Имя твое

      В голове настойчивым рефреном звучала только одна фраза: «Я не хотела». Не хотела чужой крови, не хотела чужой боли — не хотела чужих страданий, не хотела, но все равно ее меч пронзил тело ее же подчиненной, и в ушах до сих пор раздавался болезненный вскрик Мияко. Момо казалось, что в голосе офицера звучало недоверие, неверие в то, что Хинамори ее ранила, ведь Мияко считала лейтенанта слабой, вряд ли она ожидала… Но торжества не было и в помине — только непреходящее чувство вины, что буквально раздирало изнутри, оседало комом в горле и тяжестью на сердце. Ведь это совсем другое дело, чем ранить врага на поле боя — с врагами бы Момо не стала церемониться, не стала бы переживать, ранив или даже убив врага, но Мияко не была врагом — Мияко была солдатом Готея-13, служащей ее, Хинамори, отряда, и нельзя было ей вредить! Ну почему, почему она атаковала ее? Почему просто не отбила ее клинок?       В забытьи Хинамори понимала, что сидит на руках у Хирако, чувствовала тепло его тела, жалась к его груди, но мало осознавала, что капитан с ней делает — она будто находилась во сне, состояние шока выбило Момо из колеи, и она просто жалась к единственному, что у нее осталось — к Хирако. Он же тоже видел, что Момо ранила Мияко — вдруг пришло в голову Хинамори. Вдруг он подумает, что Момо решила таким образом избавиться от соперницы? Нет-нет-нет, Хирако знает ее, знает о ней все, он не мог подумать, что Хинамори решилась на такое!       — Хирако… — позвала Момо и ощутила, как капитан крепче прижал ее к себе, поцеловал в висок, укачивая на руках, как ребенка. Момо положила голову на его плечо, но глаз не открыла — боялась увидеть белые стены лазарета в Четвертом отряде. Ей совсем не хотелось попасть туда снова — с тем местом у Хинамори было связано много неприятных воспоминаний.       — Момо, — прошептал голос Хирако. — Ты в порядке?       Момо не хотелось отвечать. Она вообще не хотела говорить, и тем более не была в порядке. Она хотела сжаться в комочек и спрятаться далеко-далеко. В замутненном сознании всплывали страшные картины — мертвая Мияко, осуждающие взгляды друзей, суд Совета-46… Хинамори и сама готова была себя осудить, да хоть в Мукен на двадцать тысяч лет — а чем она лучше Айзена? Тоже ранила подчиненного, который этого не ожидал…       Хинамори трясло. К горлу подступала тошнота. Воздуха не хватало, она дышала учащенно, прижимаясь к Хирако крепче, кожей чувствуя его волнение — капитан боялся за нее, что-то говорил ей — она не слышала — а потом опустил на футон и забегал по комнате. Момо слышала звук его шагов, что быстрым стуком разносились по помещению — ее это спальня или его, Хинамори не знала. Она обхватила себя за плечи и уставилась в пустоту невидящим взглядом. Открыла глаза, но видела все, как в тумане — и словно из толщи воды слышала взволнованный голос Хирако:       — Ох, Момо, что же мне с тобой делать? Знаешь, я уже видел людей в таком состоянии — когда нас Айзен в вайзардов превратил. Тогда со всеми девчонками такое было, тоже так же тряслись, смотрели куда-то и ничего не видели… Мне самому было не лучше, помню, нас всех Урахара откачивал, таблетки какие-то давал… Может, мне тебя в Четвертый отнести?       Момо резко замотала головой в знаке отрицания. Хирако вздохнул:       — Значит, не нести. Тогда я сам за Уноханой сбегаю?       Остаться одной вместе со своими кошмарами? Даже на пару минут? Нет-нет, ни за что! Момо схватила присевшего рядом с ней Хирако за рукав косоде и снова помотала головой. Капитан снова вздохнул и накинул на ее плечи свой хаори. Момо вдохнула его запах — дышать стало чуть легче — закуталась в теплую ткань, как в одеяло.       — О, точно, я бабочку отправлю! — хлопнул себя по лбу Хирако. Пока он вызывал адское насекомое, Момо начала тихо плакать — и, как ни странно, от этого ей становилось легче. Слезы как будто смывали кровь с ее рук, помогали очистить душу от скверны, успокаивали отчаянно бьющееся сердце… А через минуту в комнате почувствовалась реяцу Исане, пахнущая овсяным печеньем, облаками и белыми халатами. Она проверила пульс Момо, сказала непонятное слово «тахикардия», измерила ее кровяное давление — Хинамори позволяла Котецу держать ее руку, надевать на нее манжету, которая потом немного больно сжала предплечье. Сквозь ту же самую толщу воды до Момо донесся голос коллеги:       — Нервный срыв. Паническая атака. Ничего страшного, Хирако-тайчо, Хинамори-фукутайчо просто перенервничала. Я захватила с собой капли, сейчас Хинамори-фукутайчо их выпьет, ей станет лучше и она заснет.       Момо слушала, что говорит Исане, но не понимала смысла ее слов и не понимала, что речь коллеги относится к ней. Она просто дрожала и плакала, обнимая себя за плечи. Рефрен в сознании возник снова:       — Я не хотела, — всхлипнула Хинамори.       К ее губам поднесли горько пахнущую пиалку и заставили выпить содержимое — кто это сделал, Исане или Хирако, Момо не поняла, потому что снова закрыла глаза. Лекарство горечью обожгло горло, но после того, как оно было выпито, реяцу Исане исчезла, а Хирако сел рядом с Хинамори и снова обнял, прижимая ее к своему боку. Момо еще раз всхлипнула, а потом ее дрожь унялась и она медленно провалилась в сон.

