Имя твое

      Обычно Момо просыпалась едва ли не раньше всех в отряде. Готовила документацию, пока ничто не нарушало тишину, работала с отчетами — ей нравилось вставать рано, встречать рассвет и дышать свежестью утра. Слушать, как начинают петь птицы, как медленно просыпается отряд, как переругиваются рядовые, подметая территорию, как отчаянно зевает Хирако-тайчо, проклиная все на свете за то, что ему приходится подниматься в такую рань… Капитан всегда недоумевал, откуда у Хинамори столько бодрости с утра, и всегда добавлял что-то вроде «эх, молодость!»       Но на этот раз Момо разбудило не пение первых ранних птиц над ее окном, а аромат кофе и рука Хирако, трясущая ее за плечо. Еще не размыкая глаз, Момо поняла, что будит ее именно Хирако — у кого еще могла быть такая реяцу? Реяцу капитана пахла табаком, городом и джазом, хотя джаз и не имеет запаха, но и духовную силу шинигами ощущают не обонянием. В любом случае, каждая реяцу — уникальна. Есть вязкая, неприятная, как у той троицы арранкаров — фрасьонов Трес Эспады. Есть свежая и прохладная, как у Тоширо. Есть сладкая и липкая, как у Айзена — то и дело, прилипнешь, как пчела к варенью… Реяцу Хирако нравилась Момо, она вселяла в нее уверенность и спокойствие, давала ощущение защищенности.       — Тайчо-о… — простонала Хинамори, открывая глаза и садясь на постели, сонная и растрепанная. Она уже хотела взять чашку кофе и даже открыла рот, чтобы поблагодарить за заботу, как вдруг ее рука вместо чашки схватила пустоту.       Хирако стоял с подносом, на котором лежал круассан с шоколадной начинкой и дымилась чашка с ароматным бодрящим напитком, и улыбался во весь рот. Однако он не спешил отдавать завтрак своему лейтенанту. Но не пришел же он в ее комнату, чтобы похвастаться собственным завтраком? На вопросительный взгляд Момо Хирако пояснил:       — Это все тебе, если скажешь «Дай мне, Шинджи, пожалуйста!»       Момо сцепила зубы и упрямо поджала губы в тонкую линию.       — А вы говорили, что не признаете грязную игру, Хирако-тайчо, — поддела она капитана.       — Я? — искренне изумился Шинджи. — Во-первых, я сказал, что не люблю, а не «не признаю», а во-вторых — где ты видела грязную игру? Это обычный шантаж. Так скажешь? Или я сам это съем?       С деланным аппетитом принюхиваясь и так же деланно наслаждаясь, Хирако провел круассаном у себя под носом. Момо не оценила цирк. Она встала, решив пойти с козырей: появиться перед капитаном в одной ночной сорочке. Стеснения Хинамори, как ни странно, не испытывала, зато Хирако, едва с нее соскользнуло одеяло, покраснел и быстро ретировался, закрывая глаза руками. Поднос с завтраком он оставил у нее в комнате.       «Отлично сработало», — подумала Момо, запуская зубы в круассан, — «Он меня стесняется. Можно иногда сыграть на этом».       Почему сама Хинамори не стесняется, она не знала. Но, если бы она была совсем голая, то показаться капитану, который все же мужчина, не смогла бы. А сорочка — что сорочка? Она все прикрывает, да и на что там у Момо смотреть?       Мысли о том, что она играет с чужими чувствами, у лейтенанта тоже не возникло. Она не могла поверить в то, что у Хирако есть какие-то к ней чувства, кроме, разве что, ответственности за младшую по званию. Он просто шутит и добивается своей цели любыми методами — так почему ей нельзя поступать так же?       