***
— Момо-ча-а-ан! Радостный рыжеволосый ураган налетел на Хинамори, крепко ее обнимая и прижимая лицом к пышной груди. Мацумото была искренне счастлива за подругу — так счастлива, что не рассчитывала силу объятий. — Я так рада за тебя, Момо-чан! — О-отпусти, — прохрипела Хинамори, силясь вдохнуть. Рангику послушно выпустила кашляющую подругу и виновато потерла затылок. — Я так и знала, что ты ко мне придешь! — защебетала она. — И даже уже подобрала тебе кое-что… Идем! Спустя минуту Момо с ужасом смотрела на то, как Рангику возится с вещами в комнате, которая была предназначена для иных целей отряда, но использовалась в качестве гардеробной. Хинамори недоумевала — как Мацумото во всем этом разбирается? Столько одежды различных видов, фасонов и цветов… Юбки, платья, блузки, кофты, брюки — названий некоторых вещей Хинамори даже не знала; к примеру, вот это — капри или бриджи?.. Пока Момо задумчиво вертела в руках непонятные, но симпатичные штаны, Рангику наконец выудила из недр шкафа платье и непререкаемым тоном заявила: — Вот это тебе пойдет! — Красное? — засомневалась Момо. — Да, а почему нет? — пожала плечами Рангику. — Все же твоя стихия — огонь, думаю, красный цвет идеально подчеркнет красоту твоего лица… — Оно такое вызывающее, — беспомощно сказала Хинамори, принимая платье из рук подруги и рассматривая его. — А как иначе? — хмыкнула Мацумото. — На свидание с мужчиной нужно надевать такое платье, которое он потом захочет с тебя снять! — авторитетно заявила она. Момо подавилась воздухом. О таком развитии событий она не думала. А если Хирако и правда рассчитывает на подобное? Нет, он же сказал, что не будет ее ни к чему принуждать… но все же… Увидев испуганные глаза Хинамори, Мацумото рассмеялась: — Успокойся, Момо-чан, я пошутила. Но платье примерь — ради меня! Момо послушно взяла платье и спряталась за ширмой, сбрасывая шихакушо и облачаясь в легкую, приятную на ощупь ткань. Это было так непривычно — надевать что-то, кроме военной формы или простой одежды на каждый день для Мира живых. Надевать платье, тем самым напоминая себе о том, что она — не только солдат, не только воин, но и девушка… Очень странно. Момо ощущала себя нежной, красивой и хрупкой, но в то же время — уязвимой. Последнее ей совсем не нравилось: в этом платье она не сможет бегать, прыгать, уворачиваться от ударов и наносить оные в ответ… Да и мечом в таком платье не помашешь. Зато в нем можно быть прекрасной, притягивать мужские взгляды, волновать сердца… Что лучше? Что она предпочитает больше? Не найдя ответа, Момо вышла из-за ширмы — Рангику восхищенно ахнула. Момо посмотрела в зеркало и тоже не сдержала восторженного вздоха. Это была она — и одновременно — не она. Совсем иное чувство, чем тогда, когда Момо надевала простые наряды. Платье сидело на ней идеально, подчеркивая все изгибы фигуры и в то же время скрывая недостатки: острые плечи казались притягательно округлыми, бедра — немного шире, чем обычно, и грудь, стянутая корсажем, выглядела пышнее. Девушка, что находилась по ту сторону зеркального стекла, была потрясающе красивой — и не была Хинамори Момо. Хотя бы потому, что застенчивая лейтенант Пятого отряда не позволила бы себе такого открытого выреза на груди и юбку немного выше колен. Но, несмотря на это, наряд Момо нельзя было назвать вульгарным — просто в меру сексуальным. Хинамори подумала, что Хирако обязательно понравится ее внешность, и покраснела. Рангику заметила это и рассмеялась. — Ага, так ты себе нравишься, да? Я же говорила, — подруга обняла Момо за плечи, — А теперь — прическа и макияж. И не думай отвертеться! Зря я специально под цвет твоих глаз тени подбирала? Аргумент был весомым. Совестливая Хинамори сдалась и в течении двух часов позволяла Рангику колдовать над ее волосами и лицом, не желая, чтобы старания Мацумото пропали даром.***