***

      Вместо знойного летнего полдня Момо встретила зимняя ночь. На цветущих сливовых деревьях белым саваном лежал снег, на земле — тоже, прямо поверх высохшей от солнца травы и сливах, что созрели и упали с веток. В небе мерцал обломок луны, но звезды не виднелись из-за туч. Момо не сразу узнала свой внутренний мир, но это был именно он — только измененный до предела.       Хинамори вспомнила, как крутанулась рукоять Тобиуме в ее руке. Дух меча защищала ее, защищала всегда, но кто просил Тобиуме не только отбивать удар, но и атаковать в ответ? Неужели занпакто готова защищать свою шинигами ценой невинных жизней? От этой мысли Момо хотелось плакать, но она, поджав губы, шла по знакомой тропинке к беседке на холме, где обычно они с Тобиуме пили чай. Сейчас Тобиуме там не было, и никто не подбегал к Хинамори сзади, закрывая ей глаза ладошками, как любила делать ее занпакто. Даже не ощущалось присутствия Тобиуме, но Момо знала, что она здесь — просто скрывает свою реяцу.       Хинамори остановилась у беседки и строго позвала:       — Тобиуме!       Она тут же появилась — из воздуха соткалась маленькая виноватая фигурка. Несомненно, занпакто понимала, как подставила свою шинигами, но Момо не собиралась так просто ее прощать. И даже умоляющий взгляд карих глаз на Хинамори не подействовал. Ей не хотелось говорить с Тобиуме. Не хотелось ругать ее, не хотелось выслушивать оправдания и мольбы о прощении…       Но Тобиуме не стала извиняться. Встретив гневный взгляд Момо, она тут же переменилась — точно так же сверкнула глазами и выпрямилась, готовая отстаивать свою точку зрения и от защиты тут же переходя к нападению:       — Она тебя атаковала! Она целилась в шею! Ты не видела! Что было бы, если бы эта дрянь попала?!       — Ты могла просто отбить удар! — отрезала Хинамори. — Просто отбить ее атаку!       — Я атаковала ее в половину силы! — возразила Тобиуме. — Она легко могла увернуться или защититься!       — Но она не увернулась и не защитилась! Она ранена! И это моя вина! — взорвалась Момо, прижав руку к груди.       — Она не ожидала от тебя удара, потому что считала тебя самым слабым лейтенантом Готея-13! — точно так же взорвалась Тобиуме. — Никто не виноват, что эта дура тебя недооценила! А знаешь что? — глаза занпакто уже метали молнии. — Все считают тебя самым слабым лейтенантом! Думаешь, мне приятно быть твоим оружием? Думаешь, ты справишься только одним кидо? Ты в последнее время только его и тренируешь! Я тебе вообще нужна?!       Хинамори выслушала обвинения Тобиуме со спокойным достоинством, а потом сказала:       — Ты права. Я — самый слабый лейтенант. Если хочешь — можешь уйти и быть сама по себе. Не буду тебя держать и пойму. Я не виню тебя в том, что ты меня защитила, но ты не должна была бить в ответ. Даже в треть силы не должна была.       — Я!.. — задохнулась от удивления дух меча. — Я защищала тебя, а ты хочешь меня прогнать? Момо, я совсем не то имела в виду! — теперь Тобиуме говорила умоляюще и тянула руки к Хинамори. — Я просто испугалась за тебя… и на секунду… всего на одну секунду… я пожелала смерти той дряни, что хотела тебя ранить… и потому ударила… Прости меня… Момо…       Хинамори скрестила руки на груди, будто отгораживаясь от части своей души.       — Я не прогоняю тебя. Я сказала, что не буду держать, если ты захочешь уйти. И прости меня, Тобиуме, но сейчас я совсем не хочу с тобой разговаривать. И видеть тебя тоже не хочу!       С усилием Момо покинула свой внутренний мир, не слушая, как отчаянно зовет ее дух меча.

