Make Winterhold great again

Весенний Виндхельм производил менее тягостное впечатление. Может, дело было лишь в том, что город украсили для грядущего праздника, и развешанные повсюду яркие флажки оживляли вечно серый и холодный город. Ульфрик встретил их так же холодно, как и в прошлый раз: он лишь ради приличия пожал своему союзнику руку. Галмар с угрюмым взглядом молча стоял поодаль. После столь краткого приветствия Буревестник велел прислуге проводить своих гостей отдыхать. Оказавшись в гостевых покоях, Блёнвенн стянула сапоги и устало села на кровать. После проведённого в седле дня ноги будто отваливались, а спина ужасно ныла. Хотелось раздеться, съесть пару разложенных в комнате сладких рулетов и яблок, а затем лечь спать — но ей ведь ещё надо спуститься на ужин в общий зал, почтив этим самым виндхельмского ярла. От мысли, что ей вновь придётся сидеть за одним столом с Ульфриком, Драконорождённая поёжилась. Снова придётся терпеть хамство этого человека — а ведь сегодня ей ни в коем случае нельзя ссориться с ним! Девушка расплела волосы и разделась, оставшись лишь в нижней рубахе. Она бросила взгляд на дорожный сундук, в котором покоилось и нарядное платье, и роба архимага. Ей предстояла на редкость насыщенная неделя, ведь в Рифтен она отправится прямо из Виндхельма. Где она будет себя хуже чувствовать — здесь, в медвежьем логове, или же в городе, где собрались все негодяи Скайрима? Хотя в Рифтен она отправится с Онмундом, и всё свободное время они смогут провести вдвоём, сбежав куда-нибудь на озеро Хонрик… Настойчивый стук в дверь вывел её из размышлений. Блёнвенн посчитала, что это прислуга пришла сообщить что-то — и, набросив сверху плащ, открыла дверь. Однако на пороге комнаты стоял сам Ульфрик. Драконорождённая оторопела и сильнее закуталась в плащ. Совсем непристойно, что посторонний мужчина смотрит на неё, полураздетую! — Простите, ярл Ульфрик, я не совсем одета. Буревестник, однако, даже бровью не повёл. Он всё так же бесстрастно смотрел на Драконорождённую, словно не замечал её неподобающего наряда. — Тогда одевайся скорее, — холодно приказал он. — И пойдём со мной. Идти куда-либо с Ульфриком Блёнвенн совсем не хотелось. Завтра она и так проведёт с этим человеком весь день, и незачем было увеличивать время общения с ним! — Позвольте узнать, куда? — Я хочу показать тебе то, ради чего сражаюсь. Ульфрик хоть и говорил привычным для себя жёстким и властным тоном, но его взгляд немного смягчился, словно он действительно желал поделиться чем-то важным. Кивнув ему, Блёнвенн закрыла дверь и принялась одеваться в простой дорожный наряд. Затем она вышла, и Ульфрик велел ей следовать за ним. На выходе из дворца у ним присоединились несколько стражников, охраняющих своего ярла. И они, и Блёнвенн с Ульфриком молчали — нечего было сказать друг другу. Драконорождённая размышляла, что именно ей хочет показать Буревестник. За что этот человек может сражаться, кроме как за желание надеть королевскую мантию? Когда они остановились перед высоким зданием, украшенным каменными орлиными головами, Блёнвенн предположила, что её привели в храм Талоса, ведь Ульфрик не упускал возможности продемонстрировать, что будет почитать этого бога вопреки всему. В очередной раз она подивилась лицемерию этого человека: Талос ведь — имперский бог; учёные до сих спорят, к какому народу принадлежал сам Тайбер Септим, а частью Талоса как бога были ещё норд Вульфхарт и имперец Зурин Арктус. — Заходи, — приказал Буревестник. Драконорождённая открыла тяжёлую дверь. В ноздри ей ударил запах