Выйдя из комнаты, Хирако прижался спиной к холодной стенке коридора и попытался прийти в себя, выровнять дыхание и успокоить отчаянно бьющееся сердце.
Он уже успел тысячу раз пожалеть о том, что согласился вернуться в Готей-13 на пост капитана. Жил бы дальше в Каракуре и горя не знал… Не знал бы эту огненную девочку с вишневыми глазами. Не любил бы ее.
Момо сразу понравилась Хирако. Помнится, увидев ее, он подумал, что с ней будет уже точно легче, чем с Айзеном.
Как же Шинджи ошибался — с Момо оказалось гораздо тяжелее.
Если к своему бывшему лейтенанту-предателю Хирако не испытывал ничего, кроме недоверия, то темноглазая девчонка буквально с первых минут заставила капитана думать только о ней. Момо не доверяла Шинджи, и он это видел — и тем больше ему хотелось завоевать ее расположение. Сначала только дружеское, не переступая грань субординации, а потом…
А потом Момо разбудила в Хирако душу, которая уже успела зачерстветь и покрыться ржавчиной. Момо, сама того не зная, отогрела сердце капитана в ладонях, и он тянулся к ней — сначала почти неосознанно, больше дразнил ее, потому что лейтенант уж очень забавно злилась, в отличие от Айзена, проявляя свои эмоции и не таясь, а позже — привык, и понял, что не сможет жить без этой девочки, которая на его глазах превращалась в красивую и сильную молодую женщину, с каждым днем все больше расцветая и хорошея. Момо поражала Хирако — дважды раненая, дважды преданная, она выживала и улыбалась все так же искренне. Она была слабее Шинджи в тысячу раз — и одновременно в тысячу раз сильнее, потому что он не смог справиться со своей сломанной душой за сотню лет, а она справилась с куда более сильной раной в рекордно короткие сроки, найдя в себе силы даже выйти на поле боя против своего кумира.
И спор Хирако затеял, чтобы Момо наконец обратила на него внимание, как на мужчину, а не только, как на командира. Хирако-то не впервой было поддразнивать девчонок — он привык постоянно ругаться с Хиёри, получать от нее пинки да тумаки, и от Момо ожидал примерно того же — но Момо была совсем другой. Момо была вежливой, спокойной и доброй, каким в свое время был Айзен, только ее скромность и доброта были настоящими, а не показными. Вывести из себя Хинамори было очень сложно, но все же Хирако это удалось — лейтенант активировала против него шикай и послала точно в голову капитана файербол, причем прямо на глазах у подчиненных, что ясно говорило: Момо была ослеплена яростью. Это обрадовало Шинджи и дало ему надежду — ей не все равно.
Но потом их отношения перешли все границы окончательно — тогда, когда Момо его поцеловала, притянув к себе за воротник хаори. И тогда все стало намного хуже — потому что теперь уже не капитан нарушал субординацию, а Хинамори — причем неосознанно. Она приходила к Хирако посреди ночи в одной сорочке, расстроенная, нахохлившаяся, как мокрый воробей, жаловалась на плохие сны — Шинджи жалел девочку, которой пришлось пережить так много боли — а она его не жалела. И даже не догадывалась, как ему было паршиво, когда ее теплое тельце оказывалось рядом, когда она прижималась к нему, ища у своего капитана защиты и поддержки, а он вынужден был обнимать ее и гладить ее мягкие волосы, но — и только. Хирако не мог позволить себе большего. Не мог, потому что тогда был бы не лучше Айзена, а может, даже намного хуже. И он не спал до утра, стараясь думать о чем угодно, только не о мирно сопящей под его боком Момо, что так доверчиво льнула к нему и не подозревала о его страданиях и желании сократить наконец-то это расстояние, перечеркнуть его навсегда, сломать все стены — целовать ее нежные плечи, маленькую грудь, подтянутый животик, касаться ее тела, и…
Хирако зажмурился так, что векам стало больно, и провел ладонью по лицу сверху вниз. Она еще маленькая, — напомнил он себе. В теле молодой женщины жила невинная душа ребенка. И сегодня тоже… ужин этот, приготовленный с такой заботой, ее ладошки на его плечах, ее руки, снимающие его одежду, ее дыхание на его шее. Хирако хотелось развернуться, уронив стул, уложить эту такую желанную дурочку на стол и овладеть ею прямо там — но он сдержался, сбежав от нее прочь.
Кстати, сбежав из собственной комнаты, где и был накрыт стол.
Отлично, теперь ему негде спать.
