Hide your heart in your gut But for what? When they're waiting to pull you apart like a scarecrow On death row, so now all of your secrets are shown.
В полутьме локоны Висенны казались кроваво-красными, совсем как крыши Мариборского замка или как пузырившийся в прозрачном кувшине напиток — странная смесь вишнёвого сока, яблочного сидра и каэдвенского стаута. Розоватая пена плотной шапкой укрывала поверхность жидкости — и друидка точно знала, что Алистер хитрил, утверждая, будто бы не применял к своей излюбленной выпивке никаких магических манипуляций. Если установить на пенный купол щепку, та оставалась в вертикальном положении, точно пустила корни. Чародей поднялся из-за уставленного приборами стола и протянул Висенне диадему, осторожно придерживая украшение самыми кончиками пальцев. Халцедон, казалось, был подсвечен изнутри и слегка искрился. — Держи. Не знаю, что творится в этой деревне, но, если Круг прав, — лучше перестраховаться. Висенна, прежде терпеливо молчавшая, кивнула, принимая венец. — Спасибо. Алистер насмешливо приподнял бровь, наблюдая, как подруга с любопытством, проступившем на обычно непроницаемом лице, рассматривает кристалл. — Что, не попросишь поделиться наработками? — Нет. Ждала, когда ты сам предложишь. Её губы тронула мягкая улыбка. Некромант взял кувшин и начал разливать напиток по бокалам, сдвинув на лоб очки, вручную усовершенствованные и оснащённые откидными дополнительными окулярами. — Свиток на столе. Заберёшь утром, когда будешь уезжать… Тебе точно необходимо подниматься в такую рань? — Да. До Ключа путь не близкий, Алистер. — Жаль. Очень жаль. Знал бы — приехал бы к тебе на пару дней раньше. Висенна откинула волосы и аккуратно опустила преобразившуюся диадему на голову, прислушиваясь к шипению пузырящейся в бокалах густой красной жидкости. — Ты не думал дать название этому пойлу? Чародей поморщился, недостоверно изображая раздражение. — Мёртвые боги, Висенна! Как можно употреблять столь низменное определение? «Пойло»… Пойлом можно без угрызений совести назвать, пожалуй, «Вызимского чемпиона» или ту дрянь, что наливают в «Риволи» под видом вина. А это — изысканный коктейль для спокойного и приятного вечера. Не слишком крепкий, не слишком сладкий, с лёгкими фруктовыми нотками и шоколадным послевкусием. — Тебе не кажется, что это очень длинное определение? Чародейка откинулась на спинку кресла, взяв протянутый бокал. Алистер, с картинно-задумчивым лицом, замер, рассматривая плавно сползающие по гладкому стеклу струйки пены. Примерно с таким видом студент кафедры Изящных Искусств оксенфуртской академии будет медлить возле прекрасной эльфской статуи, усиленно делая вид, точно сражён красотой форм и изяществом линий, а не шатается без дела по галерее дворца, прогуливая лекцию. — Пожалуй, ты права. Нужно дать имя зелью, что придаёт нашим встречам налёт цивилизованности. Могу назвать в твою честь. — Спасибо, что всего лишь алкоголь, а не очередную формулу для максимально эффективного оживления лягушек. — насмешливо сморщилась девушка. — Обижаешь. Я уже давно перешёл на зверей покрупнее. Но, вообще… «Addan mor»? Кажется, неплохо звучит. Висенна хмыкнула, но возражений, судя по всему, не имела. Алистер, наконец, наполнил и свой бокал и опустился в кресло напротив друидки, сразу же отпив пару глотков. Чародейка была одной из немногих, кто оказывался в силах выдержать пронизывающий взгляд некроманта, и временами они подолгу молча испытывали терпение друг друга, безотрывно глядя зрачки в зрачки, пока кто-нибудь не нарушал тишину вопросом. В этот раз первой заговорила Висенна. Потому как кое-что в визите друга её беспокоило. — Ты надолго задержишься в Мариборе? — Не знаю. Думаю, не больше недели. По большому счёту, с твоим отъездом делать мне здесь станет нечего, но раз уж заявился — осмотрю город да поищу новую шляпу в коллекцию. А потом — дальше, на север. Алистер