благовоний, от которого у неё едва не закружилась голова. Видневшаяся внутри мрачная каменная фигура не оставила ей никаких сомнений: Ульфрик привёл её в храм Талоса. — Заходи, чего стоишь, — повторил ярл. Недовольно цокнув, Блёнвенн вошла внутрь, осматривая храм. Он был таким же мрачным, как и всё в Виндхельме: не спасали даже высокие окна над самым потолком и обилие свечей возле алтаря. Сама статуя казалась бретонке огромной, даже больше той, что стоит в Вайтране. — Вот, ради чего я сражаюсь, Довакин, — произнёс Буревестник. В его голосе наконец-то появились живые интонации. — Талос не просто бог. Он — воплощение нашей свободы. Свободы, которую эльфы хотят отнять у нас. В общий зал вышел норд в синей робе, какую обычно носят придворные маги. Увидев своего ярла, он преклонил перед ним колено и уже желал поприветствовать его, однако Буревестник помешал ему: — Эта девушка желает получить благословение Талоса. Блёнвенн с недоумением посмотрела сначала на ярла, а затем — на жреца. С детства о Талосе ей лишь сухо перечисляли исторические факты, и особого почтения к бывшему Девятому она не испытывала. Даже перебравшись в Скайрим и обнаружив свой дар, бретонка не уверовала в него и даже из любопытства не прикасалась к его алтарям. Только вот если Талос действительно обрёл божественную мощь, как это раньше считалось, то станет ли он даровать своё благословение той, что с детства не почитала его? — Это обязательно, ярл Ульфрик? — спросила бретонка. — Да, — ответил Буревестник. — Иначе мои слова так и останутся просто словами. Драконорождённая вздохнула и подошла к алтарю. Жрец принялся читать молитву — и его голос завораживал: и Блёнвенн, и Ульфрик внимательно слушали его. В отличие от полоумного Хеймскра, этот жрец явно знал, о чем говорил. — Прикоснись же к алтарю, — произнёс наконец он, — и да снизойдёт на тебя благодать Талоса. Блёнвенн протянула руку к выкрашенному в лиловый цвет не то мечу, не то двустороннему топору. Он был тёплым на ощупь — возможно, он нагрелся от множества лампад и свечей, стоявших вокруг. Драконорождённая обхватила верхушку алтаря и подняла глаза на огромную статую, вглядываясь в её лицо. Ей показалось, что Талос смотрел на неё с каким-то умиротворением, и даже лежавший в его ногах змей не выглядел кошмарным чудовищем. Однако она больше не чувствовала ничего — лишь приятное тепло нагретого металла. Ни прилива сил, магических или телесных, ни иллюзии собственной неотразимости. Неожиданно по телу прошёл разряд молнии, и Блёнвенн бессознательно сжала пальцы. Затем её парализовало, а горло невероятно разболелось — точь-в-точь как если бы она до этого использовала ту’ум. Девушке будто стало не хватать воздуха, и она закашлялась. — Чувствуешь, Довакин? — победно улыбнулся Ульфрик. — Чувствуешь силу, от которой имперцы отказались по приказу желтомордых ублюдков? Жрец с нескрываемым удивлением посмотрел сначала на своего ярла, а затем — на Драконорождённую. — Так значит… это ты? — спросил он. — Всё верно, Лортхейм. Она — Довакин, каким бы недоразумением это ни казалось. Блёнвенн подумала было, что ей придётся выслушивать гневную тираду о том, что она посмела не признавать мощь своего предшественника, что она вообще фальшивка, потому что нордский герой просто не должен был родиться бретонкой-магом… Лортхейм, на удивление, дружелюбно улыбнулся. — Зря ты так говоришь, ярл Ульфрик. В ней есть что-то… от того, каким описывали Тайбера Септима, — произнёс он. Ульфрик в ответ криво ухмыльнулся. — Возможно, твоя правда. Ну, а ты, Довакин, — он похлопал по