Снова и снова предстоит бой, Кто ты и где ты, свирепый герой. Где ты и как ты, взывая на боль? На чужбине роняя алую кровь...
Темница.
Кёсем Султан поправив шелковый платок, продолжила ступать по каменному полу темных коридоров, что вели к заключенным. Лицо женщины не отражало ни единой эмоции, она переживала гнев и злобу глубоко внутри себя. Что больше ее сердило враги, что так были близки к своей цели или же ее личный промах? Султанша привыкла расправляться с недругами самым жестоким образом, пощады было ждать от нее бессмысленно, ведь в таком деле важно хладнокровие. Сколько крови было пролито, сколько слез выплакано, года летели, а враги восставали вновь и вновь. Будет ли у Кёсем покой на душе? Будет ли она засыпать, не вспоминая про тени в ночи? Скорее всего нет. Путь, который избрала гречанка был тернистый и устлан величием приправленный кровью. Будет ли конец битвам? Нет, ты покинешь этот мир сражаясь! Но кто? Кто станет твоим палачом? Кто Кёсем? Ты всемогуща, когда стоишь по ту сторону решетки, отдавая приказы. Но, что если и впрямь молодая и прекрасная станет твоим Азраилом? Что ты предпримешь тогда? Султанша подошла к темнице, где ждали своей участи две змеи заползшие во дворец. Глаза Валиде наполнились гневом, видя Зерифе Хатун несломленной, женщина всем видом показывала, что она горда убийством шехзаде. Взгляд Кёсем упал на девушку с темными растрепанными волосами, раскосые зенки которой сузились от пролитых слез. — Непокорность и раскаянность. Вот как? Значит это ваших рук дело! Но каков же мотив? Сами поведаете или же стражники помогут? — произнесла Валиде, глядя на заключенных. — Думаешь я стану молить о пощаде Кёсем? Не дождешься! — закричала Зерифе. — Кто ты такая, чтобы обращаться ко мне в подобном тоне? — рассвирепела Валиде облаченная в темное одеяние. — Биче Ханым, спутница Шахина Гирея Хана, его возлюбленная. Его ханша! — встала с пола, дабы Кёсем смогла разглядеть ее. — Твое имя мне не говорит ничего, возможно оно и вовсе лживо. Однако ты назвала имя предателя и это все объясняет. Ты назвала себя госпожой, но такой не являешься учитывая тот факт, что ты оказалась здесь, ты рабыня и лошадь стоит гораздо дороже на рынке, что тебя подобрали. Да и к тому же шакал никогда не был Ханом, разве что в ваших мечтаниях. Но, увы им не суждено сбыться. — Говори, что хочешь Кёсем! Ты не в силах причинить мне боль! — разозлилась Биче. — Ну, а ты что молчишь хатун? Как ты посмела идти против Династии? Не она ли тебе дала кров, когда ты погибала на улицах Стамбула? Не ты ли просила защиты, когда тебя купил владелец таверны? — Валиде Султан, я сожалею… — Она решила служить нам! Истинным господам! — рыкнула разъяренная женщина. — Вам? Ах, да… Как же все-таки иронично. Сначала жизнь этого пса была в моих руках, теперь все зависит от моего слова и дыхание такой шавки как ты навсегда прервется. Символично неправда ли? — голубые глаза сверкнули, предвкушая победу. — Гори синим пламенем Кёсем! Гори ты! Ты и твой сын-Повелитель! Вам не будет покоя! Вы будете гореть как и я! Слышишь? Я проклинаю, проклинаю вас! Вас всех и этот дворец — начала кричать женщина увидев палачей. — Стража! Приступайте — ровным голосом произнесла Валиде, не сдвинувшись с места. — Нет, не смеете! Я жена Хана, вы не смеете меня трогать! Нет! Проклинаю, проклинаю! — выбивалась Биче и лишь Айлин приняла молчаливо смерть, закрыв глаза. Когда преступницы испустили свой дух, Кёсем направилась в сторону выхода с облегченным чувством. В такие моменты она ощущала себя всесильной, способной вершить судьбы. Но удовлетворенный вид на лице пропал, когда в проеме меж входных дверей она встретилась с Мурадом взглядом. Он был мрачным и столь же тяжелым, как и в тот роковой день и от этого женщину обдало холодом. Султан не произнес ни слова, однако казалось, что Валиде все прочла по глазам и это повергло ее в ужас. Будто бы врата ада разверзлись вновь и шептали ее имя.Мраморный павильон.
