***
- Я не хотел… не хотел я… - Трэвис еле скулил от ужаса и боли в сломанной и пробитой руке. – Он… это не я… Сэм приказал… - Да ладно, не тушуйся, - тот, что был за его спиной, невидимый с тихим чудовищно спокойным голосом, подошел и снова выпил коньяка. – Рассказывай, как было. Понравилось, а? Скажи мне, он ведь красивый? - Н-нет… – Трэвис ощутил, как что-то холодное вспороло ремень его брюк и с треском разодрало ткань. – Не надо… - Не то, - нож вырвался из уха, заставив снова заскулить от боли. – Мне начинает становиться скучно. Холодное острие уперлось Трэвису в пах, обрисовав контуры его достоинства, и надавило. Трэвис тоненько заскулил, почти теряя сознание от ужаса, накрывшего его с головой, и услышал сквозь собственный писк тихий шипящий смех. - Знаешь, что я сказал, когда узнал о случившемся? Нет? Я сказал, что отрежу тебе хер и засуну в зад. Начнем?***
«Надо позвонить папе… надо сказать ему… мама волнуется, наверное…» - Дай полотенце с кухни! Дэнни метнулся по маленькому домику в узкую, как гроб, кухню и, торопливо сдернув с крючка полотенце, бросился обратно, чтобы отдать его той самой негритянке. - Ба, не трожь! – зарычал Рейн, приподнимаясь на кровати, куда они его уложили, пока он был без сознания. - Тише, золотко мое, тише, - негритянка торопливо погладила всклокоченные черные волосы Рейна и снова промокнула рану у него на загривке. – Сейчас ба протрет, и все-все пройдет сразу. Рейн хрипло засмеялся, как-то надорвано, сквозь стон и свалился лицом в подушку. - Иктоми, дай перекись, - негритянка повернулась к Дэнни. – Вон на полке стоит. - Телефон есть у вас? – Дэнни протянул ей пузырек, пристально рассматривая своего друга, лежащего на застеленном простыней диване. – Перекись, тут, боюсь, не поможет. У него срезали часть карапакса, рогового нароста… - Было уже такое, - негритянка торопливо шмыгнула и продолжила обрабатывать рану. – И все хорошо закончилось. А телефон – да, у Рейна мобильный есть. - Был, - Дэни уронил руки и голову. – А интернет? Мне надо позвонить папе – они приедут и заберут нас домой. Ему там помогут… - Иктоми, - негритянка подняла взгляд. – Почему вы раньше не помогли? Где вы были-то? Знаешь, сколько он вас звал, сколько я звала и молилась! Хоть на небо везите, только спасите его и пусть счастлив будет! Нет у меня интернета! Нет! Подержи его, сейчас больно будет. Она закусила губу и осторожно приподняла край сегмента на спине Рейна, который только поддели ножом, но не оторвали.***
Раф знал, что такое бешенство. Он знал, что такое боевая ярость и темный тягучий гнев. Он знал, как сносит башку от желания кого-то убить. Но ненависти, такой как сейчас, он не испытывал никогда в своей жизни. Она оказалась холодной. Просто ледяной до такой степени, что у него было кристально ясно перед глазами, не дрожали руки и не срывался голос. Он был спокоен. И в нем во всем была одна только ненависть. Ничего больше не осталось. И Раф был ей рад, как родной. Был бы гнев – убил бы этого ублюдка. Была бы ярость – убил бы мучительно. Было бы бешенство – разорвал бы на куски. А ненависть – она струилась в его жилах холодным уксусом, бережно обходя сердце, которое словно замерло, и порождая в мозгу одну идею лучше другой. - Так вот я передумал, - Раф надавил на сай еще чуть сильнее, развлекаясь тем, что Трэвиса мелко трясет. – Это было бы… милосердно. Этим мы закончим с тобой, ладно? - Я тебе все дам, все-все-все, - заверещал тот, ощутив, как чужие руки развели его ягодицы. – Не делай этого… нет! Нет-нет-нет! Раф засмеялся тихим низким смехом, ласковым и мурлыкающим, и потянул Трэвиса за волосы, заставляя запрокинуть голову до хруста шейных позвонков. - Ты молись, блондинка моя, что здесь нет моей второй половины. Я добрый, а он бы катану тебе в зад по самую рукоять загнал. После всего остального, конечно же. Он резко дернул бедрами, вторгаясь в неподатливое нутро, и уставился в потолок, потянувшись за бутылкой коньяка. - Выпью еще немного, а ты пока припомни, сладкая моя, куда же исчез зеленый щенок-мутант, пока я яйца тебе не отрезал и не заставил сожрать.***
