Садись, прокачу, ёпт.

— Мирон, ты… — Слава не знал как сформулировать то, что он хотел сказать. Было странно что Окси медлит. По идее это должно было радовать, но Гнойному было иррационально неспокойно. В конце концов он даже стал думать что он делает не так, а это уже клиника. В итоге он решил поговорить с Оксимироном, но когда тот наконец пришёл снова, оказалось что Слава не готов к разговору. Мирон выглядел очень уставшим. Он был босиком, и так вяло сжимал в руке пистолет, что Славе его стало жалко. — Что с тобой? — он решил что пока нужно быть осторожным. Оружие при нём, а значит не смотря на умирающий вид он всё ещё опасен. — Конец приближается. Пошли, такими темпами я сдохну раньше тебя, а это недопустимо, — губы Мирона растянулись в жуткой усмешке. — Это ты так шутишь? — уточнил Слава. — Ага, смейся, или стрельну! — он направил пистолет на Гнойного и снова улыбнулся. — Бля, ну ты даёшь. Ты вообще спал? — Славик, не твоё дело. Давай-давай топай, пока не запишем до конца «Солнце мёртвых» не уйдём, а то реально торможу что-то. Огромных усилий стоило удержаться от того, чтобы не попросить Мирона поесть перед тем как идти работать. Отличный шанс улизнуть. Сейчас у пришедшего в себя Славы точно больше сил, чем у Оксимирона. Как только они вошли в студию, Мирон неожиданно легко завалил Гнойного на пол. Он скрутил его руки за спиной и почему-то стал связывать плотной верёвкой. — Бля, больно, а наручники где… Вместо ответа Мирон сильнее надавил на шею Славы коленом, так что тот сразу замолчал. — Молчать, нахуй! Будешь говорить когда я скажу! Глаза Мирона блестели. Он как будто наконец ожил. Губы были сжаты в сосредоточенную полоску, а лоб наморщен. Мирон не был жизнерадостным, но от него пёрло такой энергией, как будто не он вторую неделю ничего не ест и почти не спит. Он поднялся на ноги, сильно дёрнул за верёвку, заставив Славу вскрикнуть и грубо приказал: — Лежать! Дальше Окси как ни в чём не бывало стал настраивать микрофон. Гнойный старательно сглатывал, потому что боль в горле не прошла. — А ты не мог бы быть поосторожнее с моей шеей, — прохрипел он. — Какой-никакой рабочий инструмент. — Ну, читаешь ты хуёвенько, а в этом хотя бы будет смысл. Такая дохлая Соня Мармеладова. — Это альбом Славы КПСС. — Вот захуя тебе столько имён? — Мне так спокойнее. Так хотя бы кто-то допрёт что есть автор и есть лирический герой. — Мне кажется, что как раз для тебя это неактуально. — Чего это неактуально… — Ну, у тебя не лирический герой — у тебя просто сиюминутное творчество. Я не говорю, что всё это реально о тебе, просто ты правда такой, когда пишешь это, но все мы такие… поднимайся… мы разные, непостоянные, и кто-то тщательно отбирает что выпускать к людям, а что оставить при себе — проектирует лирического героя, а ты не фильтруешь. — Чего ж ты баттл проебал то… Мог бы лучше сделать! — Обвиняющий тон какой… — Ага. Мне вообще-то обидно было. — Мне тоже. Давай, пишем. Следующие треки записывали в случайном порядке. Пока Мирон не заходил к Славе тот прогнал в голове все свои тексты, так что проблем особых не возникало, ну, кроме тех, что создавал Окси. Он почти сразу разрезал на Гнойном собственную домашнюю футболку, снять через голову не было возможности из-за верёвок. Мирон порезал кожу на груди Славы, так что кровь стекала по бледной коже. Потом он припас тонкий металический прут и в самый неподходящий момент мог сильно ударить Славу. Тот сдерживал слёзы, но в какой-то момент у него заложило нос. — Это невозможно, жди, сейчас ксимелин принесу. Слава