Доев круассан и допив идеально сваренный кофе (откуда тайчо знает, сколько сахара она любит?) Хинамори переоделась в форму и отправилась на утреннее построение. Рядовые и младшие офицеры с утра были недовольны не только службой, но и жизнью в целом, однако вежливо приветствовали своего лейтенанта — Момо в отряде любили. Она кивала солдатам, отвечая на их «доброе утро, Хинамори-фукутайчо», и все шло просто замечательно, пока к Момо не подбежал какой-то паренек без значка отряда на форме, и не вручил ей букет розовых тюльпанов. Момо так опешила, что не сразу приняла букет, просто стоя и хлопая глазами, пока юноша протягивал ей цветы. Наконец взяла, поднесла к губам и вдохнула аромат. Но, как только Момо отняла тюльпаны от лица, таинственного курьера и след простыл. И ведь реяцу он свою скрывал — не так умело, Момо могла бы распознать, если бы не так сильно удивилась…       Ну и что ей теперь делать с этим ярким благоухающим веником? Первая сердитая мысль — бросить на землю. Зачем играть с ней, присылая букеты? Чтобы она сказала имя? Чтобы сорвать ее первый поцелуй? В том, что цветы прислал Хирако, она почти не сомневалась. Бросить, несомненно бросить — на землю или в его довольную рожу! Почему все ее капитаны лезут в ее жизнь? Сколько можно? Но… не бросать же, в самом деле.       Момо стало жаль ни в чем не повинные цветы, и она, распустив галдящих солдат пораньше, отправилась в отряд — искать вазу.       Ваза нашлась в кабинете Хирако. Там же нашелся и сам Хирако, с самым невинным видом усердно корпевший над отчетностью. Будто он не имеет к цветам никакого отношения. Как же далеко капитан может зайти ради своей шутки? В том, что это просто шутка, Хинамори не усомнилась ни разу. Он хочет влюбить ее в себя — но зачем ему это нужно? Айзен был душкой, — с тоской вспомнила предателя Момо — да, он хотел ее убить, но хотя бы в душу не лез.       Момо вошла в кабинет капитана без стука, и сняла со шкафа вазу. Вместе с вазой снялось облако пыли, тут же попавшей ей в нос. Момо чихнула и едва не выронила вазу и букет из рук, но все же удержала и то, и другое; поставила цветы в вазу, а вазу — на стол Хирако. Капитан удивленно посмотрел на нее.       — Это что такое, Момо-чан?       Момо проглотила язвительное «А то вы не знаете», и сказала:       — Хирако-тайчо, это тюльпаны. Какой-то рядовой сейчас передал мне букет. Как вы думаете, от кого он может быть?       — А я откуда знаю? — пожал плечами капитан. — От Хицугаи твоего, ну или Киры. Или младший офицер какой-то втрескался, или тот самый рядовой. Популярна ты у нас, Момо-чан, девушка на выданье!       Он говорил так равнодушно, словно его ничуть не трогало то, что Момо кто-то подарил цветы и то, что кто-то может быть в нее влюблен. С одной стороны, это радовало ее — вчерашние домыслы не были правдой, капитан не любит ее и просто смеялся над ней, пока ему не надоела шутка. С другой стороны — Момо было чисто по-женски обидно. Ей не была нужна любовь Хирако, но, как оказалось, только тогда, когда она думала, что оная любовь существует. Теперь же душу Хинамори захлестнула обида.       Момо засопела, и крылья ее носа раздулись. Хирако невозмутимо продолжал заполнять бумаги. Пару минут Момо просто стояла столбом и смотрела на него, но ни одна черточка на лице капитана не дрогнула. Хинамори фыркнула, схватила вазу в обнимку, почти бегом вылетела из кабинета Хирако и хлопнула дверью так, что со стены посыпалась известка.       Оставив злополучную вазу у себя в кабинете, Хинамори направилась в Десятый отряд, чтобы посоветоваться с Тоширо. В конце концов, тот был ее названным братом. Кто, если не он, мог утешить ее?       А вдруг это он послал цветы?       Нет, все стоило выяснить с глазу на глаз!       В Десятом отряде Момо встретила Рангику. Хинамори пыталась возражать и лепетать, что она пришла к Тоширо, но Мацумото крепко обняла ее, прижавшись к плечу своей внушительной грудью, проворковала, что Хицугая-тайчо на тренировке, и утащила Момо пить чай.       — Мне сегодня цветы подарили, — отчего-то виновато сказала Момо, баюкая чашку чая в ладонях.       — Кто? — воодушевилась Мацумото.       — Не знаю, — призналась Хинамори и отпила глоток чая.       Рангику заметно оживилась. Она любила подобные истории.       Момо рассказала про рядового без знака отличия, но не стала упоминать про спор с Хирако, зная, что иначе вскоре об этом узнал бы весь Сейретей. При всех своих несомненных достоинствах Рангику обожала сплетни.       Едва Момо закончила, как из-за двери послышался недовольный голос Тоширо:       — Мацумото! Опять чаи гоняешь? У тебя документы, мы все сроки опять запорем! Ой, Хинамори… — увидев подругу, Хицугая сменил гнев на милость. Предприимчивая Рангику тут же вручила ему чашку свежего чая и поспешила убежать куда-то явно не к документам.       — Широ-чан, — решительно начала Момо, задавшись целью непременно расставить все точки над i. — Я тебе нравлюсь?       Тоширо подавился чаем, и Хинамори пришлось хлопать его по спине. Откашлявшись, Тоширо вспылил:       — Что ты несешь?       — Скажи мне честно, пожалуйста, — серьезно попросила Момо, заглядывая ему в лицо. — Это очень важно. Ты в меня влюблен?       — Ну и вопросы у тебя, — пораженный Хицугая неловко потер макушку. — Был влюблен, — нехотя признал он. — В детстве еще. Но ты только про Айзена своего думала, и я… в общем, отпустило. Теперь ты просто мне, как сестра, но я не чувствую, что я в тебя влюблен. А зачем тебе это?       — Метод исключения, — пожала плечами Момо, отпивая чай. И рассказала Тоширо все — и про Хирако, и про спор с ним, и про день рождения Урахары, и про танцы, и про туманные замечания Хиори и Оторибаши, и про завтрак… Хицугая слушал и хмурил брови.       — Что ты думаешь, Широ-чан? — спросила Момо, закончив рассказ.       — Я думаю, что убью Хирако, если он тебя обидит, — проговорил Тоширо. — Но пока что не заметно, что он хочет тебя обидеть. Я почти уверен, что он не относится к вашему спору серьезно, и скоро все забудет, если ты не будешь давать повода вспомнить. И, ради Бога, не смей разгуливать перед ним в ночной сорочке! — краснея, добавил Хицугая.       Момо поблагодарила названного брата за чай и внимание, и ушла, оставив Тоширо негодовать по поводу снова куда-то запропастившейся Рангику.       Когда Хинамори вернулась в Пятый отряд, у дверей ее кабинета стоял Хирако. Стоял, опираясь спиной на стенку и скрестив руки на груди, делая вид, что совсем ее не ждет. Но, как только Момо подошла, капитан обернулся к ней и преградил ей путь.       — Ладно, — хрипло сказал он. — Сдаюсь. Цветы от меня.       — Спасибо, — сказала Момо.       — И все? — Большое спасибо. Не надейтесь, я не назову вас по имени. Дайте пройти.       Хирако долго и пристально смотрел на Хинамори, и она отвечала ему таким же пристальным взглядом глаза в глаза. Но, если Момо смотрела воинственно и упрямо, то Хирако смотрел так, что у нее появилось ощущение, будто капитан запоминает ее лицо до последней черточки, оттискивает у себя в памяти. Момо молчала, Хирако тоже ничего не говорил. В конце концов он сдался, опустил глаза первым и пропустил лейтенанта в кабинет, открыв перед ней дверь.       Хинамори скользнула внутрь и тут же достала документацию, занимаясь работой, чтобы занять мысли. Глаза у Хирако оказались красивыми и выразительными, и лицо — тоже… Когда капитан не гримасничал и был серьезен, его можно было назвать очень привлекательным мужчиной. И цветы прислал именно он.       Момо со стоном опустила голову на стол и закрыла лицо руками.