пожал плечами и сделал ещё глоток, всё также не отрывая взгляда от мягких черт лица друидки. Висенна задумчиво постучала кончиками ногтей по запотевшему стеклу бокала, стремясь выскользнуть из-под пристального внимания. — Я бы хотела думать, что у тебя нет другой причины оставаться здесь. — Прошу прощения? — в низком голосе послышался недоумённый отзвук. — Я помню твою заинтересованность исследованиями Альзура. И твоё отношение к цензуре. — Висенна теперь всё же глядела прямо на собеседника, стараясь выражаться достаточно ясно, но обойтись без излишних подозрений. Ссориться ей не хотелось. - Надеюсь, что хранящиеся в библиотеке Круга записи останутся на месте после твоего отъезда, а городские власти не поднимут тревогу из-за того, что какой-то приезжий маг шатается по катакомбам. Чародей слегка помрачнел. — Я не настолько глуп, чтобы иметь дела с Кругом и подставлять тебя, Висенна. Это во-первых. Во-вторых… После погрома, учинённого Вием, в катакомбах вряд ли что-то осталось. Хотя, не скрою, мне приятно посетить город, в котором обитал и творил величайший из живших когда-либо магов. То, что учинили цензоры с его записями — кощунство. И я был бы счастлив заполучить оригинал любым способом… Если только он не ставит под удар тебя или кого-то из тех немногих, кто дорог мне. Он немного помолчал, сильнее сжав бокал в облачённой в тесную перчатку руке. Кожа слегка поскрипывала на беспокойных пальцах. Висенна видела насквозь и мысли некроманта, и он не сопротивлялся попыткам читать себя — лишь доверительно подставлял потаённые уголки сознания под изящное лезвие магии. Так что она прекрасно знала, что чародей не лжёт, а в катакомбы намерен наведаться максимально тихо. Кроме того, у него тоже были вопросы. Алистер отпил ещё немного и поставил бокал на изогнутую рукоять кресла. Украшенное искусной резьбой тёмное дерево удивительным образом гармонировало с его вычурным бархатным камзолом, расшитом кожаными полосами на рукавах, талии и воротнике. Резкие линии отлично подчёркивали несколько нескладную худощавую фигуру. Честно говоря, то, как молодой чародей одевался, ставило Висенну в ступор, пусть она никогда и не подавала виду. Раньше она полагала, что только магички склонны уделять столько времени своему облику. Алистер обожал широкополые шляпы по нильфгаардской моде, но вечно дополнял их перьями и полупрозрачными лентами, не гнушался сочетать потёртые кожаные штаны, вполне пригодные для скитаний по трактам, с рубашками из расписанной вручную ткани, украшениями из посеребрённых птичьих черепов, элегантными эльфскими ботинками и чёрт знает, чем ещё — на какое-то из чародейских собраний пару лет назад к банкету он нацепил на глаза плотную повязку, вышитую золотистым узором, с тонким кружевом по краям, зачаровав ту так, чтобы видеть сквозь ткань, но не давать возможность собеседнику увидеть его глаза, а губы оттенил чёрным. Перчатка, скрывавшая увечье, была форменным произведением искусства — на месте ногтей вшиты заострённые серебристые пластины, швы удалены магически, а манжет оставлен настолько узким, что идеально повторял силуэт отсутствующей плоти. Над костяшками едва заметно поблескивали обсидиановые выступы. Вьющиеся от природы волосы цвета подёрнутой первой изморозью пшеницы чародей выпрямлял, поддерживая, к тому же, неизменной длину до середины шеи. Первое впечатление некромант производил натурально убийственное. Не выглядеть при всём этом шутом помогало, пожалуй, то, что Алистеру хватало вкуса придерживаться исключительно тёмной цветовой гаммы и ума, чтобы сочетать несочетаемое эффектным, но привлекательным образом. Иногда друидка задавалась вопросом, зачем магу такой маскарад, но полагала, что с возрастом он, вероятно, станет более сдержанным. Как и все прочие. Лишь бы не растерял своей одержимости исследованиями и той прекрасной наивности, которая позволяет не оглядываться на существующие