Имя твое

      Хинамори не хотелось выходить из своей комнаты. Вообще. Никогда. Хотелось поставить на дверь защитный барьер из кидо, оградиться сильнейшим бакудо, да хоть в Курохицуги себя запереть, лишь бы не видеть любопытных взглядов и не слышать пересудов за спиной. Момо достаточно натерпелась подобного после выписки из лазарета, когда Айзен впервые ранил ее, но тогда на лейтенанта смотрели с жалостью и сочувствием, теперь же — была уверена Момо — посмотрят с осуждением: снова влюбилась в своего капитана, дурочка, да еще и позволяет ему слишком многое…       Переодевшись в выглаженную форму, причесавшись и приведя себя в порядок, Момо все равно не могла заставить себя покинуть комнату. В душе лейтенанта боролись стыдливость и долг, но, в конце концов, годами развитое чувство долга победило. Момо крепко сжала потеплевшую рукоять Тобиуме, понадеялась, что дух ее меча материализуется, чтобы в который раз поддержать ее, но занпакто молчала, и лишь то, что рукоять потеплела, обозначало, что Тобиуме всегда останется на ее стороне.       Момо вышла из комнаты, решив встретить всю летящую в нее молву так же храбро, как встретила бы летящий в нее клинок. Выпрямившись, лейтенант шагнула на плац, как шагают к барьеру, но собравшиеся и ожидающие ее солдаты смотрели на Момо, как обычно. Среди них был и полностью оправившийся от раны Казума, о котором Хинамори вспомнила только сейчас. Вспомнила и то, что ей придется собраться с силами и давать ему уроки — сама ведь вызвалась, так что не может теперь пойти на попятную, даже если у нее появилась личная жизнь — да и появилась ли? Будет ли Хирако продолжать попытки ухаживания за Момо до сих пор?       Лейтенант встала перед отрядом и принялась отдавать команды, но голос не слушался ее, то и дело срываясь. Момо пыталась понять, знают ли солдаты, догадываются ли о чем-то, хотя они пока что не могли ничего знать — Рангику вряд ли успела бы разнести новость по всему Готею-13 за те десять минут, что Хинамори пряталась в своей комнате. Осознав это, Момо стала командовать более уверенно, и, увлеченная, не заметила, что к ней приближается Хирако. То есть, конечно, она почувствовала его реяцу, заметила боковым зрением что-то яркое, но и предположить не могла, что капитан будет нести в руках огромный букет алых роз.       Момо осеклась на произносимой команде. Замерли и солдаты, как будто они играли в даруму-сан — в тех позах, в которых были. Хирако же, ничуть не смутившись произведенным впечатлением, подошел к Хинамори и вручил ей цветы, чьи стебли были завернуты в фольгу, чтобы не поранить пальцы о шипы.       Принимая цветы, Момо испытала чувство дежавю, только теперь на месте неизвестного курьера был сам Шинджи — только что капитан перед всем отрядом не только оказал лейтенанту знак внимания, но проявил свою любовь — вряд ли красные розы дарят тому, к кому ничего подобного не чувствуют. Хинамори не хотела афишировать свои отношения с Хирако, но забыла об этом, как только поднесла цветы к губам, вдыхая их яркий и сладкий аромат.       — Спасибо, Хирако-сан, — сказала Момо, впервые опуская в своей речи суффикс «-тайчо», называя капитана, хоть и уважительно, но просто по фамилии, и тот оценил это, широко улыбаясь. Солдаты уже не просто стояли навытяжку, но затаили дыхание: на их глазах творился исторический для отряда момент.       Наклонившись, Хирако поцеловал Хинамори в щеку — тоже при всех. Кто-то в строю ахнул, кажется, Сецуна, но Момо не обратила внимания — важнее были губы капитана, обжегшие ее кожу. Лейтенант прижала розы к груди.       — Хорошего дня, Момо-чан, — сказал Хирако.       — Хорошего дня, — отозвалась Хинамори.       