Идти на высоких каблуках было очень неудобно, хотя Момо всегда была достаточно ловкой, чтобы уворачиваться от выпадов, прыгать по крышам или балансировать на краю, но это… Как можно носить такую обувь? Они с Рангику потратили больше времени на то, чтобы научить Момо ходить в этих адских штуковинах, чем на все остальные приготовления; также пострадала изящная ваза, зачем-то купленная Мацумото только для того, чтобы пылиться на полке, и вазон с геранью — правда, герань все равно засохла, так что никто по этому поводу сожалений не выразил. В итоге Хинамори научилась не падать и даже выработала довольно изящную походку. В общем и целом, Момо нравилось то, как она выглядит. Платье шло ей все так же хорошо, волосы, которые Рангику завила на кончиках, сетуя на то, что они короткие, открывали шею и ключицы, глаза цвета спелых вишен, подведенные тушью, смотрели достаточно уверенно, а пухлые губы, тронутые помадой, легко улыбались. Остановившись перед витриной магазина, Момо оценила свой образ и постаралась не думать о том, что в этой уверенной красавице не узнает себя. У ресторана, где они договорились встретиться, ждал Хирако — и если бы не ощущение духовной силы, Момо могла бы и не узнать его. Капитан надел костюм — черный пиджак, такие же брюки, белая рубашка и даже галстук — у Хинамори дыхание перехватило от восторга, и она гордо подумала, что это — ее мужчина. И сейчас же себя одернула: конечно же, думая так, она имела в виду, что Хирако-тайчо — ее спутник этим вечером. Только это. Больше ничего. То, что они договорились встречаться, не дает ей повода считать капитана своим. Момо так растерялась, а мысли ее так спутались, что она едва не сбежала — помешали каблуки, на которых она пока не умела ходить быстро, а также то, что Хирако заметил ее и пошел навстречу девушке. В его глазах читалось восхищение и отражалось испуганное лицо Момо — она тут же пожалела об открытых коленях и вырезе на груди, на котором остановился взгляд капитана. Не стоило соглашаться на авантюрные предложения Рангику. Но убежать уже нельзя, переодеться — нет возможности, пути к отступлению перекрыты (Хирако заказал столик), и, вздохнув, Хинамори подала руку своему спутнику. — Baby girl j'veux que tu saches que j'ai plus temps et j'veux du sérieux, — пропел Шинджи, целуя руку Момо. Глаза его смеялись, но без издевки; Хинамори не знала языка, на котором он напел приятный мотив, колеблясь между английским и французским, но уточнять не стала. Хотела вырваться; благо, вовремя сообразила, что на них смотрят люди, и такой жест с ее стороны был бы странным, более того, живые могли подумать, что Хинамори пытается защититься от Хирако, и попытаться ей помочь, спасая от него, а этого она не хотела. — Ты прекрасно выглядишь, — уже по-японски и на самом деле серьезно сказал Хирако. — Вы тоже, — не осталась в долгу Хинамори, застенчиво пряча глаза. — Ну, Момо, хотя бы на «ты» меня называй, — скривился капитан. — Мы же не в Сейретее сейчас — хотя и там тоже можно, я не против… Момо покраснела до корней волос. Она была слишком вежливой, чтобы вот так просто сказать «ты» старшему по возрасту и по званию. Одно дело — постоянно выводить из себя милым прозвищем друга, с которым они выросли вместе, и совсем другое — обратиться настолько фамильярно к тому, кто не так близко знаком. — Т-ты тоже хорошо выглядишь! — выпалила Момо, и слова обожгли ее язык, подобно файерболу. Цвет ее щек уже мог соперничать яркостью с цветом платья. — Значит, я не зря мучил Роуза, — усмехнулся Хирако. — Я-то в этой ерунде не разбираюсь совсем. — И я, — хихикнула в кулачок Хинамори. — Мне помогла Рангику-сан. «И мучила не я ее, а она меня». — Что же, миледи, пойдем? — спросил Хирако. Хинамори подала ему руку и они вошли в ресторан. Здесь, вопреки ожиданиям Момо, было довольно уютно — приятное неяркое освещение, круглые, покрытые белоснежными скатертями столы, стулья с мягкими сиденьями и высокими спинками, барная стойка в углу, звучащая будто бы из ниоткуда мелодичная классическая музыка… Туда-сюда сновали вышколенные официанты и официантки в традиционной форме. Момо понравилась обстановка, создающая атмосферу интимности, и она позволила Хирако проводить себя за заранее заказанный столик — капитан показал метрдотелю какую-то визитку и их пропустили без вопросов — и усадить на стул. Сначала Хинамори едва не отодвинула стул сама, забыв о всяческих приличиях, но