моральные ограничения. Впрочем, сейчас Алистер был в дороге, а значит — не при полном параде. В глаза бросались лишь неизменная перчатка, странный камзол да каблуки на идеально вычищенных туфлях с пряжками — выдающийся рост к достоинствам некроманта не относился. Чародей, тем временем, заговорил вновь. — Раз уж речь зашла о формулах, записях и прочем бумажном хламе, сопутствующем нашей работе… Дай слово, что тот свиток, что ждёт тебя на столе, не попадёт в чужие руки. Там мои заметки по трансформации аккумулирующих свойств кристаллов и кое-что, чем я вовсе не хотел бы пока делиться с магической общественностью. Он, кажется, смутился. Висенна заинтересованно подняла брови, коснувшись губами края своего бокала. — Немного новых наработок по некромантии. Упрощение процесса, уменьшение расхода энергии… Если вкратце, недавно мне удалось на несколько часов оживить систему из сшитых между собой органов разных людей. Различной степени свежести, что-то новое, что-то из препаратов. — заметив насторожившийся взгляд Висенны, Алистер поспешил добавить. — Конечно, ни о какой настоящей жизни речь не идёт, а уж тем более — о создании нового организма. Суть в том, что система стабильно работала без подпитки извне довольно продолжительное время, а начальный импульс силы равнялся примерно тому же количеству, что можно затратить для… Скажем, призыва одной молнии. Висенна молчала. Затем, очень медленно, кивнула. — Хорошо. Я сохраню твои записи в тайне. Скорее всего, уничтожу, ознакомившись. И… Я благодарна, что ты делишься своими находками со мной. Алистер едва слышно облегчённо вздохнул после слов чародейки. Выбрав столь экстравагантную область исследований невольно становишься параноиком и начинаешь ждать осуждения ото всех, даже тех, кого ты, казалось бы, знаешь. Он никогда не слышал от Висенны упрёков, и всё же не мог отделаться от страха перегнуть палку и оказаться отверженным. — Круг ведь не одобряет интереса к мёртвым телам, верно? — А сам как думаешь? — она неторопливо потягивала свеженазванный Addan mor, закинув ногу на ногу. — Думаю, что мне на редкость повезло встретить разделяющую мои увлечения друидку, и жалею, что нам так редко удаётся поговорить… Знаешь, полезно иногда побыть с кем-то, кто не испытывает к тебе отвращения. По лицу некроманта скользнула тень горькой усмешки. Он залпом осушил свой бокал и поднялся, чтобы налить следующую порцию. Пестрокрылая птица за окном встрепенулась на ветке дерева, точно очнулась от ночного кошмара, нахохлилась и вскоре задремала вновь.***
Она пахнет осенним лесом, ноябрьским ветром, сухой бумагой, и, совсем немного, смесью ромашки и чемерицы. Алистер медленно целует шею Висенны, постепенно спускаясь вдоль просвечивающей сквозь бледную кожу шеи вены к острым ключицам, выглядывавшим из-под расшнурованного воротника мужской рубашки. Мягкие пальцы друидки перебирают пряди его волос, зарываясь глубже, скользя кончиками ногтей по коже головы, прижимая к себе ближе. -В воспоминаниях всё не такое чёткое, не правда ли, Алистер? Рот, мягкий и влажный, нежным бутоном сомкнулся вокруг освобождённых от перчатки костяных перстов, язык проходится по фаланге за фалангой, лаская сухожилия, изучая рельеф и заглаживая крошечные трещины. Алистер не в силах вымолвить ни слова. Он не в силах даже дышать, наблюдая за тошнотворно-прекрасным единением живой плоти и мёртвой. Все свечи в комнате уже прогорели, и последняя одиноко оплывала на окне, теряясь в неверном свете медового диска луны, выглянувшей из-за облаков. Временно, на безумно краткий миг без раздумий о будущем, они наслаждались друг другом, не имея ничего, кроме себя самих, и не желая чего-то большего. Губы обоих всё ещё хранят горьковатый вишнёвый привкус, а каждый поцелуй превращается из сплетения языков в сплетение мыслей и странных, прячущихся в отдалённых кладовых разума, чувств. Тёмных, как одеяния некроманта, искрящихся, как