В этот раз султанша пришла немного раньше Кеманкеша Паши, что немного раздражало ее. Недавняя казнь как оказалось не далась ей легко, да и горести по внуку все еще разрывали душу Кёсем. К тому же ее что-то беспокоило, то что она хранила в себе и лишь один человек знал об этом. Это был он, мужчина вошедший в темных одеждах с угрюмым взглядом и маленькой надеждой на светлое чувство. Мустафа Паша поклонился госпоже как и полагалось, тогда голубоглазая султанша приблизилась к нему. — Ты заставил себя ждать. И я уже начала беспокоиться, Паша. Что-то случилось? — дрожащим голосом произнесла Кёсем. — Нет повода для беспокойств, султанша. Я лишь давал распоряжение, чтобы мою дочь отправили во дворец со всем необходимым — без интереса сказал мужчина. — Понимаю. Этот поход у всех нас вызывает волнение. Смерть сына подкосила нашего Повелителя и это все усугубляет. Но при этом сей поход развязывает нам руки, Кеманкеш. Самое время начать то о чем мы так долго рассуждали вечерами — снова взяла за руку Пашу, дабы тот не стал сопротивляться. — Очень рискованно, госпожа. Вряд ли Повелитель поверит в измену Силяхтара и не станет он от него избавляться во время такого сложного похода — отстранялся Паша. — Кеманкеш! Риск всегда сопутствует нашим делам. Мы никогда не можем быть точно уверены во всем. Но пойми, если мы не приступим к действиям, то мы позволим Силяхтару и дальше пускать свои корни. На нашем пути не осталось никого, даже перс сгинул! Остался только он. Ты близок к посту Великого визиря как никогда. — Кёсем Султан… Я прекрасно все понимаю, но не стоит спешить с этим, госпожа. Не в походных условиях точно — ощутив руку в тонкой перчатке на своей щетинистой щеке, более не был столь твердо уверен в своих словах. — Тогда, что в таком случае предлагаешь? Начать действовать после военного похода? — настойчиво спросила Валиде Султан. — Полагаю, так мы поступим разумнее. К тому же здесь у нас больше возможностей. — Я буду ждать от тебя вестей, Паша. Об всем чтобы не произошло во время похода. — Как прикажете, султанша. Не знаю, можно ли мне просить Вас? Но я осмелюсь пожалуй… Прошу Вас сберегите мою дочь Пынар, отныне время сейчас неспокойное… — снова Кеманкеш опустил свой взгляд. — За дочь можешь не беспокоиться. Только вернись живым, не забывай о Повелителе сейчас он уязвим как никогда. Большего от тебя не требуется — в голосе чувствовалась боль, которая не нравилась самой госпоже, неужели спустя время она все еще ревнует Пашу к дочери Абиде? — Я выполню Ваш приказ — поклонился мужчина. Султанша покинула мраморный павильон, не обращая внимания на подоспевших Хаджи агу и Гизем. Женщина была погружена в раздумья, словно просчитывала каждый свой новый шаг. Казалось бы, наконец можно вновь свободно дышать, но препятствия выстраивались словно тысяча мячей, режущих плоть оставляя раны, тем самым ожесточая прекрасных глаз госпожу.Покои Хасеки.