***

      Очнувшись ото сна, Момо поняла, что лежит в комнате Хирако, а сам Хирако спит рядом — видимо, они так вчера и заснули в обнимку. Вернее, уснула Момо, а капитан сидел с ней, не тревожа ее сон, да так и сам уснул, убаюканный ее ровным дыханием и теплом ее тела.       Голова немного кружилась, а в теле ощущалась слабость, но в основном сознание вернулось и даже было ясным. В окне виднелся рассвет. Чирикали птицы. С плаца доносился голос Кирито, который за отсутствием высшего офицерского состава сам начал строить солдат.       Рывком Момо вспомнила все, что произошло вчера. Дурацкая просьба Мияко о спарринге, что обернулась нахальным вызовом на дуэль, ранение Мияко — по ее же собственной глупости, но и вина Момо тут была — паническая атака — Момо до сих пор чувствовала горечь лекарства на языке — и ссора с Тобиуме. Сейчас Момо уже не считала свой меч такой уж виноватой. В случившемся виновна только Мияко, которая позволила себе атаковать лейтенанта и не успела парировать ее удар. Если бы это была обычная тренировка — могло случиться то же самое. Спарринг есть спарринг. Хинамори решила, что не будет винить себя, и, упаси Боже, не будет рассыпаться перед Мияко в извинениях. Правильно сказала Нанао — девчонка зарвалась. Нет-нет, Хинамори будет держать себя с ней строго и уверенно! Тем более, Мияко наверняка уже подлатали. Унохана-тайчо и мертвого способна поднять — в мастерстве капитана Четвертого отряда Момо имела возможность убедиться на собственном примере. Может быть, Мияко даже уже в строю. И все равно Хинамори ужасно не хотелось покидать теплую постель. Ей хотелось греться в объятиях Хирако и не думать о плохом — в том числе и о своих обязанностях.       Хирако пошевелился, открыл глаза и обрадовался, увидев, что Момо не спит. Он тут же крепко прижал ее к себе, тиская, как мягкую игрушку, а потом поцеловал — она ответила на поцелуй, зарываясь пальцами и его волосы и перебирая золотистые пряди. Хирако провел ладонью по ее спине, остановил руку на ягодице, но в этот раз Момо не стала его одергивать. Впрочем, дальше капитан не пошел.       — Ты в порядке? — с надеждой спросил Хирако.       — Да, все нормально, — сказала Хинамори. — Я успокоилась. Не знаю, что вчера на меня нашло…       — Ты очень испугалась, — нахмурился капитан.       — Я не хотела ее ранить, — виновато проговорила Момо.       — Только не начинай снова! — Хирако испуганно схватил ее за плечи. — Я бы на твоем месте ее тоже ударил! И на своем месте ударил бы! Я же недалеко был, я видел, что она собиралась серьезно тебя ранить! Хорошо, что ты успела! А проучить ее давно пора было! Только это же не ты сама ее остановила, верно? — проницательно спросил капитан.       — Да, — кивнула Момо, — не сама.       — Тобиуме? — прищурился Хирако.       — Тобиуме, — подтвердила Хинамори.       — Умница твоя Тобиуме! — обрадовался капитан. — Защищает свою шинигами!       В сознании Хинамори дух меча выразительно кашлянула. Момо виновато опустила глаза, но не сказала Хирако, что поссорилась со своим занпакто. Ей уже было стыдно за свой гнев на Тобиуме и она собиралась извиниться — как только подумала об этом, в голове зазвенели колокольчики. Тобиуме заранее приняла ее извинения.

***

      Из комнаты Хирако выбраться все равно пришлось. Момо выходила на плац с опаской — вдруг ее солдаты ее осудят? Вдруг будут относиться иначе? Считать жестоким самодуром? Но, едва завидев лейтенанта, уже стоящие в строю служащие Пятого отряда под руководством Кирито развернулись в сторону Момо и слаженным хором проскандировали:       — Доброго здравия, Хинамори-фукутайчо!       Казума радостно улыбался. Сецуна, Чоджиро и Миямура тоже сияли улыбками — впрочем, улыбались все. Хинамори сделала шаг вперед, и ребята кинулись к ней. Семнадцатый офицер Амико повисла на шее лейтенанта, тринадцатый офицер Шинки потряс ее руку в крепком рукопожатии, и все они галдели и перебивали друг друга, толкались, чтобы прикоснуться к Момо и сказать ей что-то. Никто и не думал ее осуждать — наоборот, подчиненные поддерживали ее.       — Вы в порядке, Хинамори-фукутайчо? — спросил Кирито — ему пришлось кричать, чтобы перекрыть голоса солдат, спрашивающих о том же. Момо едва не расплакалась от умиления — ее встречали почти так же, как после предательства Айзена и Зимней войны.       — Я в порядке, — заверила она солдат. — Спасибо вам, ребята!       — Мияко-сан поступила ужасно! — выкрикнула Сецуна. Ее поддержала Амико:       — Она не имела права так с вами разговаривать!       Момо утерла выступившие на глазах слезы, и тут увидела Казуму — ученик смотрел на нее счастливым и влюбленным взглядом. Хинамори не сдержала порыва и крепко обняла его, чем ужасно удивила юношу. Казума в ответ неловко положил руки лейтенанту на плечи.       Хирако смотрел издалека и ревниво щурился, но Момо этого не видела.