халцедон в диадеме Висенны, сладких, как патока и безнадёжных, как последний вздох висельника. -Ты ведь догадывался, что вы больше не увидитесь. Простынь путается вокруг ступней, а бёдра Висенны крепко сжимают поясницу Алистера. Волосы, разметавшиеся по подушке, напоминают струйки крови. Ногти впиваются в плечи, царапая, притягивая вплотную, ладони скользят по покрывшейся каплями пота спине и напряжённым выступам позвоночника. Именно так, как нужно. Именно тогда, когда нужно. Дыхание становится сбивчивым, поцелуи — короче, движения — отрывистее. Алистер теряет себя в череде жарких прикосновений и хрипловатых стонов, понимая лишь, что ни на секунду не хочет выпускать из объятий живое, дышащее тело. — Она знала обо всех твоих делах. Всегда знала. Тебе было стыдно смотреть ей в глаза. Под полуприкрытыми веками Висенны — бездна, в дрожи её тела — трепещущие волны магии, в слиянии губ — единение и успокоение. От свечи на окне осталась бесформенная горка тёплого оплывшего воска и хрупкий фитиль, который рассыплется пеплом от любого неверного касания. До рассвета едва ли больше часа. Пестрокрылая птица за окном тревожно вздрагивает, но не срывается с места, терпеливо дожидаясь.***
Пол был очень твёрдым, а голова — очень тяжёлой. Алистер нашарил в темноте ступеньки деревянной лестницы, спускающейся от люка в потолке, и, крепко ухватившись, потянул себя наверх, кое-как сев. Кажется, он упал, спускаясь в свою импровизированную мертвецкую, и потерял сознание. По лбу медленно стекала струйка крови, а под намокшими волосами пульсировала свежая рана. Поморщившись, он прикрыл глаза, сосредотачиваясь на разошедшейся плоти и представляя, как срастаются её края, и алая жидкость превращается в тёмно-коричневую корку, неприятно стягивающую кожу. Лёгкий заряд магии пробежался по лицу, слегка покалывая. Пока этого хватит — чтобы обработать должным образом, придётся подниматься наверх, а это потеря времени и вероятность нового падения. Труп Йонатана всё ещё ждал своей участи на столе для вскрытий, стоявшем посреди погреба. Чародей щёлкнул пальцами, и в воздухе появились несколько синеватых светящихся шаров, парящих под потолком и тихо потрескивающих. В последнее время создать стабильный светильник не удавалось, но, в целом, и так было неплохо. Достаточно ярко, чтобы видеть и достаточно тускло, чтобы не болели глаза. Оказавшись на ногах, он отряхнулся и снял плащ, повесив тот на ступени лестницы. Взял с крючка на стене тяжёлый кожаный фартук, сменил одну повседневную перчатку (порез на которой жутко раздражал — надо будет зачаровать иглу чуть позже и хотя бы заштопать) на пару рабочих, намного менее примечательных, но, как и фартук, чистых и слегка пахнущих спиртом. — Ну и что тебе отрезать в первую очередь? Пожалуй, если бы труп отозвался, Алистер с удовольствием воткнул бы ему в глаз скальпель, взятый из лотка с инструментами, примостившегося на отдельном высоком столике, но тот, на счастье своё, промолчал. Итак, нужен был череп. Вернее — клиновидная кость, до которой ещё предстояло добраться. Если задуматься, можно было бы поднапрячься и извлечь необходимую деталь магически, но некроманту нравилось работать руками. Это успокаивало. Конечно, Алистер бы предпочёл увидеть на своём столе кого-нибудь моложе, свежее и, гм, с обезображенным печатью интеллекта лицом. Ну да выбирать в нынешних условиях не приходится. Воздух вокруг неприятно дрогнул. Застрявший меж извилин скользкий щуп начал сворачиваться, сжимаясь спиралью. — Помнишь, кто первым оказался под твоим скальпелем? — Заткнись. Чародей нахмурился и постарался сосредоточиться на срезании застёжек с одежды Йонатана. Грубая, насквозь вымокшая, покрытая соляными разводами и заляпанная кровью ткань легко поддавалась, иногда надрываясь с треском там, где Алистер придерживал материал. Нижнюю рубаху маг раскроил одним длинным движением от воротника к подолу, но