Пламя и шрамы

— Ты носишь косы по обычаю Гондолина. Голос прошелестел у самого уха Глорфиндела. Они лежали почти друг на друге, тесно переплетясь телами, — отчасти из-за узости его ложа, отчасти же оттого, что ни один из них не желал размыкать объятий. Огонь слабо тлел в очаге, подсвечивая сумрак комнаты красноватыми бликами, в которые вплетались серебристые нити лунного света. Понемногу затихал Имладрис, отходили ко сну его обитатели и напевы вечерних песен смолкали вместе с их голосами. — Да что ты знаешь об обычаях Гондолина? — поддразнил Глорфиндел. Трандуил ответил ленивой усмешкой, нарочито пренебрегая вопросом, раздвигая пальцами мягкие волоски на затылке Глорфиндела и неспешно спускаясь вдоль лесенки позвоночника. — И волосы у тебя куда длиннее, чем принято ныне. Тоже в угоду Гондолину или же тебе самому? — Это моя тайна, — рассмеялся Глорфиндел, перебираясь ладонью с бедра на ягодицу Трандуила и принимаясь вполруки разминать мышцы. — Час поздний, ты будешь спать? — Когда твои руки на мне? Тут не до сна ни уму, ни телу… — Трандуил чуть запнулся, помедлив, но всё же продолжил: — Как бы ни было, спать подле тебя я не стану, ибо твой сон спугнули бы мои крики. Легкость тона тотчас же забылась пред подлинной сутью того, что изначально свело их вместе. Глорфиндел полулежал на спине, одним плечом упираясь в кровать, а другим — в теплую твердость груди эльфийского короля, но теперь повернулся, чтобы видеть лицо Трандуила. В первый раз он по-настоящему смотрел на него с той минуты, как они оказались в одной постели. Глаза Трандуила всё еще темнели грозовой синью неутихшего возбуждения, губы раскраснелись от поцелуев, одна из безупречных кос утратила свою безупречность вместе со вплетенным меж прядей шнурком, а на ключице расцветал амарантом кровоподтек, оставленный ртом самого Глорфиндела. Не в силах удержаться, он потянулся к лесному владыке, поднимаясь ладонями, будто обретшими собственную волю, по гладким равнинам его живота ко взгорью мускулистой груди. Большим пальцем он отыскал острый бугорок напрягшегося соска, и Трандуил, зашипев, по-кошачьи выгнулся под его лаской, а потом перехватил странствующую по его телу руку, запечатывая пытливую длань поцелуем. — Твои сны часто претворяются кошмарами? — не враз возвращаясь к реальности, спросил наконец Глорфиндел, вдоволь налюбовавшись Трандуилом. — Нередко, — последовал ответ. — И в этих снах лицо мне ожигает драконье пламя. Скажи, что ты избавлен хотя бы от этой пытки. Глорфиндел покачал головой. — Мне снятся полыхающие пламенем зеницы и огненные бичи балрога. Они оплетают мне грудь, сдавливают горло, и я слышу, как, лопаясь, трещит кожа, и давлюсь криком, когда нестерпимый жар раздирает легкие. — Голос Глорфиндела, казалось, был полон пепла. — В иные ночи мои крики будят весь Имладрис, и сам я просыпаюсь в объятиях лорда Элронда, не сознавая, где я, и жив ли вообще. Трандуил чуть сдвинулся в кольце его рук, теснее привлекая к себе Глорфиндела. Сильные ладони, оглаживающие его спину, были теплыми и нежными, а поцелуй на его губах дарил обещание. — Расскажи мне о врачевании, — тихо попросил Глорфиндел, поглаживая кончиками пальцев лицо лесного короля там, где, как он знал теперь, скрывались под чарами шрамы. Трандуил смежил веки, мысленно возвращаясь в прошлое, а потом вдруг, тряхнув головой, будто отгоняя морок, со сдавленным стоном зарылся лицом в плечо Глорфинделу. Чувствуя, как дрожь сотрясает прильнувшее к нему тело, тот широкой ладонью обнял затылок короля эльфов, баюкая, успокаивая, лаская. — Я мог бы разделить твою боль, — тихо проговорил Глорфиндел. — Со своей я всегда был один на один. Лорд Элронд исполнен сострадания, однако же ему не дано понять, и сам я не взвалил бы на него это бремя. Он ощутил согласный кивок