Son of a gun

Ноябрь 1990 Раздался громкий и продолжительный стук в дверь, который заставил Керри проснуться. Разлепив глаза, она приподнялась на локте и почувствовала ноющую боль в затёкшей шее. Часы показывали девять утра. Кого могло принести в такую рань? Керри села на диване и, разминая шею, окинула взглядом маленькую комнатку. Кругом валялись разбросанные банки из-под пива и коробки от доставки еды со вчерашнего вечера. Скорее, ночи или даже сегодняшнего утра, так как угомонились все только несколько часов назад. В кресле, вытянув ноги и закинув голову назад, спал Крист, упрямо не замечавший стук, который повторился уже в третий раз. Керри встала и, пошатываясь, дошла до двери. На пороге стояла незнакомая блондинка с ярким макияжем, похоже, оставшимся с прошлого вечера. Керри молча уставилась на неё, щурясь от дневного света. У неё самой тушь скаталась в комочки и в некоторых местах размазалась, и, встретив её в таком виде, например, в супермаркете, можно было подумать, что она недавно проходила обряд по вызову сатаны. Какое-то время они так и простояли, оглядывая друг друга, пока незнакомка, наконец, не спросила: — Курт дома? — Он сейчас не в состоянии давать автографы, — ответила Керри, предварительно кашлянув, чтобы прочистить горло. Им с Чедом с трудом удалось поднять Курта по лестнице и уложить в кровать, когда под конец он уже мало что соображал и иногда порывался буянить. — Мне не нужен автограф, — блондинка усмехнулась, — ты, что, не знаешь меня? — Она с немалой долей надменности приподняла брови, словно перед Керри стояла Мадонна, только вместо Иисуса в руках она могла бы держать только бутылку. — Нет… К счастью, — Керри потёрла глаза, мечтая о том, чтобы поскорее вернуться на диван. — Хочешь увидеть Курта — приходи на концерт. Тогда, возможно, тебе повезёт, и он ударит тебя гитарой по голове, — с этими словами она закрыла перед гостьей дверь. Неделей позже Керри пришлось узнать о незнакомке больше, чем она рассчитывала, когда та всё-таки заявилась на концерт и поймала их в баре после выступления. Её звали Эбби, и она была вокалисткой в дрим-поп группе, название которой ассоциировалось у Керри с тягучей сахарной карамелью, которую в традиционных кондитерских растягивали на крюках, и запомнить его она так и не смогла. Эбби сама была карамелью, сладкой, липкой до той степени, что становилась тошнотворной. Но, раскусив эту карамельку однажды, Керри открыла внутри сгнившую начинку, отталкивающую, но жёсткую и способную при неосторожности сломать тебе зубы. Через месяц Курт и Эбби уже были парой. Это случилось как бы само собой, но Керри чувствовала, будто Эбби знала, что именно так оно и будет, ещё в то утро, когда она заявилась на порог его дома на Пеар стрит в Олимпии с намерением украсть Курта у Керри. Сначала Керри испытывала приступы ксенофобии, когда Эбби семимильными шагами входила в их мир, как перед чем-то чужим и непонятным, но потом этот страх перерос в полноценную, но при этом довольно слабовыраженную вражду, ненависть, которая пустила свои корни при первой встрече. Керри ненавидела её за наглость и за этот молниеносный успех, в котором та была уверена с самого начала. Она была знакома с парой девушек, с которыми Курт встречался за последние два с половиной года, но ни одна из них не вызывала к себе такого необъяснимого отвращения и не имела того лица, по которому Керри так хотела вмазать. Она просто принимала это как должное, как неотъемлемую часть жизни Курта, не выказывая ничего, что могло бы разрушить его отношения или дать трещину в их дружбе. С последней из девушек их даже можно было назвать подругами, и бывало, что они иной раз проводили время вместе. Керри никогда не была собственницей, особенно по части пребывания Курта в её жизни, и ещё в самом начале их знакомства отказала себе в удовольствии ревновать его, хотя такое заманчивое желание до сих пор часто её посещало.