Мой милый друг

Я люблю лежать рядом с тобой. Просто лежать и ничего больше не делать. Не читать, не сидеть в интернете, не смотреть какой-нибудь, даже самый интересный, фильм. Именно просто лежать, болтая о всякой всячине, которая покажется абсолютно бессмысленной любому другому человеку. Но только не нам. Хоть это причины вступления Турции в Первую Мировую, хоть круги кровообращения у хордовых. Мне нравится, что с тобой я могу поговорить на любую тему, и ты никогда не скажешь мне: «Что за глупости у тебя в голове?». Но иногда простая болтовня начинает казаться скучной, лишённой энергии, которая мне так нравится в тебе. Мне кажется, что за время бесконечных разговоров мы исчерпали уже все возможные темы. Нет, сейчас появится очередная безумная мысль, что даст повод для рассуждений ещё на несколько часов, но я хочу немного другого. Того, что является крайней мерой уничтожения постоянно подступающей со стороны жизни скуки. Но ты ведь опять будешь строить из себя недотрогу или, того хуже, не воспринимать мои намёки. Я переворачиваюсь на бок, лёжа теперь лицом к тебе. Ты как обычно улыбаешься так мягко, так тепло и нежно. Но твоя улыбка не живая, эти эмоции не твои, наносные. Ты опять не хочешь признавать чего-то. Только что это — чувства ко мне или их отсутствие? Мне нравится цвет твоих глаз, сейчас они зелёные, словно листья сирени под моим окном. Я закидываю на тебя ногу, но ты только легко гладишь её, как и всегда, когда я касаюсь тебя. — Помнится, ты говорил, что у тебя встаёт за три минуты. Проверим? И даже сейчас твои глаза остаются такими же спокойными, хоть уголками губам ты немного улыбнулся. Слишком вяло, мне нужно больше отдачи с твоей стороны. Не помню, говорила ли я тебе, но ты не очень сильно возбуждаешь, когда не предпринимаешь для этого никаких действий. Но от единственного гладящего прикосновения вдоль позвоночника я опять начинаю бездумно улыбаться, радуясь тому, что ты рядом со мной. Да, собственно говоря, жизнь всегда кажется мне более светлой, более счастливой, когда появляется хоть какая-то вероятность во взаимность моих чувств. А сейчас эти чувства, что-то, какие-то не очень платонические. Быстро поцеловав тебя, лишь на мгновение прижавшись к твоим, очень мягким, губам, я опираюсь на твою грудь руками и, перенеся вес равномерно на обе ноги, плотно сажусь на тебя. Я наклоняюсь вперёд, почти ложась на твоё тело, а лицом нависая на твоим. Ты снова улыбаешься, но теперь это больше похоже на твою искреннюю улыбку «Я съем твой мозг чайной ложечкой». В ней есть что-то от безумия, но я никогда не отрицала, что такое есть и во мне. Мне нравится, когда ты так улыбаешься, это значит, что ты наконец испытываешь настоящие эмоции. Только я не знаю, дружеские они, или есть нечто большее. — Ты уверена? Мне смешно. Ты всякий раз так удивляешься моим идеям в постели, будто бы я впервые лезу к тебе. Будто бы ты успел забыть, что мы делали вчера. Хотя, возможно, ты просто не объединяешь в одного человека девушку, с которой перепробовал половину Камасутры, и лучшего друга. Я не вижу себя со стороны, но, может быть, у меня тоже меняется цвет глаз, когда я смотрю на тебя? Помнится, ты всегда сравнивал их с солнечным лучом посреди светло-зелёной долины, хотя все вокруг считают, что у меня серо-голубые глаза. — Неа. А то, что на тебя легла, исключительно от холода. Ты очень плохо понимаешь, когда я пытаюсь тебе намекать. Или я слишком стесняюсь это делать. Зато спать с тобой, видимо, не стесняюсь... Я выпрямляю руки, обнимая тебя за шею и притягивая к себе. Ты улыбаешься. Ты уже прекрасно знаешь, чего я хочу, но почему-то продолжаешь делать вид, что ничего не понимаешь. Но отвечаешь на поцелуй. Хоть и с вечным своим ровнодушием, но то, как ты прижимаешь меня к себе, как гладишь по спине, не обращая внимания на плотную ткань футболки, говорит совершенно об обратном. Тебе не просто нравится быть со мной, ты, пусть и не признаёшь этого, желаешь меня так же сильно, как я — тебя. Я немного отталкиваюсь от тебя, чтобы сползти чуть ниже и понять, достигла ли я своей изначальной цели. Я помню, какого размера становится твой лингам, когда ты возбуждён, доведён до края. Или вообще, находится уже во мне. Да. Готово. Я оглядываясь на электронные часы, отображающие не только минуты, но и секунды, и, восстановив в своей памяти время, которое я взяла за точку отсчёта, вычла его из того, что отображало табло сейчас. — Три и семнадцать. Ты приподнимаешься на локтях и уже по своему желанию целуешь меня в шею. А чуть позже — спустя едва ли мгновение — оттягиваешь моё внимание от часов, забравшись руками значительно ниже, чем до этого, ощупывая, словно в первый раз, мои ягодицы. И целуешь. Что уж говорить, когда у тебя есть свой интерес в этом, целуешься ты просто превосходно. Ты ненадолго отрываешься и щекочешь мне ухо своим тёплым дыханием. — Издеваешься. И чем я над тобой могу издеваться? Странное у тебя мнение насчёт меня. Надо будет об этом поговорить, когда надоест заниматься тем, что мы делаем в данный момент. Или твой лингам в ультимативной форме откажется вставать, пока ему не дадут наконец отдохнуть. — Зато не скучно.