***
Раньше ей часто снился этот сон — гадкий, липкий, повторяющийся из ночи в ночь. Во сне Момо шла по длинному темному коридору, освещаемому лишь тусклыми факелами, и ощущала чье-то незримое присутствие. На каменных стенах коридора виднелись пятна крови, кое-где валялись оторванные конечности, эхом доносился ехидный смех Ичимару Гина. Момо пыталась ускорить шаг, побежать, скорее покинуть это зловещее место, но не могла — ее движения были скованны, как всегда бывает во сне. Внезапно в конце коридора вспыхивал яркий, с непривычки режущий глаза свет, и Момо видела Айзена-тайчо, который дружелюбно и ласково улыбался ей. Все сердце лейтенанта охватывали восторг, ликование и облегчение: Айзен жив, он рядом с ней, он ее спасет. Момо бежала к нему, переполненная счастьем, падала в его широко раскрытые объятия, прижималась к теплой, пахнущей лавандой груди — она нашла его, и все страхи позади… А потом Момо чувствовала резкую боль в собственной груди, видела клинок, что проткнул ее насквозь, кровь, льющуюся из раны, поднимала на Айзена неверящие глаза и видела лицо чужого человека. Врага. Предателя. И падала в темноту, населенную монстрами, туда, где никогда не бывает солнца, туда, где были только холод, черное небо и белые пески, падала, падала и падала…***
С криком Хинамори села, прижимая ладонь к взволнованно вздымающейся груди там, где остался шрам от Кьёка Суйгецу, там, где отчаянно билось сердце. Это был сон, поняла она. Всего лишь сон. Айзен побежден, заключен в Мукене и уже не сможет причинить ей вред. Момо встала, все еще находясь во власти сна, и бездумно пошла вперед, туда, куда вели ее ноги. Это не был сомнамбулизм — Хинамори понимала, что не спит, знала, куда идет, сомневалась, стоит ли ей идти туда, но все равно шла — что-то подсознательно вело ее за собой, и она шагала по полу босыми ступнями, пока не достигла комнаты капитана. Момо часто приходила сюда после кошмарных снов — еще с тех времен, когда комнату занимал Айзен. Но перед тем, как постучаться, задумалась — не выгонит ли ее Хирако, оскорбленный ее отказом? Имеет ли она право теперь просить у него помощи и искать защиты? — Входи, Момо-чан, — услышала она ворчливый голос капитана, — я чувствую твою реяцу. Момо вздохнула и осторожно вошла, скрипнув дверью. В отличие от Айзена, Хирако вовсе не поддерживал в комнате порядок — там и тут валялись какие-то скомканные бумаги, обертки от чипсов и предметы одежды. Шинджи еще не разделся и даже не снял хаори, сидел на футоне, скрестив ноги по-турецки, и заполнял какие-то бумаги, о которых Момо забыла. — Что случилось? — спросил Хирако. Спросил так спокойно, будто между ними ничего не происходило — ни спора, ни поцелуя, ни отказа. — Мне приснился страшный сон, — пожаловалась Момо, решив принять его игру и вести себя так, как обычно. — Проходи, — сказал капитан, похлопав по футону рядом с собой и приглашая Хинамори сесть. Она послушно опустилась рядом с ним, повинуясь порыву, прижалась к боку Хирако — его тело было теплым и мягким, хотя Момо чувствовала, какие острые у капитана плечи. Хирако распахнул хаори, заворачивая в него и себя, и Момо одновременно. Прижал лейтенанта к своей груди. — Тебе пора забыть прошлое, — сказал Хирако. — Я знаю, что очень трудно — сам такой, но надо, понимаешь? Иначе не сможешь идти дальше. Отпусти Айзена. Отпусти свою любовь к этой сволочи. Откройся для чего-то нового. И все-то он знает, Хирако-тайчо, все-то он понимает, все видит — Момо же не говорила, что ее кошмар был связан именно с Айзеном. Шинджи обнял Момо, сцепил руки на ее животе, покачиваясь вместе с ней из стороны в сторону, будто баюкая. — Я бы этого подонка Айзена четвертовал за тебя, — сказал он, хмуря тонкие брови, а потом прижался губами к макушке Момо. Она пригрелась в его руках, и слушала слова капитана краем уха — и тогда Хирако запел. Момо не разбирала слов песни, Хирако пел на иностранном языке, но мотив — нежный, спокойный — нравился ей, как и повторяющееся слово «аллилуйя», и его голос — хриплый, но мелодичный и приятный. И руки капитана, лежащие на ее животе, не вызывали у Момо ни возмущения, ни отторжения. Глаза ее, убаюканной голосом и теплом Шинджи, медленно слипались — и вскоре она уже спала, без сновидений, крепко и сладко, всем телом прижимаясь к Хирако.***