Спустя день. Проводив супруга в долгий путь, кареглазая султанша тяжело вздохнула, ощутив на себе пристальные взгляды. Она прекрасно понимала, что лишь одно бережет от нападок гиен, но и это не придавало ей сил. Волнение нарастало и как-то стало тошно, от того она велела Элени увести детей в свою комнату, ибо та не хотела, чтобы они видели султаншу в подавленном состоянии. Раздался стук в дверь, Айше выждала пару мгновений и произнесла едва дрожащим голосом «Входи». Султанша будто бы знала, что на пороге покоев окажется она, ее преданная Нарин Калфа. Сколько себя Хасеки помнила эта рыжеволосая женщина всегда была рядом с ней. Наставляла и поддерживала, когда та еще была простой наложницей. Почему она так к ней добра? Султанша не знала и хоть этот вопрос посещал ее не единожды, она не осмелилась произнести его вслух. — Госпожа! На Вас лица нет. Неужели что-то серьезное случилось? — встревожилась женщина. — Вовсе нет, Нарин. Все идет своим чередом, однако сегодня во время прощания с Повелителем я увидела новый оттенок в его глазах, ранее такого не замечала. — Султанша, мне кажется вы напрасно тревожитесь ибо Падишах любит Вас по сей день и никого не подпускает. Даже Валиде Султан не властна разлучить Вас с Повелителем. — Так то это так. Но мне тревожно и дело далеко не в любви, хоть она и источник моей жизни. Я бы могла подумать, что он все еще отстранен из-за смерти Сулеймана, но это совсем что-то другое неизведанное, словно новая грань его непростой личности… — Кончено же Повелитель омрачен трагичной гибелью, но все быстротечно султанша и вы это знаете. Раны болят, но постепенно затягиваются давая новые плоды. Скажите лучше, как Падишах отреагировал на Вашу беременность? — успокаивала свою госпожу Калфа. — Довольно холодно. Нет, не подумай что он позволил Санвабер с Шемспери улыбнуться его безразличию, нет. На его лице появилась улыбка, когда повелел Валиде беречь мою жизнь. Но глаза, глаза говорили сами за себя, только вот что? — Айше Султан эта весть предаст нашему Государю сил, возможно он утомлен от всего произошедшего или же поход и впрямь столь серьезен как о нем говорят. Я не вижу поводов для Вашего беспокойства. Вы беременны, я и Элени рядом. Даже Гевхерхан Султан во дворце и Валиде не тронет Вас, как и змеи на этаже фавориток. — Спасибо за твою заботу, Нарин. Возможно я и правда слишком много уделяю внимания вещам не имеющим смысла — неуверенно произнесла Хасеки.Этаж фавориток.
Вернувшись в свою комнату Санавбер пришла в дикую ярость от чего скинула сладости со стола. На грохот из внутренних покоев вышла Ясмин Хатун, увидев госпожу очень рассерженную. У султанши горели глаза и казалось что она вот-вот начнет крушить все на своем пути, но та лишь глубоко вздохнула и присела на расшитый диван. — Госпожа? Что с Вами? — неуверенно проговорила Ясмин, поднимая остатки некогда лукума. — Все рухнуло, хатун! Все! — кричала Санавбер. — Неужели кто-то догадался? Или же что-то с шехзаде случилось? — Нет, слава Всевышнему все осталось в тайне, да и Аллаедин в здравии пошел на занятия. — Тогда, что? Не понимаю, госпожа? — А то! Что ты бесполезная служанка! Из-за тебя я хожу по острию ножа, узнавая все самой последней. Айше! Эта проклятая Хасеки снова беременна! Слышишь! Почему это выясняется только сейчас? — продолжила возмущаться султанша в платье изумрудного цвета. — Честно узнаю только от Вас. В гареме из-за этих убийц стало очень тихо, все чего-то боятся. Да и чем нам помешает ее беременность? — Неужели ты не понимаешь? То что я планировала изначально, потихоньку изживать Айше на данный момент не получится, ибо это может навредить