решил, что обувь и штаны Йонатан вполне может оставить себе. Вряд ли они скрывали хоть что-то любопытное кроме слоёв застарелой грязи и колоний грибка. Некромант покрутил скальпель в пальцах и положил тот обратно к инструментам. Нет, сначала он отделит голову и кинет ту отмокать в кислоту, а вскрытием, которое было скорее приятной частью, чем необходимой, займётся позже. К тому времени, как Йонатан окажется разобран на отдельные влажно-губчатые элементы, кожа и мышцы уже достаточно размягчатся, чтобы обнажить череп полностью. Затянув на лбу трупа крепкий кожаный ремень, прижав им голову к поверхности стола, Алистер взял небольшую ручную пилу и, не без брезгливости оперевшись левым локтем на грудь контрабандиста, установил лезвие зубьями на его шею, нажал и с усилием двинул правой рукой вперёд. Кровь брызнула из необескровленного тела, стоило пиле нарушить целостность крупных сосудов. Уже остывшая, чуть вязкая тёмная жидкость, пара капель которой, кажется, попало на лицо мага, тихо хлюпала во всё углубляющемся разрезе, пока пила не остановилась, наткнувшись на кость. Алистер нажал сильнее. Позвонки с хрустом и треском поддались. Разумеется, он знал более изящный способ отделения головы от туловища, но данный материал не заслуживал таких почестей. Когда лезвие, прорвавшись сквозь мёртвую плоть, звякнуло о поверхность стола, чародей выпустил пилу и начал расстёгивать ремень на лбу Йонатана. Впрочем, принадлежал ли лоб теперь Йонатану — вопрос очень спорный. Легко подхватив голову за волосы, Алистер слегка поболтал её в воздухе над столом. Кровь теперь стекала устойчивой струйкой, постепенно образуя на гладком операционном металле тёмную лужицу. — Всё равно ты ей толком не пользовался. Тихо посмеявшись, некромант развернул голову лицом к себе и попытался скопировать нелепую посмертную гримасу. Затем сдвинул крышку с заранее установленного рядом со столом для вскрытий бака с кислотой и опустил отпиленное вместилище мыслей во встретившую его тихим бульканьем неаппетитную желтоватую жидкость без запаха, даже в разведённом виде сохранявшую маслянистую структуру. Теперь, пока мягкие ткани будут растворяться, у него есть время устроить себе сеанс успокаивающего копания во внутренностях, увы, с таким экспонатом весьма ограниченного. Ногой сместив бак подальше, чтобы случайно его не опрокинуть, он в раздумьях окинул бледное, покрытое синяками тело — контрабандист, видимо, не соврал насчёт трудностей путешествия в трюме, однако проверять, есть ли синяки на ягодицах Йонатана, в планы чародея не входило. Убрав пилу и вновь подхватив лёгкий скальпель, он коснулся кончиком ножа яремной вырезки на груди контрабандиста и задумался. Пожалуй, есть смысл ограничиться лишь грудной клеткой, не касаясь брюшной полости. Меньше грязи. Меньше вони. Меньше неожиданных открытий об особенностях состояния внутренних органов злоупотребляющих фисштехом малоприятных и начавших гнить изнутри ещё до смерти разбойников. Тело и так уже решило, что пора бы сочиться биологическими жидкостями. Продавив скальпелем на бледной липкой коже тонкую борозду, покрывшуюся мелкими тёмными бусинами выступившей крови, Алистер отложил лезвие в лоток и с усилием согнул пурпурно-сероватую руку в локте, закидывая её наверх, к несколько нелепому пеньку перепиленной шеи. Мёртвое тело не настолько мертво, насколько хотелось бы — труп не остаётся безвольной бледной куклой, в нём происходят сотни необратимых естественных процессов. Чем пациент свежее — тем проще с ним работать. К счастью, Йонатан ещё не успел начать странно подёргиваться и скрипеть из-за стремительно покидающих тело газов, но трупное окоченение уже заставило все его мышцы неприятно застыть. О подходящем ноже мечтать не приходилось — было только его подобие, выкованное здесь, на островах. Но с рассечением рёберных хрящей и этот инструмент справился идеально. Справа, затем слева. Вместе