сидению деревянной скамьи, — присядь со мной и расскажи, что ты почувствовала, когда тебя коснулось благословение Талоса. Драконорождённая села рядом с ярлом. В иной ситуации Ульфрик был бы последним человеком, с которым она стала бы откровенничать, однако сейчас, испытав эти необычные ощущения, следовало поделиться с ним и узнать, действительно ли таково благословение Талоса. — Меня словно ударило молнией. Не знаю, было ли у вас когда-нибудь зачарованное оружие, но это можно сравнить с тем, если по неосторожности взять за лезвие зачарованный на молнии кинжал. — Талос — бог тех, что не боится ни боли, ни смерти. Перед тем, как дать своё благословение, он проверяет каждого просящего. А потом, Довакин? Ты чувствовала, как тебя наполнила его мощь? — Я не знаю, что из себя представляет мощь Талоса. Но мне показалось, что я будто много раз подряд Кричала. — Примерно это же самое чувствую и я каждый раз, когда обращаюсь к Нему, — признался Буревестник. — И затем каждый мой Крик многократно усиливается, а моё горло совсем не болит, если мне приходится использовать один ту’ум за другим. Ты ведь знала, что Талос — как и ты — был призван на Высокий Хротгар, а затем был наречён Исмиром? Затем Он выполнил предназначенное себе, и действовал, как подобает Исмиру. Он сражался с эльфами и уничтожил исходящую от них угрозу. — Да, ярл Ульфрик. Я слышала эту историю от Седобородых. А ещё я читала, что Тайбер Септим обрёл благословение Акатоша в Санкр-Торе, после усердной молитвы, как это было с Алессией. Ульфрик закатился громким смехом. Лортхейм презрительно посмотрел на них обоих, однако сказать что-либо не решился. — И ты веришь в эти имперские россказни? Ты веришь, что эльфийский бог стал бы помогать людям? Сама Алессия придумала это, чтобы усмирить эльфийскую гордыню. Для эльфов всегда было совершенно недопустимым, чтобы мы, люди, вообще смели сопротивляться им! И тут им говорят, что их победила женщина, которую благословил их главный бог. Я считаю, что эльфам объявили, будто этот Ауриэль покарал их за гордыню и распутство, потому-то они все со скрипом, но приняли сначала Алессию, а затем — Ремана. И по этой же причине они бесятся от того, что мы, люди, чтим Талоса как бога. Я думаю, эльфы давно поняли, что их главный бог не имеет к дару драконьей крови никакого отношения, и оттого злятся на нас ещё сильнее, ведь мы смели столько лет обманывать их желтомордых величеств. Запомни, Довакин, ты — Исмир, и к Акатошу, какими бы именами он не назывался, отношения никакого ты не имеешь. Речь ярла показалась Драконорождённой чем-то странным. Да, она противоречила всему, чему её учили, но было и совсем неожиданным, что Ульфрик признал её как воплощение нордского бога-защитника. Ну, а что касается самой теории Ульфрика… Возможно, стоит как-нибудь поговорить на эту тему с Анкано? — И кто тогда, по-вашему, явился Алессии? Буревестник вновь рассмеялся: — Конечно, это был сам Шор! Иначе почему в её лагерь пришёл Пелинал, Его воплощение? Почему её полюбил Морихаус, сын Кин? К тому же, почему тогда ни один Драконорождённый не был эльфом? Через твоих предшественников Шор защищал людей, и я уверен, что Он хотел бы этого же самого и от тебя. Однажды Блёнвенн действительно читала, что Амулет Королей на самом деле был создан айлейдами из крови самого Лорхана, и что те ещё до Алессии использовали его в своих ритуалах. Однако как быть с тем, что Мартин Септим обратился именно в дракона, сражаясь с Дагоном? Как быть со словами Партурнакса, который сам утверждал, что дар Блёнвенн исходит от его Отца? И