у своего плеча. Кончиками пальцев Глорфиндел приподнял к себе лицо эльфийского короля, вновь утонув в бездонной синеве его взгляда. — Увидев другую сторону медали, — продолжил Глорфиндел, — я обрел бы знание, которого смерть лишила меня… Его слова замерли на устах Трандуила. Поцелуй лесного владыки был пьянящим и жарким, и на долгий миг, лаская твердые горячие губы, Глорфиндел почти позабыл о нити их разговора. Всё завораживало в Трандуиле — от искусного языка, скользящего в чувственном танце, до длинных изящных ног, скользящих вдоль ног Глорфиндела. — Это не похоже на врачевание раны от стрелы или меча, — нехотя оторвавшись от его губ, заговорил Трандуил. — Плеть огня сечет быстро, но кажется, что раны никогда не затянутся. Не знаю, сколько это длилось — месяцы… быть может, год. Целители увлажняли ожоги и накладывали повязки, меня же поначалу подолгу держали в беспамятстве, опаивая настоями дурманных трав, снадобьями и мирувором. Но в те часы, что я оставался в ясном рассудке, боль была мучительна и невыносима. Глорфинделу было трудно дышать, как если бы с каждым словом боль Трандуила претворялась его собственной болью. И он желал удержать поток слов, желал стереть поцелуями память о давней муке, но эльфийский король продолжал: — Хуже всего были ночи. Даже во сне мое тело не находило покоя. Много месяцев я не мог говорить, ибо при всяком движении личных мышц тотчас же вскрывались свежие струпья. Я существовал лишь на жидкой пище, которую вливали мне в рот по капле. Холодной, всегда холодной, ибо любое тепло было для меня нестерпимо. И после еще долгие годы я сторонился огня, предпочитая прохладу и сумрак своих чертогов. Горькие слова смолкли, когда, со сдавленным вскриком, Глорфиндел потянулся к эльфийскому королю, и Трандуил не оттолкнул его рук, и глаза его мерцали жемчужной росой непролитых слез. — Когда в ночных кошмарах я слышу треск своих горящих волос, — прошептал Глорфиндел ему в шею, — проснувшись, я кутаюсь в их нынешнюю копну и понимаю, что это всего лишь сон. Вот отчего они так длинны. — Спи. Я буду здесь, чтобы стеречь твой покой. — Спать, — возразил Глорфиндел, — я стану не раньше, чем снова буду с тобой. Трандуил тихо рассмеялся. — Я хотел тебя за обедом. Хотел смести на пол все эти яства и взять тебя на столе на глазах у твоих и своих людей. Представив это, Глорфиндел не сдержал улыбки, хотя и знал, что лесной король не из тех, кто подавляет свои порывы. — И что же заставило тебя передумать? Хотя я, вообще-то, не жалуюсь, что всё еще могу показаться в Имладрисе с наступлением утра. — По правде, я просто не был уверен, присоединится ли к нам Владыка Элронд или же пронзит меня насквозь. — Он пронзил бы тебя, без сомнения, хотя и не мечом, — отозвался Глорфиндел, рисуя круги по его животу костяшками пальцев. — У тебя есть что-нибудь? — спросил Трандуил, вглядываясь в сумрак комнаты. — Масло или какое-нибудь притирание? Глорфиндел кивнул, но, начав было подниматься, понял, что сперва ему придется отпутать волосы и конечности от Трандуила. Когда, высвободившись, он обнаженным направился к каминной доске, чтобы отыскать небольшой флакон с благовонным маслом, за спиной у него раздался приглушенный стон восхищения. Он помедлил, не спеша вернуться на ложе, любуясь раскинувшимся на шелках простыней повелителем леса. Кожа Трандуила сияла белым золотом в свете камина, а его волосы и грудь ласкали серебристые пальцы лунного света. Мятущийся и порочный, он словно бы был распят между неутолимой страстью и неизбывной болью. Пламень вожделения, тлеющий под пеплом страдания — смогут ли они дать друг другу больше, подумал Глорфиндел. И если им суждено быть вместе, выдержит ли их страсть испытание горечью? — Иди ко мне, — поманил его Трандуил, и Глорфиндел повиновался королю.