Момо проснулась от того, что, повернувшись на бок, уткнулась носом в чью-то грудь. Вернее, сначала она приняла грудь за подушку и хотела устроиться поудобнее, но почувствовала биение сердца, которого у подушки быть не могло, и, испуганно охнув, поняла, что спит в объятиях Хирако. Момо попыталась сесть, но мужчина, все еще сонный, пробормотал что-то непонятное и остановил ее, обнимая, как плюшевую игрушку. Возмущенно фыркнув, Момо уперлась ладонями в его грудь и снова предприняла попытку сесть, но капитан не пускал ее, держа крепко и все еще не проснувшись. — Хирако-тайчо! — возмутилась Хинамори. — Отпустите меня! — А? — Шинджи сонно моргнул, но, увидев Момо, довольно и лукаво улыбнулся. — Не-ет, Момо-чан, так просто не отпущу. Он поднялся на руках, прижимая Хинамори к полу, навис над ней, хищно скалясь, сжал ее запястья, не давая возможности использовать кидо. Момо ощутила себя полностью беспомощной, но ей не было страшно. На уровне подсознания она чувствовала, что Хирако не посмеет обидеть ее. Момо даже захотелось, чтобы капитан снова ее поцеловал. Чтобы коснулся ее тела. Чтобы снял с нее ночную сорочку и осыпал поцелуями ее грудь… Момо стало страшно от собственных мыслей, от той темной стороны, которую будила в ней близость Хирако, как будто внутри нее тоже жил Пустой. В зрачках Шинджи отражалось ее лицо. Он медленно наклонился к Хинамори, опаляя ее горячим дыханием, и легко коснулся губами ее губ, раскрывая языком ее рот и нежно целуя. Момо ответила, потянувшись к капитану, уже зная, как надо. Сейчас ей было все равно, с какими намерениями тайчо ее целует — лишь бы целовал, лишь бы не остановился. Прервав поцелуй, Хирако отстранился от Хинамори и хитро прищурился: — Как-никак, а спали мы вместе. Теперь не отвертишься от слухов, коварная соблазнительница. Тем временем Момо окончательно проснулась, и происходящее возмутило и напугало ее одновременно. Захотелось свернуть капитану шею. Нет, вы подумайте, он еще и издевается! — Я?! Коварная соблазнительница? — наглости Хирако не было предела. — Ну не я же заявился к тебе в комнату посреди ночи в одной ночнушке, — пожал плечами капитан. Столкнув с себя Хирако, лейтенант вскочила, поправляя волосы. Слухи… если кто-то увидит, как она в одной ночной сорочке выходит из комнаты капитана, обязательно пойдут противные, мерзкие и лживые слухи. Кто поверит, что они просто спали в обнимку и большего не произошло? Был шанс скрыть свою реяцу и убежать отсюда в шунпо, но… в ночнушке? — Да не переживай ты так, — Хирако повернулся на спину и закинул руки за голову. — Если что, я на тебе женюсь. Момо не нашла, что ответить на такое заявление, но не поверила искренности капитана ни на грамм. В дверь постучали. — Хирако-тайчо, — раздался голос Мацумото, — я вам документы принесла, вы забыли… О, и Хинамори-фукутайчо здесь! Растерянная Момо забыла скрыть свою реяцу. Рангику, уже не церемонясь, распахнула дверь и с сияющей улыбкой уставилась на командиров Пятого отряда. — Так вас можно поздравить? Хинамори отчаянно покраснела, бросаясь прочь. Теперь — все пропало. Даже если она попросит Мацумото молчать, рыжеволосая лейтенант все равно проболтается, сама того не желая. Скоро весь Готей-13 будет обсуждать то, что Хирако и Момо спали вместе.