываться, как ее с профессором отношения выглядят со стороны. Что, если это ударит по Дамблдору? — Минерва? — из размышлений девушку выдернул вопрос профессора. Дамблдор повторил: — Я только спросил, какие у вас планы на Рождество. Минерва смутилась. Вдруг сам профессор планирует на Рождество покинуть замок? — Вообще-то как раз утром я отправила матери письмо, что останусь на каникулы в Хогвартсе, — Минерва пристально наблюдала за реакцией Дамблдора на ее слова, но тот только рассеянно улыбнулся, снова отвернувшись к книге: — Значит, у меня будет приятная возможность лично вручить вам подарок. Минерва тоже отвернулась, пытаясь скрыть слишком широкую улыбку. После памятного вечера, окончившегося на столе у профессора — некоторое время Минерва краснела, просто глядя в ту часть кабинета — что-то в отношениях между ними сдвинулось. Хотя сама девушка вслух ни за что бы в этом не призналась, раньше ей казалось, будто Дамблдор — его голос, жесты, силуэт, все то, что существует в мире под именем «Альбус Дамблдор» и даже имя само по себе — источает пронзительный, яркий свет, который заставлял ее заливаться краской. И как на источник яркого света, Минерва не находила в себе сил смотреть на него прямо. Если бы у нее вдруг спросили, во что Дамблдор обыкновенно одет или какого цвета у него глаза, она бы не сумела ответить. Дамблдора она воспринимала в совокупности отдельных примет: загрубевших подушечках пальцев, размеренном тоне, которым он читал лекции, в том, как он целует ее на прощание — каждый раз словно спрашивая позволения. Теперь же этот свет стал не то чтобы менее ярким, но более переносимым, — и Минерве уже не приходилось собираться с силами, чтобы взять Дамблдора за руку или обратиться к нему. Опустившись на диван, она — как и сейчас — с легкостью закидывала ноги ему на колени, а входя на занятие по трансфигурации, здоровалась, не пряча глаз. Дамблдор краем глаза продолжил наблюдать за Минервой, улыбаясь про себя. Он тоже заметил перемену в том, как ведет себя девушка. Теперь он нередко шепотом благодарил Мерлина — иногда за то, что сдерживаться в его возрасте много проще, нежели в юные годы, а иногда — за просторные мантии волшебников, которые помогали не выдать себя, если сдержаться не удавалось. Тем не менее, за границы, если угодно, письменного стола их отношения не выходили. Собственно, Дамблдор смутно ощущал, что этих границ им покидать и не следует — по многим причинам. Один раз Минерва задержалась в аудитории после трансфигурации — Дамблдор на несколько дней улетал в министерство, и Минерва проводила свободное время, экспериментируя с превращением, и теперь ей не терпелось продемонстрировать успехи. На этот раз девушке удалось превратиться в кошку практически мгновенно — и Дамблдор пристально изучал ее, замершую, как статуэтка, на краю первой парты. Глаза у кошки, как и у Минервы — у обычной Минервы, поправил себя Дамблдор, были зелеными, но более насыщенного, почти изумрудного цвета. Не удержавшись, Дамблдор отложил палочку и провел рукой по гладкой шерстке на загривке у кошки, и та недовольно зашипела. В следующее мгновение перед профессором оказалась Минерва в обычном своем виде, приглаживающая волосы, вставшие дыбом. Дамблдор расплылся в улыбке, подавляя смех — Минерва смотрела в глаза неуверенно, ожидая его заключения, и рассмеяться сейчас означало бы незаслуженно ее обидеть. Вместо этого профессор сделал шаг вперед и шутливо зааплодировал: — Минерва, я вами горжусь. — Правда? Я не слишком затянула? — смутилась Минерва. — Напротив, я полагаю, сейчас вы продемонстрировали то, что можно назвать идеальным превращением, — Дамблдор ободряюще коснулся щеки девушки. Его переполняли гордость и восхищение — неужели девушка сама не видит, какого ошеломительного прогресса добилась всего за несколько месяцев? Немало взрослых волшебников впустую тратят годы, но так и не умеют по желанию превращаться. Дамблдор привлек девушку к себе за талию, склоняясь к ее уху: — Если через год вы продемонстрируете превращение того же уровня перед министерской комиссией, уверен, ваше имя непременно окажется… Слова профессора прервал громкий стук в дверь. Разворачиваясь ко входу в аудиторию, Дамблдор успел услышать только испуганный выдох Минервы, — и дверь распахнулась. На пороге стоял Фредерик, нечитаемым взглядом смотревший на Дамблдора. Вдруг в лице слизеринца промелькнуло удивление: — Профессор Дамблдор, разве мы проходим в Хогвартсе трансфигурацию животных? Дамблдор безмятежно улыбнулся и подхватил на руки кошку, так поразившую Фредерика. — Боюсь, что нет, мистер Сорель, это только моя питомица. Решил, знаете ли, скрасить зимние вечера. Вы меня искали? — Мне назначено взыскание у вас, и я хотел узнать, сэр… Дамблдор недовольно нахмурился, отгоняя воспоминания о том, как ему пришлось выслушивать бессвязные извинения слизеринца, который нет-нет, да посматривал на Минерву у него на руках — неужели что-то заподозрил? Минерва зашевелилась и поднялась с дивана. Дамблдор посмотрел на нее вопросительно — обычно девушка оставалась допоздна. Минерва покачала головой и подобрала с пола сумку: — Хочу успеть на ужин, нужно поговорить с Помоной. Дамблдор, усмехнувшись, кивнул: — Тогда приятного вечера. Провожая девушку у дверей, Дамблдор весело спрашивал себя, должен ли он сказать ей, что не стоит так беспокоиться из-за подарка ему, который она не приготовила?..