Имя твое

      Момо неслась в шунпо, почти не разбирая дороги. Слезы застилали глаза, щипали веки, в висках щемило, а к горлу подступал комок, сотканный из злости и обиды. Сбежать, сбежать подальше, прочь отсюда, от насмешливого капитана с таким красивым лицом и бессердечной улыбкой; она даже не слышала его последних слов — не хотела слушать, что он мог ей сказать, кроме очередной издевки? Момо бежала прочь, и ветер свистел у нее в ушах — ее шунпо было быстрым, как у всякого, кто занимал пост лейтенанта Готей-13, однако она не стала убегать далеко, хотя сначала думала, что унесется за ворота Сейретея — прямиком в Руконгай, найдет дом бабушки и поплачет у нее на коленях.       Однако Хинамори остановилась у здания Третьего отряда. Она устала бежать, перешла на шаг, еще не отказавшись от идеи посетить бабушку, и прошла бы мимо, чтобы снова войти в шунпо, если бы ее не увидел случившийся у ворот своего отряда Кира Изуру, тут же окликнувший подругу:       — Эй, Момо!       Он сразу заметил в ее ссутуленной фигурке что-то неладное. Подбежав к Момо, Изуру внимательно заглянул ей в глаза и ахнул:       — Момо, да на тебе лица нет! Что случилось?       Хинамори утерла слезы тыльной стороной ладони и беспомощно посмотрела на обеспокоенного ее состоянием Киру. Она могла доверять другу — обычно замкнутый Изуру не был болтливым и сохранил бы все ее тайны, как хранил до сих пор. Момо тяжело вздохнула, испытующе глянув на друга.       — Кира, скажи, ты когда-нибудь влюблялся?       Изуру предсказуемо залился ярким румянцем до ушей. Хинамори лишь понадеялась, что объектом его интереса являлась не она — ей хватило признания Тоширо.       — Ну, если подумать, — протянул Кира, — то всерьез я ни разу не влюблялся. Так, интересовался разными девушками, но чтобы любить их… У меня работы много, — улыбнулся он и тут же спохватился, — Да ты проходи! Что я тебя на пороге держу? Я чаю сделаю…       — А саке не найдется? — с надеждой спросила Момо.       Саке нашлось. Кира провел подругу в свою аккуратно убранную и довольно аскетично обставленную комнату, заодно не попавшись на глаза Оторибаши-тайчо, которого в отряде пока не было — Момо тщательно отслеживала реяцу, что пахла золотом, струнами и классической музыкой, не желая попасться на глаза другу Хирако; тот бы сразу заметил, что она в расстроенных чувствах, и рассказал бы ее капитану, не хватало ей еще этого! Впрочем, свою реяцу Момо продолжала скрывать, так что Оторибаши мог заметить ее, лишь увидев воочию.       Усадив Хинамори на дзабутон, Кира достал из заначки на полке бутылку саке и разлил ароматную рисовую водку по двум заранее вынутым пиалкам. От предложения принести какую-то закуску, хотя бы печенье, Момо отказалась — в горло не лезло ничего, кроме алкоголя. Кира смирился с желанием подруги мучить свой желудок, сел напротив, и они чокнулись пиалками. Момо залпом выпила свою порцию, хрипло закашлявшись с непривычки. Обычно она пила менее крепкое спиртное и то — маленькими глоточками.       — Так что случилось? — спросил Кира.       Хинамори задумалась, не зная, как облечь в слова то, что с ней происходит. Однако Кира волновался за нее, и уж ему она могла сказать правду, не боясь ни осуждения, ни того, что друг помчится вызывать ее капитана на поединок, как это могло быть в случае с Широ. Выдохнув, Момо сказала:       — Кажется, я начинаю влюбляться в Хирако-тайчо.       Кира присвистнул.       — Тянет же тебя на капитанов, — проговорил он, снова разливая саке.       — И что мне делать? — спросила Момо, взяв свою пиалку, но пока не спеша пить, помня, как в первый раз алкоголь обжег ей горло.       — А как он к тебе относится? — спросил Кира.       — Мне кажется, он просто надо мной издевается, — убитым голосом призналась Хинамори. — Представляешь, мы поспорили, что я назову его по имени. Если назову — он меня поцелует. И вот теперь он за мной гоняется, а я не могу понять, зачем ему это нужно. Меня это все уже достало! — она сердито стукнула кулачком по столу, отчего пиалка подпрыгнула и пара капель саке осталась на столешнице. — Почему все они думают, что я для них какая-то игрушка?! Пешка на их шахматной доске? Разменный материал? Я же тоже личность, у меня тоже есть чувства! Я не хочу плясать под чужую дудку! Мне все это надоело! Кира, почему мужчины такие сволочи?       — Мы не сволочи, — оскорбился Кира, но все же добавил, — во всяком случае, не все мы.       — Ты — нет, — согласилась Момо. — Ты не сволочь. Ты хороший… Тебя я могу назвать по имени… Изуру…       Кира покраснел.       — Момо, тебе уже хватит пить, — смущенно проговорил он.       Момо выпила вторую пиалку — горло обожгло уже меньше — и потянулась за бутылкой, чтобы налить еще. Кира не успел забрать бутылку из ее цепкой руки.       — Хирако-тайчо рассердится, — сказал он, заранее предвидя грядущие неприятности.       — Пусть сердится! — фыркнула Хинамори. — Пусть хоть лопнет от злости! Я не знаю, что со мной происходит, Кира, — жалобно сказала она. — Я так злюсь на него, что готова убить! А когда не вижу его — скучаю и хочу увидеть, чтобы снова разозлиться… Это что, любовь такая?       — Любовь разная бывает, наверное, — сказал Кира. — Любовь, она, наверное, как… реяцу. У каждого — своя, индивидуальная. Неповторимая. У тебя — вот такая. Если это любовь, конечно. Ты ведь сомневаешься? — уточнил он.       — Не знаю, — сказала Момо, уже не утруждая себя пиалами и отпивая саке прямо из горлышка бутылки. — Я уже ничего не знаю. Я потерялась. С Айзеном проще было: он меня не любил, да и я его всерьез не любила, это было такое… детское. Айзен просто принимал мои чувства, не мешал мне восхищаться им со стороны… А Хирако все время нарушает все границы. Он как-то слишком близко подобрался, понимаешь? Куда ни повернусь — в него утыкаюсь носом. Во всех смыслах. А он смеется постоянно. Даже когда я в него файерболом запустила — и то зубы скалил!       — Момо, ужас какой! — перепугался Кира.       — Да все в порядке, он увернулся, — отмахнулась Момо, но у нее покраснели уши, и она смущенно призналась:       — Только я… каштан сожгла нечаянно.       — Ты страшная, когда влюбленная, — сказал Изуру.       Он очень хорошо помнил безумие Момо, когда она скрестила с ним мечи, уверенная в том, что ее обожаемого капитана Айзена убил Ичимару Гин. Кира помнил отчаянную ярость Хинамори и неожиданную силу ее клинка — пришлось приложить все усилия, чтобы сдержать настолько пламенный гнев до того спокойной, смирной и застенчивой подруги.       — Я не влюбленная, — буркнула Момо.       — Ага, — заметил Кира, — однако ты здесь, приканчиваешь мой запас саке и плачешь из-за Хирако-тайчо.       — Да не плачу я! — огрызнулась Хинамори и быстро вытерла рукавом слезинку, прокатившуюся по щеке.       — Конечно, — покорно согласился Изуру. — Может, я все-таки достану печенье? Вредно же пить на голодный желудок. Ты хотя бы ела сегодня что-то?       Момо оценила его заботу, но от печенья отказалась. Допила бутылку, соскользнула с дзабутона, свернулась в клубочек и мгновенно заснула. Кира беспомощно огляделся. Уже наступил поздний вечер, близилась ночь — не стоило в такой час нести Хинамори в ее отряд: во-первых, Кира не хотел напороться на капитана Хирако, у которого точно появятся вопросы, во-вторых — Кира и со своим тайчо встречаться не хотел, чтобы не подставлять подругу, которая сразу сказала, что не хочет, чтобы Оторибаши ее видел — потому что он все мог рассказать своему другу Хирако. Мучаясь рассуждениями и совестью, Кира расстелил свой футон, поднял Момо на руки — не на голом же полу ей спать! — и уложил, заботливо накрыв одеялом. Хинамори что-то пробормотала во сне, обняв подушку и по-детски прижалась к ней носом. Сам Кира расстелил запасной футон и лег рядом, посчитав, что, раз они в одежде и в разных постелях, то ничего предосудительного в этом нет. Вскоре уставший за день Изуру тоже заснул.       