Имя твое

      У палаты Казумы Момо столкнулась с Миямурой, Чоджиро и рыдающей Сецуной. Увидев лейтенанта, парни выпрямились и откозыряли:       — Доброго здравия, Хинамори-фукутайчо!       Сецуна, вырвавшись из рук Чоджиро, что дружески придерживал ее за плечи, утешая, подбежала к Момо и бросилась ей на грудь с причитаниями:       — Хинамори-фукутайчо! Хинамори-фукутайчо! Я не хотела! Я… я… я случайно!       Момо погладила Сецуну по волосам, одарив парней-рядовых строгим взглядом. Миямура и Чоджиро съежились и попытались стать как можно более незаметными. Сецуна рыдала в объятиях Момо.       Вот и что с ними делать? Совсем дети. Они с Кирой и Абараи тоже когда-то были такими. Не раз Изуру или Ренджи попадали в лазарет по вине друг друга — возраст такой, уже вспыльчивые, но еще неопытные. Момо понимала чувства своих солдат, понимала и чувства плачущей перепуганной Сецуны — однажды она сама так метко запустила в зазевавшегося Ренджи кидо, что бедняга до вечера провалялся на больничной койке. Лейтенант не винила новичков, но злилась на Кирито, что поступил безответственно, решив поиграть в великого и мудрого сенсея.       Из палаты вышла Исане. Улыбнувшись Момо, с которой они поддерживали дружеские отношения, Котецу поприветствовала коллегу кивком, и сказала:       — Момо-сан, твой рядовой Казума в порядке, я залечила его рану. Еще часик ему нужно полежать, а потом он сможет продолжить службу.       — Котецу-фукутайчо, — вмешалась Сецуна, — можно его навестить?       — Да, конечно, заходите, — разрешила Исане, и Сецуна, поклонившись ей, бросилась в палату. За ней вошла Момо. Миямура и Чоджиро стояли в дверях и толкали друг друга локтями, вытягивая шеи.       Казума лежал в постели, его грудь была туго перебинтована, но крови на бинтах не виднелось, и лицо юноши не отражало глубоких страданий. Момо поняла — жить будет. При виде друзей рядовой оживился, но, заметив своего лейтенанта, тут же сник, явно понимая, что ничего хорошего Хинамори ему не скажет.       — Казума-кун, ты в порядке? — взволнованная Сецуна присела на постель раненого. Момо осталась стоять чуть в стороне, решив не мешать ребятам.       — Не переживай, Сецуна-чан, — улыбнулся Казума. — Все в порядке. Котецу-фукутайчо превосходно меня залатала.       — Но я не должна была так сильно тебя атаковать, — каялась Сецуна, глотая слезы.       — Почему? — не выдержала Хинамори, хотя собиралась не вмешиваться. — Разве ваш командир не приказал вам сражаться всерьез?       Пусть она не одобряла методы Кирито, но именно он тренировал солдат, а приказы командира не должны обсуждать. Хотя иногда приказы могут быть неправильными, но в основном залог выживания для младшего по званию солдата — слушаться своего командира и доверять ему. Если самовольно нарушать приказания, то может нарушиться план операции, и тогда под угрозой окажется много жизней. Момо сама когда-то ослушалась приказа старшего, и они с Кирой и Абараи погибли бы, если бы не вмешался чертов предатель Айзен. Тогда Момо думала, что она поступает правильно, а сейчас понимала, что все они могли умереть из-за ее глупости. Теперь же Хинамори хотела научить солдат не просто сражаться во благо Общества Душ и Готея-13 — она хотела подарить им шанс выжить.       — Но, Хинамори-фукутайчо, Казума-кун не может… — начала Сецуна, но Момо нахмурилась и снова ее перебила:       — Это проблемы только Казумы. Наша же задача — задача старших по званию — состоит в том, чтобы научить вас сражаться всерьез. Да, вы сражались в Академии, но все равно там вас страховали старшие, там вы изучали теорию и вас жалели. Здесь будет не так. Вы уже не студенты, а солдаты Готея-13. Пойми, Сецуна-чан, враг не станет думать, что ты можешь, а что — нет, враг тебя не пожалеет, и именно это имел в виду Кирито-сан, когда дал вам указание сражаться в полную силу. И ты поступила правильно, подчинившись приказу, а Казума ошибся, не став парировать твой удар. Не вини себя, твоей вины тут нет — лишь его глупость. А теперь оставьте нас с ним наедине.       Сецуна быстро утерла глаза, встала, попрощалась с Казумой и ушла, следом за собой уводя любопытных Миямуру и Чоджиро. Момо отметила, что она все-таки хорошая девочка, и у нее есть шансы стать сильным солдатом — немного Сецуна напоминала Хинамори ее саму.       Когда все лишние ушли, лейтенант села на место Сецуны и пристально посмотрела на рыжеволосого юношу.       — Скажи честно, зачем ты стал шинигами, Казума-кун? — спросила Момо.       Тот немного замялся.       — Во мне была духовная сила, и я постоянно испытывал голод, — сказал он. — Я не мог жить в Руконгае, и, узнав, что могу перестать голодать, я поступил в Академию. Я думал, что смогу стать хорошим солдатом, но не могу ударить Сецуну. И вас не могу…       — Тогда ты просто умрешь, — жестоко сказала Хинамори. — Как я уже говорила — враг не станет тебя жалеть. И уж точно ты не дождешься жалости от меня. Я могу перевести тебя в другой отряд, да хотя бы в Четвертый, отказаться от тебя, сбыть тебя с рук, но… я не хочу. Я вижу в тебе потрясающий потенциал к кидо, и не могу отпустить тебя чистить канализацию. И я научу тебя сражаться, даже если ты этого не хочешь. Потом ты меня поблагодаришь.       — Я хочу сражаться! — вскричал Казума. — Я действительно хочу стать солдатом, понимаю, что должен поднять меч на кого угодно, если это враг, и буду счастлив, если вы возьметесь за тренировки такого, как я. У меня просто рука не поднимается ударить Сецуну… она мне нравится, знаете… Но ей нравится Чоджиро, я же вижу…       — Меня это не интересует, — прервала его Хинамори. — Я — твой лейтенант и твой учитель, но я тебе не друг, и ты должен это понять.       Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то из солдат относился к ней, как к покровителю, к защитнику, к кому-то более близкому, чем командир — так, как она сама в свое время относилась к Айзену. Момо не собиралась предавать доверие рядовых, но боялась не оправдать его. Она не считала себя достойной восхищения, не считала себя человеком, на которого стоит равняться — и потому сочла нужным сразу же четко разграничить отношения между собой и Казумой.       — Простите, Хинамори-фукутайчо, — сказал рядовой.       Момо кивнула ему, пожелала скорейшего выздоровления, и пошла обратно в Пятый отряд, где Хирако гонял солдат, приделывающих дверь в ее комнату.       — Что ты делаешь, идиот?! — услышала Хинамори ругань капитана. — Куда цепляешь? Вот сюда надо!       Момо улыбнулась, подумав, что уязвленный таким пренебрежением Кирито к своей персоне Хирако будет всеми силами пытаться завоевать авторитет в глазах служащих. Шинджи тем временем отчаялся объяснять, как надо, разогнал рядовых и принялся приделывать сёдзи самостоятельно. Скрыв свою реяцу и остановившись за углом коридора, Момо наблюдала за капитаном, касаясь указательным пальчиком губ.       Он поцеловал ее. Вернее — она сама поцеловала его. Момо боялась, что после этого Хирако высмеет ее, но ничего подобного не случилось. Может, насмешливый капитан действительно относится к Хинамори серьезно?       — Момо! — заметив ее краем глаза, радостно завопил Хирако. — Иди сюда, принимай работу!       Момо подошла и проверила, как открываются и закрываются сёдзи. Вопреки ее ожиданиям, оказалось, что капитан и правда справился с работой хорошо.       — Спасибо, Хирако-тайчо, — сказала Хинамори.       — Снова! — скривился мужчина. — А я думал, что у нас все изменилось, и ты будешь хотя бы наедине называть меня «Шинджи»… Мы же… Момо, мы же теперь вместе, так ведь?       Хинамори замерла, не зная, что сказать. Они поцеловались, но означает ли это начало чего-то серьезного? Она не чувствовала, что готова к серьезным отношениям. Она была еще очень молода для брака, а в глазах Хинамори под «серьезными отношениями» подразумевался именно брак. Выйти за Хирако замуж, делить с ним постель, жить с ним вместе, иметь от него детей — хочет ли она этого на самом деле? Не станут ли ее тяготить обязанности жены? И планирует ли Хирако вообще взять ее в жены?       — Так что, Момо? — не выдержал капитан.       — Хирако-тайчо… — прошептала Хинамори. — Вы нравитесь мне, правда нравитесь, очень нравитесь, но… я не знаю. Я пока не готова.       — Я же не в койку тебя тащу, — сказал Шинджи. — Я же все понимаю. Я за тобой ухаживать буду. Цветы тебе дарить, на свиданки водить, и ничего, кроме поцелуев, себе не позволю, пока ты сама не захочешь. Я что, совсем идиот и не вижу, что ты еще маленькая?       — Я не маленькая, — сказала Момо. Ей не нравилось, когда к ней относились снисходительно.       — Так ты станешь со мной встречаться, Хинамори-фукутайчо? — нетерпеливо спросил Хирако. В его глазах скакали лукавые огоньки.       Момо посмотрела в его лицо, сглотнула слюну и ответила:       — Дайте мне время, пожалуйста. Я хочу все обдумать. Поймите, Хирако-тайчо, я уже обжигалась… Я боюсь довериться кому-либо.       Шинджи цокнул языком и отвернулся. Момо поспешила юркнуть к себе в комнату. Она явно обидела капитана, отказав ему, но не могла броситься к нему в объятия сразу же, не взвесив все «за» и «против».       Прижав ладонь к груди там, где остался шрам от клинка Айзена, Хинамори прижалась спиной к закрытой двери и сползла вниз. Она не плакала — просто смотрела в пустоту, и внутри нее тоже было пусто-пусто, как в черной пустыне Уэко Мундо.       Вдруг Хирако больше не захочет с ней разговаривать?       Какая же она глупая!