Кивнув ей, капитан пошел прочь по каким-то своим делам. Момо перевела взгляд на солдат, что уже были близки к обмороку, и ласково поинтересовалась:       — Что такое? На что вы смотрите? Смирно!       С розами в руках командовать было сложно, и вскоре Момо распустила служащих. Идя к отряду, чтобы поставить цветы в воду, она слышала шепотки за спиной, но, прислушавшись к ним, поняла, что солдаты ее не осуждают.       — Я так рада за Хинамори-фукутайчо, — сказала двенадцатый офицер Аяме на ухо подруге, — наконец-то она будет счастлива…       — Наши капитан и лейтенант — очень красивая пара, — донесся до ушей Момо шепоток десятого офицера Кунихиро.       — Хирако-тайчо так красиво ухаживает… — вздохнула девятнадцатая офицер Ритсуко, покосившись на нравящегося ей двадцатого офицера Тоору.       Окрыленная одобрением своих людей, Момо радостно улыбнулась. Ей хотелось пуститься вприпрыжку или запеть, так хорошо и легко было на душе. Взлететь бы прямо в небо, покачаться на мягких перинах кучевых облаков, дотронуться до солнца…       — Хинамори!       Вырвав из мечтаний, Момо вернул на грешную землю стремительно приближающийся к ней Тоширо. Юноша сжимал кулаки и явно боролся с бешенством. Момо стало страшно: вдруг он ее еще любит? Вдруг ей придется разбить сердце названному брату?       Тоширо не стал тратить время на предисловия. Преградив Момо путь, он выпалил:       — Хинамори, Мацумото только что рассказала мне, что вы с Хирако спали вместе! Это правда?       — Нет! — слишком поспешно выпалила Момо, и покраснела, чем окончательно выдала себя: формально-то спали они с капитаном вместе, пусть и просто в обнимку, а врать Момо не умела.       — Не верю! — заявил Хицугая, скрещивая руки на груди. — Ты его покрываешь, как покрывала Айзена!       — Неправда! — возмутилась Хинамори, обходя кипящего от злобы Тоширо и наконец заходя в здание отряда. Друг, яростно сопя, поплелся следом за ней.       Поставив цветы в вазу и полюбовавшись игрой выгодно падающего солнечного света на лепестках, Момо спокойно повернулась к Тоширо, что сверлил взглядом ее затылок, и самым невинным тоном спросила:       — Что случилось, Широ?       — Что случилось?! — взорвался Хицугая. — Он морочит тебе голову, он использует тебя, он играет с тобой — ты посмотри на него, разве он может иначе?! — а ты терпишь все это и отдаешься ему, и защищаешь его, и…       — Успокойся, — сказала Момо, ласково коснувшись руки Тоширо. — Широ, все не так, как ты думаешь.       — Ты уже говорила так об Айзене…       — Не перебивай меня! — не выдержав, прикрикнула Хинамори, и Тоширо изумленно распахнул глаза: впервые нежная и робкая подруга детства повысила на него голос. Воспользовавшись замешательством Хицугаи, Момо продолжила:       — Все не так, как ты думаешь, Между нами ничего не было. Да, мы спали вместе, но лишь потому, что я заснула рядом с ним, а он не стал нести меня в мою комнату. Так получилось. Поэтому Рангику-сан решила, что у нас что-то случилось. Не волнуйся за меня, Широ, я больше не буду так слепа, как раньше, и никому не позволю водить меня за нос.       Тоширо глубоко вздохнул и разжал кулаки.       — Ты уверена? — обезоружено спросил он.       Момо улыбнулась.       — Да, Широ. Но… — она сдвинула бровки. — Ты ведь не ревнуешь? Ты ведь не влюблен в меня до сих пор?       Хинамори боялась ответа, но Хицугая тоже улыбнулся, расслабляясь и уже явно не собираясь вызывать ее тайчо на бой.       — Я уже говорил, что ты мне как сестра, — сказал капитан Десятого отряда, подходя к Момо и крепко ее обнимая. — Я не хочу, чтобы ты снова страдала. Но, раз ты уверена в Хирако, то и я не стану подозревать его. И все же не думай, что я не буду за вами присматривать — на правах брата.       — Спасибо, Широ… — прошептала Момо, обнимая юношу в ответ.