Шинджи выругался себе под нос и ощутимо стукнулся затылком о стену. Возвращаться к себе нельзя — там Момо с ее удивленно-испуганными глазищами и вопросами, на которые он не готов ответить. А куда тогда пойти? К Роузу? Нет, пожалуй, Роуза Хирако видеть сейчас не хотел. Оторибаши был галантным кавалером, и не понял бы душевные терзания друга. К тому же, к Роузу теперь прилагался лейтенант Кира, который был близким другом Хинамори и мог рассказать ей, где ночевал ее капитан, а то, чего доброго, и подслушать беседу командиров. Такие тихие — они самые опасные.
Кенсей подходил на роль жилетки больше, но его лейтенант тоже, как назло, был дружен с Момо. Правда, преданный Мугуруме Шуухей не стал бы трепать языком, если бы ему приказали молчать, но… Но в Девятом отряде была еще и Маширо, а уж Маширо не упустила бы случая поговорить с Момо по душам — Хинамори ей нравилась. Останавливать же Куну было почти так же нереально, как останавливать поезд на полном ходу.
Можно было снова пойти и напиться вместе с Кьёраку, но, опять же, Нанао была близкой подругой Хинамори. Точно так же отпадал и Шестой отряд, в котором служил Абарай, и уж точно на роль ночлега не годился Десятый, где Хицугая и Мацумото вместе покрошили бы Хирако в ледяную капусту, узнай они, чего он хочет от их драгоценной Момо.
«Прекрасно, — подумал Шинджи. — Я буду спать на улице».
Можно было, конечно, вернуться к Момо и поговорить с ней. Объяснить, как она на него действует, когда оказывается слишком близко. Снова позвать замуж — она откажется, конечно, но ее пораженное, недовольное и виноватое личико того стоит, — и в очередной раз сказать, что хочет, чтобы у них было все серьезно. Он ведь действительно этого хотел — не получить от Хинамори все и сразу, а медленно добиться ее. Но Хирако боялся. что, если сегодня ночью еще раз увидит Момо, то уже не сможет сдерживаться и набросится на лейтенанта. Она, конечно, так просто не дастся и запустит в него Сокацуй, но все равно доверие девушки будет подорвано.
Шинджи затосковал. По всему выходило, что ночевать ему придется таки на улице — да хотя бы под этим симпатичным кустиком цветущей сирени.
***
Момо потерла виски и встала со стула. Она не чувствовала реяцу Хирако — убегая, капитан умело скрыл свою духовную силу. Момо злилась на него, но на себя злилась больше — дура, не умеющая вести себя в обществе мужчин! Она не думала о чувствах капитана, а только поддавалась своим желаниям, которые не заходили дальше поцелуев и прикосновений, а Хирако… Хирако хотел большего. Но он терпел бы, не требуя от нее ничего такого, если бы Хинамори сама его не провоцировала. И вот теперь он ушел, и где его искать — Момо не знала, но найти нужно было обязательно, найти и извиниться, сказать, что больше ничего подобного не повторится, что она осознала свою ошибку…
Хинамори с неожиданной злостью схватила испачканную в томатном соусе тарелку Хирако и швырнула ее об стенку. Посудина с укоризненно-громким звоном разлетелась на осколки. Момо озадаченно хлопнула глазами — сорвавшись на ни в чем не повинной тарелке, она почувствовала себя лучше.
Покидая свой отряд, Момо уже не злилась ни на себя, ни на Хирако, и просто хотела найти капитана и вернуть его домой.
***
Из Третьего отряда доносились звуки скрипки. Момо вошла на территорию и постучалась в комнату Киры — друг открыл сёдзи почти сразу, и, увидев Хинамори, сначала обрадовался, а потом забеспокоился.
— Добрый вечер, Момо-чан, — вежливо поздоровался Изуру.
Момо кивнула в ответ, подтверждая, что вечер действительно добрый, за исключением разве что некоторых моментов, и сразу перешла к делу:
— Кира-кун, а Хирако-тайчо не у вас?
— Не знаю, — осторожно сказал Изуру, скосил глаза в сторону кабинета своего капитана и добавил:
— Оторибаши-тайчо… музицирует. Может быть, Хирако-тайчо с ним?
Момо решительно направилась к комнате Оторибаши. Позади нее испуганным сусликом маячил Кира.
Хинамори постучалась, и звуки музыки затихли, а потом дверь отворилась и показался Рюджиро, широко улыбнувшись при виде Момо.
— О, Хинамори-фукутайчо! — поприветствовал ее капитан Третьего отряда. — Какая приятная встреча! Не хотите ли послушать «Реквием» Антонио Вивальди? Я как раз репетирую эту потрясающую во всех смыслах вещь! Кира-кун, ну что ты стоишь — принеси нашей очаровательной гостье чаю!