Хирако ее опередил, вежливо позаботившись, чтобы дама удобно устроилась. Сев, Момо расстелила салфетку на коленях и принялась мять ее в пальцах, отрывая маленькие бумажные кусочки. — Тебе не нравится здесь? — спросил Хирако. — Я просто не привыкла, — смущенно ответила Момо. — Но мне нравится. К их столику подошел официант. Взгляд молодого человека небрежно скользнул по Хирако — видел таких часто, то ли мафиози, то ли политик, а на Хинамори задержался чуть подольше. Момо интереса к своей персоне не заметила, но Шинджи стиснул челюсти. — Что будете заказывать? — вежливо спросил официант. Хинамори взяла предложенное меню и просмотрела список блюд, не зная, что ей заказать. Ресторан был европейским, и это тоже было непривычно, как и платье, и каблуки, и пиджак на Хирако… Все эти слова — фрикасе, гуакамоле, маскарпоне — что это такое? Видимо, Хирако тоже не знал, поэтому попросил фирменное блюдо ресторана и добавил: — А еще бутылку красного вина, да получше! — Я не пью, — робко пискнула Момо, стараясь забыть, как в одиночку выпила бутылку саке у Киры. — Ой, Момо, да перестань, — отмахнулся Хирако. — От такого не опьянеешь. То, что им принесли, оказалось очень вкусным. Момо была неприхотлива в еде: сказывалось руконгайское детство; не то чтобы они с Широ и бабушкой голодали, но и особой роскоши не видели. К тому же, поданные блюда не только потрясающе выглядели и пахли — их вкус был выше всяких похвал. Сначала Хинамори стеснялась есть при Хирако, но капитан жевал с таким воодушевлением, что и она стала наслаждаться едой. — Какие-то мы неправильные влюбленные, — сказала Момо, расправившись с утиной грудкой. — Почему? — с набитым ртом пробормотал Хирако. — Вот поэтому! — отрезала Хинамори, и принялась путано объяснять, — Я читала книги о любви… всякие. Когда персонажи тех книг любили, они теряли аппетит и сон. А мы сидим тут и поедаем ужин за обе щеки. — Ой, Момо, да фигня это все! — заявил Шинджи, выбирая из салата кусочки ветчины. — Лично я голодный был жутко, а при чем тут любовь — не понимаю. Потянувшись к откупоренной предупредительным официантом бутылке, он разлил вино по бокалам. Хинамори взяла свой. — Выпьем за то, что ты наконец-то сказала «да», — хитро прищурился Хирако. Момо хотела начать спорить, что ничего подобного она не говорила, точно помня, что она произнесла фразу «мы — вместе», но это не значило никакого «да», однако, пока она придумывала, как выразиться правильнее, капитан уже звякнул краем своего бокала о ее бокал и залпом выпил вино. Момо тоже пригубила напиток, решив, что не будет думать об условностях и станет просто наслаждаться вечером в компании Хирако.***
Они вышли из ресторана в полночь, аккурат после его закрытия, опьяненные любовью больше, чем вином, счастливые и смеющиеся. Момо уже без смущения держала Хирако за руку. В другой руке она несла надоевшие туфли, идя по асфальту босиком. Город не спал. По шоссе мчались машины, мерцали вывески, куда-то спешили люди… Ночь медленно опускалась на землю пятнами вечерних платьев, ароматами духов, шумом транспорта — обычно Момо не нравились машины и вонь бензина, но сейчас ее и это завораживало. Вот бы вечно так идти — по гладкому асфальту, ощущая ступнями прохладу, держать капитана за руку и вдыхать этот вечер… Вдруг Хирако остановился. Момо в который раз налетела на него; хотела было возмутиться, но тут же ощутила то же самое, что и он: присутствие Пустого. Чужеродная и враждебная реяцу просочилась в этот идеальный мир, опутывая ночной город, а они — в гигаях, пусть и специально модифицированных Урахарой. К тому же, сознание Хинамори все еще туманил алкоголь, и она сомневалась, что в данный момент сможет метко выстрелить кидо в цель. — Покидай гигай, — отрывисто приказал Хирако, и первым выскочил из своего, из галантного кавалера снова превращаясь в капитана Готей-13. Момо поспешила за ним. Их гигаи растворились в воздухе, чтобы после снова появиться в магазине Урахары, и несколько живых людей удивленно остановились, соображая, куда вдруг делась идущая им навстречу парочка влюбленных. Но паниковали шинигами рано. Момо не пришлось даже обнажать меч. Пустой оказался слабым, и ему хватило одного удара клинком Саканаде, чтобы возмущенно и обиженно взреветь, а потом рассыпаться на духовные частицы. Правда, после этого в гигаи вернуться было уже невозможно — но, может, даже к лучшему. Нарядная одежда начала мешать Момо, а форма — привычная, солдатская, с шевроном на левом плече — заставила расслабиться и вспомнить, на что она способна.***