Проснувшись, Момо не сразу осознала, что произошло и где она находится. Явно не в своей комнате — а в чьей тогда? Впрочем, прежде чем испугаться, Момо ощутила знакомую сонную реяцу Киры — с запахом дождя, лимона и печали. Рядом обнаружился и сам Кира, спящий на запасном футоне. Момо ощутила благодарность к другу за то, что он не стал тащить ее в Пятый отряд — тогда пришлось бы объясняться перед Хирако-тайчо. Хотя — и так придется — ее же всю ночь не было. Интересно, капитан ее искал?       Момо села на футоне и потрясла Изуру за плечо. Кира тут же проснулся, пару секунд непонимающе моргал, глядя на подругу, а потом сообразил, что к чему, улыбнулся и сказал:       — Доброе утро.       Момо рассмеялась — это лучшее, что он мог сказать в данной ситуации. Кира оставался собой — вежливым в любое время суток.       — Доброе утро. Я домой пойду, — засуетилась Хинамори, поднимаясь с пола и поправляя растрепанные волосы. Форма тоже изрядно помялась, но не брать же запасное шихакушо Киры?       — Кофе не выпьешь? — скорее для порядка спросил тоже поднявшийся Изуру.       — Нет, спасибо тебе, Кира, но я тороплюсь. И все же, — Момо благодарно пожала руку друга, — Спасибо тебе!       Кира застенчиво ответил, что он всего лишь выслушал и даже ничем не помог. Момо еще раз улыбнулась ему и поспешила покинуть Третий отряд, пока чувствовала реяцу Оторибаши в его комнате, откуда он не мог ее заметить.       Выйдя на улицу, Хинамори поняла, что до сих пор скрывает реяцу, даже не замечая этого и не прилагая особых усилий. Она отошла подальше от отряда Киры, чтобы не компрометировать друга, и, оказавшись на достаточном расстоянии от всех отрядов, чтобы нельзя было понять, где она провела ночь, выпустила духовную силу на волю. Это было похоже на глубокий выдох, только не легкими и не горлом, а душой. Теперь Хирако — если он искал ее — мог ее ощутить.       Момо шла к своему отряду с тяжелым сердцем, и не ошиблась в своих предчувствиях — буквально на подходе к дому на нее налетел до смерти перепуганный и ужасно злой Хирако, схватил за плечи и ощутимо тряхнул — то ли хотел причинить боль, то ли просто ощутить, что она настоящая. Момо не было больно — ей было стыдно. Капитан явно не спал всю ночь — его волосы растрепались, а под глазами образовались мешки. Вина сжала сердце Хинамори холодными костлявыми пальцами — Хирако за нее беспокоился, пока она мирно спала в Третьем отряде, даже не подумав перестать скрываться. Все это время он искал ее.       — Где ты была?! — прокаркал Хирако. Откашлялся и продолжил, — Я всю ночь тебя искал! Проклятый Айзен тебя отлично выучил — ни следа реяцу! Нигде! Я чуть с ума не сошел! Я половину Руконгая прочесал! Я думал, тебя Пустой какой-то слопал! Не смей больше так пропадать! Дура!       С последними словами Хирако обнял Момо так крепко, что она не захотела обижаться на «дуру» — тем более, в чем-то капитан был прав, и обнимал ее так сильно, что Момо поняла, насколько он боялся ее потерять. Всерьез боялся. Но было ли это чем-то большим, чем просто забота о младшей по званию глупой девочке?       — Я тебя к батарее прикую! — бушевал Хирако, прижимая Момо к груди, — Больше никуда не отпущу! Я так волновался за тебя…       Его рука, лежащая на спине лейтенанта, провела от лопаток до поясницы — Хинамори напряглась, но ниже капитан руку опускать не стал. Момо отстраненно подумала, что не стала бы особенно возражать, опусти Хирако ладонь ниже, но тут же с негодованием отбросила от себя столь недостойную мысль. Как она может хотеть того, чтобы капитан касался ее ягодиц? Это не только ненормально — это неправильно! Наверное, она еще не до конца проснулась. Вот именно. Стоит проснуться окончательно, заняться тренировками, наконец…       — Я пойду кофе сделаю, — сказала Момо, вырываясь из рук Хирако. — Пустите меня, Хирако-тайчо. И… простите меня, пожалуйста. Я не думала… я не хотела!       — Ши-и-инджи, — прошептал ей на ухо Хирако, опаляя кожу горячим дыханием. — Меня зовут Шинджи.       — Опять вы за свое! — рассердилась Момо, толкнув его в грудь и наконец-то освобождаясь из объятий капитана. — Хватит издеваться!       Прежде, чем Хирако что-то ответил, Хинамори повернулась к нему спиной и ушла делать кофе. Ну вот обязательно ему было нужно в такой момент упомянуть об их споре — все испортил!