— Н-нет, спасибо, — отказалась Хинамори. — Я просто ищу Хирако-тайчо. Он не у вас?
— Нет, его здесь нет, — озадаченно сказал Оторибаши. — А разве он пропал? Со стороны моего друга очень невежливо заставлять столь прекрасную леди себя искать!
Момо внимательно посмотрела на Рюджиро — вроде тот не врал. Пришлось уйти из Третьего отряда ни с чем, заодно кое-как отбившись от навязчивых предложений Оторибаши остаться и все-таки выпить чаю.
Покинув бараки Третьего, Хинамори направилась на территорию Девятого. Там, едва она прошла через ворота, Момо едва не сбила с ног налетевшая на нее с объятиями Маширо Куна.
— Момо-чан! — радостно поздоровалась супер-лейтенант. — Я так рада тебя видеть! Пойдем, я угощу тебя пироженкой!
— Маширо, отстань от человека! — одернул ее подошедший Кенсей, и Куна недовольно надула губы, но Момо отпустила, пусть и неохотно.
— Хинамори-фукутайчо, вы случайно не к Хисаги пришли? — немного насмешливо спросил Кенсей, окидывая Момо внимательным взглядом.
— Нет, — ответила Момо, поправляя смятое Куной шикахушо. — Я ищу Хирако-тайчо. Он не у вас?
Мугурума отрицательно покачал головой, и уж он-то точно не стал бы врать.
Круг поисков сужался — но становилось только хуже: Хирако не пошел ни к одному из своих товарищей-вайзардов, как ожидала Момо.
Она попрощалась с командованием Девятого отряда, кое-как вырвалась из прощальных объятий Маширо, которую за шкирку стащил с нее Кенсей, и за неимением лучшего пошла к Восьмому, уже почти уверенная в том, что Хирако решил напиться с Кьёраку. Но, едва Момо подошла к воротам отряда, как оттуда, чуть не сбив ее с ног, выбежал Кьёраку, по пути уронив свою шляпу и даже не заметив Хинамори, спеша войти в шунпо. Следом за своим капитаном выбежала злющая Нанао, потрясая толстенной книжищей, явно служившей ей оружием.
С этими двоими все было понятно.
В Десятый отряд заглядывать смысла не было, да и Шестой вряд ли предоставил бы Хирако политическое убежище. Момо сходила в Четвертый — вдруг капитан решил сказаться больным? — а потом в Тринадцатый, но Шинджи нигде не было. Не в Одиннадцатый же он пошел и уж точно не в Двенадцатый — к Зараки и Куроцучи Момо тоже предпочла не соваться. На всякий случай Хинамори заглянула во Второй — капитан Сой Фонг относилась к ней хорошо, но ее не было на месте, как не было и Хирако — зато был Омаэда, который всучил Момо пакет с пирожками. Пирожки Хинамори отнесла в Седьмой, под предлогом того, что хочет угостить Комамуру-тайчо, но и там Хирако не нашелся.
И реяцу свою скрывал до сих пор, паразит!
«Найду — убью», — подумала Момо. Но не в Руконгае же его искать?
Появилась мысль собрать солдат и отправить их прочесывать Руконгай в поисках капитана, но Хинамори отказалась от этой затеи: во-первых, нечего подчиненным знать, что происходит между их командирами, а во-вторых, она сама разогнала всех служащих по разным отрядам, приказав быть там до утра, и собирать их снова в этот час было бы крайне проблематично.
Момо устала после трудного, занятого покупками и готовкой дня, и в конце концов махнула рукой. Хирако — взрослый человек, шинигами уровня капитана, Пустой его точно не сожрет, утром сам придет, когда остынет и проголодается.
Решив так, Хинамори вернулась в свой отряд, и, проходя мимо цветущей сирени, заметила боковым зрением что-то светлое. Обернувшись, Момо увидела мирно спящего под кустом Шинджи.
Нет, ну вы посмотрите на него! Она, значит, места себе не находит, беспокоится, мечется тут по всему Готею, ищет его, а он дрыхнет себе спокойно!
Момо подошла к Хирако, и, недолго думая, схватила его за ухо, потащив за собой в отряд. Хирако ойкал, но послушно следовал за злющей Хинамори.
Запихнув капитана в его комнату, где еще стоял стол с остатками ужина, Момо громко хлопнула дверью — извиняться перед ним уже не хотелось, равно как и говорить по душам. Развернувшись, лейтенант ушла к себе.
Хирако потер покрасневшее ухо, болезненно сморщился, отодвинул стол к стенке, издавая его ножками отвратительный скрип, и расстелил футон, но сон больше не шел. Момо волновалась за него и искала его: это было приятно. А завтра он точно с ней поговорит и объяснит все, что у него на душе.