ребенку. — Почему нет? Избавимся сразу от двух проблем? — недоумевала белокурая Ясмин. — Мне срочно надо менять прислугу, иначе мой конец будет схож с Сесмишах — фыркнула Санавбер. — Простите, но я действительно не понимаю — опустила взгляд Ясмин. — Если ребенок в ее чреве умрет подозрения сразу падает на этаж фавориток. Шемспери давно никто не берет в расчет, а есть я амбициозная султанша. При всей любви Валиде ко мне она не станет так подставляться. И тогда это будет конец, хатун. — Тогда стоит выждать родов, султанша. — Чьи роды вы ждете? — вошла Шемспери, размахнув голубыми длинными рукавами. — Нашей Хасеки. Уже сбились со счету, какая это беременность? — улыбнулась Санавбер. — Верно — подыграла Шемспери. — Ясмин, ступай к комнатам где проводят занятия, возможно шехзаде может что-то понадобиться. Ах, да. Пусть слуги принесут еще лукума. — Слушаюсь, султанша — поклонившись, Ясмин покинула покои. — Присаживайся, Шемспери. Кстати должна заметить твоя дочь Фатьма истинная красавица. Вся в мать пошла, жаль ее так редко видно — перевела тему разговора Санавбер, явно переигрывая с любезностью. — Спасибо. Я нахожу и твоего сына весьма достойным шехзаде, конечно после Мехмеда. Ведь он старший — улыбнулась светловолосая женщина, уколов соперницу по несчастью. — Это не столь важно, старший или младший. Важно кто стоит за шехзаде. — Несомненно, однако обезопасить свое дитя великое дело. До меня дошли слухи, что ты затеваешь избавиться от нашей албанской пташки. — Ох, как люблю эти гаремные сплетни. Участь Сесмишах всем нам стоит примером. Вряд ли кто осмелится повторить, возможно лишь тот кому терять нечего, но я не из таких. — Как же? Знаешь если и правда слух подтвердился, я бы поддержала тебя. Не то чтобы она сильно вредит мне своим присутствием, но без Айше стало дышать как-то гораздо легче. — Понимаю, но увы подобным не располагаю. Если что надумаешь мои двери всегда тебе открыты, Шемспери — у Санавбер сразу же пропала улыбка на лице, когда белокурая женщина покинула покои не удовлетворившись ответом.Поход.
Спустя семь месяцев В шатре также пахло порохом и кровью, чувствовался привкус пепла на губах, а во рту скрежетал предательский песок. Доспехи и острие стали были сложены, ибо это конец, конец долгой битвы. Мурад восседал на троне, умывшись прохладной водой, он стал внимательно смотреть на своих Пашей. Никто и не посмел произнести слова, пока Лев не позволит. Тогда Падишах привстал, произнеся складную речь о великолепной и молниеносной победе, завоевав Багдад. Глаза Султана блистали, потеряв на какое-то время мрачность очей. Это был великий день, возможность на прекрасное будущее. После проведенного Совета, Мурад велел оставить его одного. Повелитель облаченный в черный кафтан ощутил дрожь в руках от переполняющего чувства гордости, представляя как будет ликовать простой люд, когда он во главе войска войдет в столицу с трофеями. На мгновение он даже забыл о боли, что причинил ему дворец, представляя счастливые лица Валиде, своей Хасеки с дитем на руках, звонкий смех его султанш-дочерей и восторженные лица сыновей. Все это не было иллюзией или минутной блажью, скорее представления о мире и спокойствие приближенные к реальности, лишь разжигающая боль внутри напомнила о печальном. Это была в прямом смысле слова боль, та боль, что была вызвана неизведанной хворью, заставляющая сгибаться Падишаха, настолько сильно, дабы перестать ощущать эти лезвия внутри. Болезнь его обуяла задолго до похода, сначала она не проявлялась столь явно, была похожа на легкую колику в правом боку, затем эта колика превращалась в болезненное жжение, а теперь и