упал на колени и зарыдал в голос как только Мирон вышел из комнаты. Ноги тряслись и было вообще удивительно что в таком состоянии можно разговаривать. Мирон скоро вернулся, потный, взбудораженный, но тоже мрачный. — Эй, не распускай сопли… — от сочувствия в его голосе Славе стало ещё хуже. — Бля, Окси, ты мне не друг, не надо всего этого, — Слава отвернулся. Оксимирон задумчиво посмотрел на Гнойного, потом подошёл и залепил ему самую настоящую пощёчину. Голову Славы тряхнуло в сторону. Он и не подумал её поднимать. — Слав, другом быть сложнее чем врагом… уважение нужно и для того и для другого. Оксимирон опустился на корточки рядом со Славой, погладил его по голове, а потом обнял. Кровь сразу пропитала его футболку, но Окси как будто похуй. — Так ещё круче, да? — Ты чего… Мирон повернул голову Славы и поцеловал его в губы. Слава попытался отвернуться, но Мирон удержал его, а потом он неожиданно сильно прикусил нижнюю губу Славы и когда тот уже потянулся, чтобы ответить Мирон поднялся на ноги и со всей дури пнул Славу в живот. — Блять, — выдохнул тот и повалился на бок. Мирон снова поднял Славу на ноги и заставил продолжать записывать. В следующих треках местами казалось, что Гнойный сейчас заплачет, но он держался до темноты в глазах. В итоге он опять чуть не повалился в обморок, но Мирон заметил это и притащил чаю с бутербродами. — Сука ты, Мирон Янович, — вздохнул Слава. — Что и руки не развяжешь? Они небось синие уже. Мирон заглянул за спину Гнойному и поморщился. — Гадость. — Это ты сделал. Я не чувствую нихера — развяжи. — Окей, — Окси взял нож и разрезал верёвку при этом несколько раз задев руки Славы. — Давай, разминай свои культяпки, я не могу на это смотреть. Слава сунул руки Мирону под нос, но тот отошёл подальше от него и в очередной раз брезгливо поморщился. Потом он заметил, что футболка прилипла к телу из-за запекшейся крови и принялся отдирать её. Гнойный снова всерьёз на него разозлился. Кровь у него там, видите ли, а у Славы руки реально синие, а там где верёвка была практически чёрные полосы. А принцессе Оксане противно. Всё ещё непослушными и холодными как у трупа руками Слава взял чашку с чаем и поднёс к лицу. — Горячий же, — Мирон снова смотрел на Славу. — Да я тут из-за одного мудака рук не чувствую. — Жри давай тебе надо. — А ты вообще не жрёшь, тебе что не надо? — Бля, хули ты снова такой весёлый? — Не знаю, чувак, еды дали, руки развязали, вот и счастье пришло. — Приспособленец. — Да, я такой. После этого перерыва Мирон немного сбавил градус жестокости. Они дописали альбом уже под утро, когда Слава окончательно перестал соображать и уже не мог нормально прочитать строчки. Он надеялся сразу улизнуть спать, но Мирон относился к воспалившимся порезам с крайней брезгливостью, поэтому самолично всё обработал, но не позволил Славе идти спать, вместо этого усадил его на кухне и приготовил кофе. Окси был настроен поговорить. Слава вообще-то с удовольствием упустил бы эту замечательную возможность, но пистолет в руках Мирона добавлял весомости любому его предложению, так что пришлось клевать носом на кухне, рассуждая о том, где проходит грань между искусством и ремеслом, между искусством и хуйнёй тоже. Вопросы вечные, но от этого не менее интересные. Сначала Слава действительно пытался показать как он устал и не хочет разговаривать, но заметив заинтересованность Окси, разошёлся, стал выдвигать нелепые теории одну за другой, обзывать Мирона идиотом, и вести себя так, словно он в безопасности рядом с этим вооружённым маньяком.