Отдыхая, они с Хирако уселись на самом краю крыши многоэтажки, свесив ноги вниз. На небе начинали загораться звезды. Под ногами командования Пятого отряда простирался целый город, сияя огнями, и было так здорово сидеть здесь, незамеченными, сильными, влюбленными… — Красиво, — сказала Момо, просто чтобы нарушить тишину. Ладонь Хирако коснулась ее щеки, заставляя повернуть лицо. Мужчина осторожно тронул губами ее губы, словно спрашивая, можно ли поцеловать — Момо ответила уже более уверенно, позволяя себе перехватить инициативу и самостоятельно углубляя поцелуй. Она в свою очередь прижала ладошку к щеке Хирако, провела по коже подушечками пальцев, другой рукой перебирая золотистые пряди его волос. Хирако тоже тронул волосы Момо, погладил ее по затылку, спустил ладонь на спину, потом — на поясницу, и наконец — чуть ниже, слишком низко, до неприличия низко — Момо следовало бы отстраниться и возмутиться, но она не могла и не хотела. Сама спустила ладонь на плечо Хирако, провела по выступающему позвоночнику — какой же он все-таки худой! — потом, лукаво улыбаясь, подражая ему, опустила руку ниже, сама не веря, что делает это. Не может она, Хинамори Момо, лейтенант Пятого отряда, касаться ягодиц своего капитана. В Момо снова пробуждалось что-то темное, буйное, несвойственное ее нежной и робкой натуре — то, что заставило ее напасть на Ичимару, скрестить мечи с Кирой, призвать шикай, сбежать из временного заключения с помощью кидо… Хирако прервал поцелуй и шумно вдохнул. — Ну ты даешь, Момо, — прошептал он, широко улыбаясь. Хинамори покраснела. Некоторое время они сидели молча. — Верно говорят, что в тихом омуте черти водятся, — поддел ее Шинджи. — Кто бы говорил, — огрызнулась Момо. — В вас… в тебе вообще живет Пустой, верно? Сказала — и замерла. Раньше они никогда не поднимали эту тему. Момо знала, кто такие вайзарды, помнила, что к их созданию причастен Айзен, но с капитаном об этом заговаривать боялась — думала, что это может его ранить или рассердить. Однако Хирако не расстроился и не разозлился — улыбнулся с какой-то горечью и ответил: — Да, Момо, во мне живет Пустой. — Покажи, — одними губами попросила Хинамори. — Ты уверена? — уточнил Хирако. — Да, — Момо поджала губы и кивнула. Хирако провел рукой по своему лицу — Момо ощутила всплеск усилившейся реяцу — и на лице капитана медленно проявилась маска, напоминающая собой погребальные маски фараонов. Белая костяная маска Пустого — и чудовищная реяцу. Момо понимала, что Хирако контролирует себя изо всех сил, чтобы не навредить ей. Хинамори протянула руку и коснулась маски. Думала, что обожжет пальцы, но нет — костяная ткань оказалась холодной. От прикосновения лейтенанта маска пропала. Капитан виновато улыбнулся. — Трудно держать ее долго, если не сражаюсь, — пояснил он. — Вдруг что случится. У меня в ней такое ощущение, будто чужим телом управляю; я-то контроль не потеряю, но… мало ли. Страшный я, да? Хирако спрашивал небрежно, но Момо показалось, что его волнует ее ответ. — Ты совсем не страшный, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, что снова стали тепло-карими. — Ты красивый. Особенно, когда не смеешься надо мной. Хирако молча обнял Момо и прижал к себе. Она уткнулась носом в его плечо и закрыла глаза. — Я люблю тебя, — прошептала Хинамори. Шинджи замер и на пару секунд перестал дышать, а потом обнял Момо крепче, зарываясь носом в ее волосы. — А я тебя как люблю, — сказал он, целуя девушку в макушку. — Девочка моя… Момо снова захотелось вырваться и пуститься в объяснения; ей не нравились ласковые прозвища и она не собиралась становиться «чьей-то девочкой», но тело обмякло, и она ограничилась тихим фырканьем. В конце концов, сейчас их видели только звезды.