вовсе в адскую боль. Дворцовым лекарям велено было молчать под страхом смерти и поэтому ни одна душа не знала о уязвимости Падишаха. Мурад не выдержал и на этот раз, позвав лекаря в свой шатер. Хафиз ага тут же оказался около Падишаха, что терял силы, смешивая несколько снадобий в один небольшой пузырек, затем вылил содержимое в серебренный стакан с водой. Султан выпил горькую жидкость слегка поморщившись, не ясно от чего больше от лезвий внутри его плоти или же отвратности настоя. — Повелитель! Это не дело, нельзя утруждать себя. Походные условия слишком опасны — с тревогой в глазах произнес, стареющий мужчина. — Мне уже лучше, этот настой, что даешь мне помогает, но боль время от времени возвращается. Мне необходимо исцеление, Хафиз. — Падишах, я не уверен. Но симптомы очень схожи, что и были у Вашего отца-Повелителя. Однако его недуг прогрессировал иначе, Ваш же вызван алкоголем. Простите за дерзость, Повелитель — опустив взгляд в пол, мямлил ага. — Ты считаешь, что я вскоре покину этот мир? Это ты хочешь сказать, а? Никто кроме Всевышнего не знает сколько отмерено жить Повелителю семи континентов, Хавиз. Делай свое дело и не смей меня злить! — начал рычать Мурад, оправившись от боли. — Как прикажете, Повелитель. Ага покинул шатер, оставив султана наедине со своими мыслями. Сказать по правде он всегда видел свою судьбу привязанную к отцу, султан ощущал свою раннюю смерть во снах. В тех, что Азраилы шептали его имя, но в итоге он боролся и выбирался к свету. К своей Валиде, что его любит несмотря на разногласия, к своей супруге и детям. Но сон повторялся изо дня в день, от того ему казалось, что Мурад сходит с ума. Его утешением была жестокость и он упивался ею сполна.Гарем.
В ташлыке было устроено гулянье в связи с полученными вестями о том, что Повелитель и славное войско наконец завоевали Багдад. Это была прекрасная новость и повод за столь долгий срок. За все это время по сути в гареме не произошло глобальных перемен, например Валиде открыто не враждовала с Хасеки из-за ее беременности, но и теплоты в общении как и прежде не было. Все основное время Кёсем занималась благотворительностью в своем вакфе, изредка прося сопровождать ее Гевхерхан и Айше. Султанша и супруга Мурада часто проводили время за беседами обо всем на свете, порой делясь достижениями детей, хоть и эта тема доставляла Гевхерхан дискомфорт. Шехзаде Мехмеду выдели отдельные свои покои в связи с тем, что юноша вырос, от чего Аллаедин пожелал и себе отдельную комнату, однако Валиде Султан не позволила, переведя шехзаде с матерю с этажа фавориток в более просторные комнаты, подчеркивая свое расположение к Санавбер. Также не забыв о Шемспери, выделив ей более скромные покои. Девушки, что так и не побывали в раю Повелителя, а возраст подходил. Валиде выдала их замуж за приближенных лиц, более низших должностей. Так и покинули дворец такие как Эмине и Айжан. Наложницы, которые часто собирали сплетни и были в курсе всех событий. Одно время они поддерживали Шемспери, а в последствие Сесмишах, только вот от этих женщин лишь осталось упоминание и некогда звонкий смех. Дворец покинули и еще несколько наложниц, чьи имена не запомнились от того, что по большому счету они не играли никакой роли в гареме. Зато на их места приходили другие, совсем еще неопытные и неотесанные, с горящими глазами и мечтой, что примером была для них Валиде Султан. Играла музыка, танцевали одалиски, султанши пили щербет в прикуску с лукумом. Девушки перешептывались поглядывая изредка на семью султана. Как всегда Кёсем восседала на высокой тахте, в самом величественном наряде и высокой короне. Более