с окоченевшими мышцами и пристеночной плеврой. Быстро, чтобы нож не вошёл слишком глубоко и не повредил внутренние органы. Хотя, какое дело трупу. Названия некоторых элементов человеческого тела столь поэтичны, что невольно задумываешься, что же творилось в голове у составлявшего первые анатомические атласы и почему он выбрал именно эти слова для описаний вещей настолько непритязательных. Некромант осторожно подхватил пальцами грудину возле мечевидного отростка и слегка приподнял ту, начав отделять, отсекая диафрагму. Рука с ножом проскользнула в разрез, оказавшись внутри грудной полости, расправившись сначала с хрящом первого ребра, затем, с грудинно-ключичным сочленением. Реберные хрящи Йонатана уже окостенели. С возрастом это случается со всеми. Алистеру было любопытно, в каком состоянии его собственные хрящи — ну, или кого-нибудь из чародеев тех же лет. Многие консервировали свою внешность, но удаётся ли чарам обмануть кости? Снятая грудина полетела прямо на пол. Тяжёлый нож вновь сменился невесомым скальпелем. Алистера тянуло снять перчатки и прикоснуться к этой раскрытой бархатистой алой влажности. Ударивший в ноздри запах разложения мозг некроманта полностью игнорировал — всё его сознание оказалось сконцентрированно на надрезе перикарда. Обнажённые пальцы левой руки проскользнули в симметрию мышц и органов, между распахнувшимися после распила соединительного хряща рёбрами. Лёгкие, губчатые и вялые, обволокли кисть, надавившую на них сверху. Если мышцы и хрящи ещё как-то сопротивлялись, то здесь, по ту сторону фасада, наступало полное принятие своей участи и покорная холодность. Иногда в бреду, глубокими скеллигскими ночами, лишёнными звёзд, он мечтал ощутить нежные тонкие пальцы на своём сердце и позволить им пройтись по собственным рёбрам. А затем ответить тем же. «Прорастёт через мысли крыжовник, расцветёт между рёбер сирень.» Строчка забилась в голове раненной птицей. Алистер прикрыл глаза, беззвучно прошептав её, точно пробуя слова на вкус, перекатывая их кончиком языка в поисках продолжения. Или начала. Теперь стих не отпустит его мысли, пока не будет завершён и зафиксирован. Это может длиться несколько часов — а может тянуться несколько недель. В зависимости от того, как быстро придут рифмы. Если у некроманта и была муза, то это, должно быть, безумная беанн’ши, умудряющаяся придавать своим тоскливым завываниям мелодичность. Тяжело вздохнув, он опустил голову, крепко сжав скользкий упругий мышечный комок в груди Йонатана. Пора заканчивать.***
Клиновидная кость, чьи крылья Алистер заботливо отбелил, извлечённая из черепа, подошла идеально. Острый шпиль прибора прошёл сквозь отверстие со щелчком, укрепившись и замерев. Маг постучал кончиком костяного пальца по раухтопазу и чуть прищурился, послав кристаллу слабый магический импульс. Камень отозвался свечением. Теперь всё должно работать. Он поднялся из-за стола и поправил расстановку частей мегаскопа на полу. Выглядел тот, собранный из подручных средств, абсолютно чудовищно, но пока что работал. Осторожно вынув из пазов одно из зеркал, некромант установил на его месте совпадающий с извлечённым стеклом по диаметру прибор, коснулся пальцами острых уголков больших крыльев кости и тихо проговорил: — Aen'drean va, elaine`t iers.***
Йеннифэр проснулась и села на кровати. В лучшей спальне Каэр Трольде лишь отдалённо слышались завывания ветра. Беспокойство, не покидавшее её с самого прибытия на острова, снова всколыхнулось, тенью метнувшись по снам и расплавленным оловом заполнив сердце, которое, предательски дрогнув, рухнуло куда-то вниз, затерявшись в завязавшемся узлом желудке. За оконным стеклом начиналась бескрайняя пустота, лишённая просвета. Чужая. Озлобленная. До тошноты холодная. Чародейка вдруг почувствовала себя невыносимо одинокой и потерянной. Это всё из-за тревоги за Цири? Или здесь, на Скеллиге, творится что-то ещё?