как быть с тем, что самого Исмира называют «драконом севера»? — Но моё Предназначение было иным, чем защита людей. Алдуин угрожал самому мирозданию. Я остановила его, и неважно, кто дал мне мои силы — Акатош или Лорхан. — Шор и Алдуин не единожды сражались друг с другом, и пока что Шор всегда побеждал. Талос — верный преемник Шора, а ты должна стать верной преемницей Талосу. Ты должна сделать это ради победы всего человечества. Люди обязаны победить эльфов, потому что наше поражение означает нашу смерть или порабощение. Речь Ульфрика была красивой и проникновенной, и Блёнвенн даже смогла понять, что двигало этим человеком… Только вот у его правды была другая сторона: победа человечества означала уничтожение или порабощение всех меров. Да, для неё победа людей в вечном противостоянии людей и меров была бы предпочтительнее. Но в этом новом мире, какой хочет построить Ульфрик, все «остроухие» должны стать рабами. По мнению Ульфрика, её друзья и соратники — Брелина, Фаральда, Мейлур, Сален Верети, Дж’Зарго, Древис Нелорен, да те же Анкано, Орторн и Энтир — должны стать грязью, существами третьего сорта… — Тайбер Септим смог создать мир, где никто не подвергался притеснениям из-за неправильной расы. Скайрим, насколько я помню, одним из первых присоединился к его новой Империи. Буревестник криво ухмыльнулся. — Когда Рубиновый Трон вновь займёт достойный человек и прогонит желтомордых из Сиродила, Скайрим снова сможет стать частью Империи. Но пока эльфы диктуют нам свою волю, Скайрим должен быть свободным — и ты ради нашего общего блага должна мне в этом помогать. Твоя Коллегия должна стать тем щитом, что будет беречь свободу Скайрима, а тебя я сделаю своим личным боевым магом. Я сделаю так, что ты выйдешь замуж за человека из благородной нордской семьи — и, возможно, именно твои сыновья восстановят прежнюю Империю. От нахлынувшей злобы бретонка до боли стиснула края скамьи. Просто не верилось, что она слышит это! Надо же, Ульфрик не просто предлагает ей место в своём новом мире — он уже распределил каждому свою роль, от которой, видимо, невозможно отказаться! — Если вы забыли, ярл Ульфрик, то Коллегия не подчиняется королям, — ответила она, изо всех сил пытаясь выглядеть хладнокровной. — А вы даже не король. И уж тем более не вам диктовать мне, за кого я должна выйти замуж. — Твоя Коллегия стоит на скайримской земле. Это значит, что вы должны жить по скайримским законам, а закон — это в том числе и моё слово! — Пока что вы — лишь ярл соседнего нам холда, и ваше слово для нас не больше, чем рекомендация. А станете ли вы королём или нет, известно лишь богам. Ульфрик едва сдерживал себя. На его лице отражался гнев, пламя светильников подчёркивало каждую морщину на его немолодом лице и отражалось в зелёных глазах, придавая им хищный жёлтый оттенок. — Да, Довакин, — процедил он. — Я ещё не король. Но помни, что за мной стоит половина Скайрима, и твой ярл готов отдать за меня свой голос. Подумай над этим — и не забывай, что твоё благополучие и благополучие твоей Коллегии будет полностью зависеть от меня. — Вы тоже подумайте, ярл Ульфрик, станут ли ярлы выбирать королём человека, угрожающего своим гостям. И не забывайте, по какой именно причине мой ярл готов был поддержать вас — и что эта причина однажды может исчезнуть. Услышав это, Буревестник помрачнел ещё сильнее. — Уже поздно, Довакин. Завтра у нас будет трудный день, а я ещё даже не ужинал. Он поднялся со скамьи и направился к выходу, а Блёнвенн устало вздохнула. Действительно: завтра ей предстоит очень трудный день.