с ней никто не соревновался в прекрасности головных уборов. Рядом с ней была Гевхерхан и ее дети, затем Пынар Ханым, что так была похожа на свою покойную мать. С дочерью Паши всегда была рядом картавая Мелек, на которой все также несуразно сидели платья. Дальше было место для жены и фавориток с детьми, все женщины были хороши собой и отличались друг от друга своими характерными чертами. Санавбер чувствовала себя свободно, заручившись поддержкой Валиде, но не настолько чтобы зазнаваться. Шемспери же в своей привычной манере поправляла белокурые волосы, не отрывая своего взгляда от дочери. Айше напротив, смущало подобное мероприятие, чувствуя нелюбовь со стороны женщин рядом, но Гевхерхан придавала кареглазой сил. Наверное волнение было вызвано далеко не самой легкой беременностью. В первые месяцы у Айше открывались кровотечения и ребенок мог погибнуть. К тому же она часто просыпалась по ночам, видя кошмары. Ей снилось, что Мурад закрылся от нее, отстранился и вовсе воспылал к другой женщине любовью, впоследствии чего она теряет дитя. Но это знала только Нарин, которая как и прежде просила не обращать на подобное внимание. Возможно сны были вызваны присланными письмами из походного лагеря от Повелителя. Строки были слишком сухие не наполненные эмоциями, султанша чувствовала холод и это вызывало опасение. — Айше? Ты совсем бледная. Поешь и порадуйся за нашего Падишаха — с улыбкой произнесла Санавбер. — Спасибо, не хочется. С утра чувствую себя неважно — отстранилась Хасеки, не желая разговаривать. — Что? Неужели тебя расстроили новые одалиски? Или же ты боишься, что из-за сладостей у тебя испортится фигура? Смотри сколько родов перенесла, а все будто девица — ухмыльнулась Шемспери. — То-тоже. Сесмишах располнела после рождения одного сына, а тебе хоть бы, что. Я слышала тебя называют албанской ведьмой, Айше — хихикнула султанша с зелеными глазами. — Пусть говорят, мне то что? — воспротивилась Хасеки. — Если честно, то я также бы запереживала. Годы идут, наши дети растут, а не молодеем. Зато одалиски прибывают в этот дворец все краше и краше — невзначай проговорила белокурая женщина. — Мне незачем переживать. Повелителю не нужен никто кроме меня и по моему это очевидно. Эти девушки спустя несколько лет отправятся замуж как те сплетницы, что чесали языками. Такова участь их, пока есть я. Да, что говорить вы и есть подтверждение моих слов! — разозлилась кареглазая. — Айше! — грозно произнесла Валиде. — Слушаю, госпожа — склонив голову, сказала беременная султанша. — Не стоит портить праздник ссорами. Все и так знают о твоем положении, ты так часто о нем напоминаешь. Однако все изменчиво, тем более здесь в этом дворце. — Валиде, я не затевала ругань. Ваши фаворитки начали нападать на меня, а я увы не железная. — Выйди, вон! Оставь детей здесь и направляйся в свои покои. Раз не научилась за столько лет манерам — рассердилась Кёсем. — Как прикажете — нервно произнесла Айше, еле встав с шелковой подушки. — Матушка останьтесь. Валиде Султан, вы не смеете прогонять мою мать. Она не рабыня и не прислуга, дабы так говорить с ней — воспротивился Мехмед. — Шехзаде — удивилась кареглазая. — Не надо мама! — настаивал юноша. — Мехмед, мой юный шехзаде. Твоей матери будет лучше побыть в своих покоях ради безопасности ее дитя. В этом нет ничего такого, чтобы ты злился на свою бабушку Валиде Султан. — Я лишь прошу достойного отношения к моей матери, иначе этот инцидент будет известен Повелителю. — Мехмед! — крикнула Айше, ощутив легкую боль в животе, а затем головокружение. — Скорее, Айше Султан рожает. Аги, быстрее сюда! — был слышен голос в полумраке.