***

      До обеда все шло хорошо и даже спокойно, но после у входа в кабинет Хинамори, где она разбирала привычные бумажки, появились сначала ощущения двух знакомых реяцу, а за ними — Абараи и Кира. Ренджи тащил упирающегося Изуру за руку, но, стоило ему подвести друга к дверному проему, как тот перестал сопротивляться, и оба выпрямились, уставившись на в свою очередь вопросительно смотрящую Момо и хором спросили:       — Хинамори, что у тебя с Хирако-тайчо?       Момо вздохнула, откладывая в сторону стопку уже заполненных бумаг. Кажется, весь Готей-13 теперь был озабочен отношениями первых офицеров Пятого отряда. Лишь бы в Вестнике Сейретея не опубликовали… хотя, наверняка опубликуют, вряд ли Рангику упустит из виду такую яркую новость.       — У нас с Хирако-тайчо все хорошо, — ответила товарищам Хинамори.       — Я же говорил, что все в порядке! — обрадовался Ренджи.       — Ага. Именно поэтому ты меня сюда приволок, — проворчал Кира, потирая плечо. — Я же говорил, что они сами разберутся.       — Нет, ну мы же друзья или кто? — оскорбился Ренджи. — Я никому не позволю обидеть нашу Момо-чан!       — А я что, позволю? — обиделся Кира. — Но Хирако-тайчо ее не обижает!       — А откуда ты знаешь?! — рассердился Абараи. — Как ты можешь быть так уверен?       — Я просто не считаю Момо-чан глупым ребенком, — спокойно ответил Изуру.       Ренджи не нашел достойного ответа и сгреб друга за шиворот.       — Немедленно прекратите! — рявкнула Хинамори, поднимаясь с места и хлопая ладонью по столешнице. — Я действительно не глупый ребенок и способна разобраться со своими отношениями сама! Конечно, спасибо вам за участие, я ценю это, но не могли бы вы драться где-нибудь в другом месте?       Кира и Ренджи пристыженно взглянули на подругу.       — Ты уверена, что все в порядке? — уточнил Изуру, не собираясь вспоминать при Абараи то, как Момо плакала и пила в его комнате. Момо оценила это, и тепло улыбнулась ему.       — Да, в полнейшем, — подтвердила лейтенант, решив не объяснять друзьям всю правду о прошлой ночи. Это прозвучало бы для них, как оправдание, и Момо рассудила, что об этом должен знать только Тоширо, как названный ее брат.       — О, Абараи, Кира! — вовремя прозвучал приветственный голос Хирако. — Рад вас видеть! Пришли в гости к Момо-чан?       — Мы уже уходим, Хирако-тайчо, — быстро сказал сообразительный Изуру, утаскивая Ренджи за собой. Абараи вяло сопротивлялся, но Кира сделал ему страшные глаза, и Ренджи мгновенно вспомнил, что ему нужно еще работать над отчетами. Как только лейтенанты ушли, Хирако вошел в кабинет Хинамори и уселся прямо на стол, сминая бумаги.       — Пойдем вечером в ресторан? — предложил капитан, широко и нежно улыбаясь. — А то ты совсем заработалась.       Хинамори хотела сказать, что вечером собиралась вызвать на тренировку Казуму, которому обещала это, что у нее гора бумажной работы, что она, наконец, не умеет ходить по ресторанам, и в душе ее снова вскипела битва между Момо-лейтенантом и Момо-девушкой, между чувством долга и велением сердца. Через пять секунд сердце одержало сокрушительную победу, отогнав пинками долг в самые дальние уголки сознания.       — Да, конечно, — сказала Момо, ласково улыбаясь в ответ.       — То есть, мы все-таки вместе? — спросил Хирако, склонившись к ней.       Момо не видела повода отказывать ему снова. Она помнила советы Тобиуме, помнила уверения самого Хирако, его обещание ждать, пока она не будет готова, обещание ухаживать за ней и завоевывать ее, и ей действительно этого хотелось — свиданий, совместных прогулок, поцелуев и внимания со стороны влюбленного в нее мужчины. Это происходило с Хинамори впервые, но очень нравилось ей и будоражило ее душу — первая взрослая любовь.       После десятисекундной паузы (оба считали), Момо подняла глаза на ждущего Шинджи, слегка зарделась и проговорила:       — Да. Мы — вместе.