Дэнни сидел в старом неудобном кресле около кровати Рейна и вслушивался в то, как за тонкой перегородкой всхлипывала негритянка, назвавшаяся тетей Геллой. Рейн спал, часто вскидываясь во сне, что-то бормоча и скрипя зубами, потом свернулся клубком, обхватил колени руками и затих. Дэнни поерзал на ободранной обивке и с тревогой посмотрел на часы. «Папа, небось, с ума сходит. Накажет меня и будет прав. Только я же не специально. Как я его тут оставлю?..» - Дэн, - тихо позвал Рейн, приподняв голову. – Слушай, там, в углу, комод есть, в нем одеяло теплое, дай, а? И ложись тоже – скажи ба – она диван в гостиной разложит. Дэнни вздохнул и очень-очень осторожно погладил Рейна по плечу. - Одеяло тяжелое. Тебе – нельзя. Хочешь, накрою простыней? - Да в жопу тогда, - тот откинул голову на подушку и задышал часто и тяжело. – Нормально все, перебьюсь. - Холодно, да? – Дэнни сочувственно шмыгнул носом. – Это от температуры. Папа говорит… - Нет, бля, жарко мне, - Рейн сморщился. – Че ты заладил «папа-папа»? - Папа говорит, что жар можно сбить уксусом, но тебе, наверное, нельзя сейчас… - Еще предложи солью посыпать, - Рейн скривился и приподнялся на руках. – Вон там бутылку видишь? Дай сюда. - Алкоголь вредно, - Дэнни встал, подошел к подоконнику и взял пузатую бутылку с чем-то янтарным. – Папа говорит… Рейн зарычал на него и вырвал из пальцев бутылку, едва тот подошел обратно. Выпив несколько больших глотков, он закашлялся и свалился обратно. - Бляяя. Дерьмо. Дэнни расстроенно кивнул и сел на край кровати. У него уже вяли уши от лексикона его друга, и было горько от того, что не мог помочь. Рейн снова, похоже, лишился сознания, выронив бутылку на пол и натянув на плечи тонкую махровую простынь. Дэнни вздохнул, посидел минуту, потом осторожно лег рядом и, как можно бережнее, обнял Рейна, стараясь не потревожить ни одной раны. «Папа говорит, что живое тепло всегда согревает». Он закрыл глаза и постарался представить, как его внутреннее тепло обволакивает Рейна и успокаивает боль.***
- Ты ж бросил? Майки удивленно уставился на Рафа, который сел в старый пикап, держа зубами окурок. - Да вот, накатило что-то. - Нашел его? Раф отрицательно качнул головой, рассматривая брелок на ключах, заинтересовавший его еще в прошлый раз. «Индейский оберег… Трэвис назвал его индейским щенком… рядом есть резервация». - Поехали, бро, - он воткнул передачу и выплюнул бычок в окно. Трэвиса, вернее то, что от него осталось, Раф оставил на столе, прибив золотыми ручками к столешнице за руки. «Может, успеют доктора вызвать. И даже пришить что-нибудь по местам… если не прожует, конечно...» - Смотри! – Майки ткнул пальцем в окно. – Наш грузовик! - Все дороги ведут в Рим, - Раф сдал задним ходом. – Забери машинку, ладно? Я прокачусь тогда сам. Устал очень. Майки внимательно рассмотрел Рафа и нахмурился. - Ты пьян, бро! - Немного, - Раф распахнул ему дверь. – Ша, братан. У меня нет времени. Он захлопнул за Майки дверь и поехал в сторону резервации, слепо нашаривая мобильник. «Донни, как там Лео? Я нашел обоих… почти… еду за ними. Держитесь, парни, скажи Лео, что я его очень люблю».***
Когда стемнело окончательно, Гелла поднялась со своей кровати и заглянула в комнату к Рейну. Ее малыш спал, беспокойно мечась по кровати и размазывая по ней красные пятна, пропитавшие в нескольких местах бинты. Рядом, как-то доверчиво-хрупко обняв его, спал Иктоми. Совсем не тот, которого она видела на фотографии. «Но духов же много на свете». Гелла вышла из дома и отошла на несколько сотен шагов, подняла глаза к луне и тихо запела. Даже шум двигателя на дороге не отвлек ее от молитвы к Великому Отцу. Он помог однажды. Он и в этот раз не оставит ее мальчика в беде.***
Раф медленно ехал по резервации, осматриваясь и пытаясь понять, откуда начать поиски. Его внимание привлекла женщина, одиноко стоявшая в поле, как пугало с поднятыми к небу руками. «Они что, еще не оставили свои ритуалы в прошлом?» Он съехал с дороги и заглушил движок. Вышел из машины и направился к женщине, прокрадываясь в густой траве. Она молилась. Язык Рафу был не знаком, как и мотив медленной монотонной песни. Женщина опустилась на колени, и ее голос упал до едва уловимого шепота. «Не, это, похоже, просто блаженная. Ловить тут нечего». Раф поднялся во весь рост и пошел обратно. Блаженному индейцу чего только не привидится – никто не поверит, а ему надо поторопиться и поискать кого-то более адекватного, чтобы как-то расспросить. - Иктоми! Раф остановился, досадливо сморщившись. «Че у нее, припадок, что ли? Или порчу наводит?» Он обернулся. Женщина стояла, глядя прямо на него, потом шатнулась и слепо пошла вперед, протягивая Рафу руки. - Умоляю тебя… Раф дернул плечом, отвернулся и пошел быстрее. Последнее, что его занимало сейчас это «умоляния» какой-то старухи. - Спаси моего внука, иктоми! Ты же помогал нам раньше! Раф снова остановился и оглянулся через плечо. - Ты перепутала меня с кем-то, почтенная, я не спасаю убогих и несчастных. Я не добрая фея. И у меня много дел. - Подожди, - женщина торопливо подковыляла к нему, глядя безо всякого страха. – Вот. Это же ваша вещь? В ладонь Рафа лег его старый-старый бумажник, который он бросил когда-то в окно подвала плачущей женщине. - Спаси моего внука, - повторила она. – Он же ваше дитя. Раф вздрогнул и вскинул глаза. - Что? - Мой Рейн. Я нашла его на пороге приюта, но я не верю, что это вы его оставили там. Вы же этого не хотели? Раф сжал бумажник и уставился в глаза женщине. - Где он?