Point Of No Return

— Это еще что? Агнесса слышит мужской голос и пытается понять, кому он принадлежит. Из памяти так и не удается извлечь, где девушка могла бы его слышать и слышала ли вообще когда-либо даже спустя какое-то время. Она открывает глаза и видит незнакомый потолок, который не до конца побелен. Первый порыв становится подняться, но в живот ударяет резкая боль. — Спокойнее, — снова заговаривает незнакомый голос. — Лучше лежи. Агнесса не успевает ничего ответить, как слышит другое. — Gerber Mark II, — холодно проговаривает он. Агнесса узнает голос Джеймса и немного расслабляется, потом задумывается, о чем он говорит и, наконец, начинает вспоминать произошедшее. Удар в живот, собственная попытка бегства, появление Барнса, резкий разворот…боль, сильнее прежней. Она хочет спросить, где она и что происходит, но изо рта, кажется, выходит только воздух, губы шевелятся, но никаких звуков не выдают. Со стороны это зрелище напоминает рыбу на суше, что пытается дышать, но на деле лишь бьется о землю. Дышать тяжело, словно на легких груз в несколько тонн, весь организм прибывает в шоке от происходящего с ним, глаза предательски закрываются, веки по ощущениям наливаются свинцом. Агнесса слышит голоса, но лишь изредка понимает, о чем между ними заходит речь. — …. искать именно с больниц. Рана резаная, неглубокая. Повреждения лишь на мягкой ткани. Он не ставил целью убить ее, лишь ранить достаточно серьезно, чтобы задержать здесь. — Надо зашить это и остановить кровь. Ставь воду, я посмотрю, что тут есть, — снова незнакомый голос, шаги. — Почему все вечно так? Все заканчивается кровью и драками. Ответа так и не слышится. Только еще одни шаги. По организму снова проносится волна боли, от которой на сухих глазах начинается чувствоваться влага. Дорожки слез стекают с уголков глаз и попадают в ухо, от чего даже кажется немного щекотно. Сердце бьет немного медленнее обычного, что замечается не сразу, рассудок тоже становится немного туманнее. Последнее, что более менее понятно, это прикосновение к руке, словно что-то вкалывают. В тумане, который все больше появляется в голове, она слышит разное: разговор, переходящий в спор, несколько матерных выражений, снова шаги и непонятный шум, словно что-то падает и разбивается. Во всем этом удается лишь разобрать одну фразу, сказанную знакомым и спокойным голосом: — Не бойся. Тяжесть от прикосновения появляется на волосах, которые проходят сквозь пальцы и оказываются на другой стороне, и она полностью уходит в мир грез, так до конца не понимая, что происходит и где она находится. Сэм возвращается в комнату и видит немного неожиданную для него картину. Барнс стоит рядом со столом, на который и положил девушку, аккуратно зачесывает рукой ее волосы назад, открывая лицо, и продолжает туда смотреть. Уилсон собирается подойти ближе, чтобы можно было и увидеть его выражение лица, но слышит: — Она заснула. — Ей же лучше, — спокойно сообщает Сэм и быстрее подходит к неожиданной пациентке — Порви ей свитер, я вымыл руки и все продезинфицировал, — просит он. Джеймс подходит ближе к животу, убирает наспех сделанные салфетки из бинта, найденного в аптечке автомобиля, и рвет ткань. — И все-таки здесь нужен нормальный врач, — в десятый раз проговаривает он. — А, если все-таки есть какие-то повреждения органов? — Очень странно добиваться ее доверия больше года, чтобы зарезать в торговом центре. — Так мы диагноз исходя из твоей теории заговора ставим. Почему бы и нет? — недовольно бурчит Сэм и тянется за мокрой губкой. — Будем надеяться, что ты прав. — Нет повода так думать? — наблюдая за действиями Сэма, спрашивает Джеймс. — Не говори под руку. Я пытаюсь вспомнить, как это делается, — отвечает собеседник, рассматривая края раны. — Посвети. Фонарь в ящике на кухне, — продолжает он. Джеймс начинает чувствовать себя медсестрой, когда возвращается и начинает выполнять то, что слышит. Сэм просит то посветить немного ближе, то поставить кипятиться еще воды, а он просто выполняет это на автомате, наблюдая за тем, как рана по левую сторону зашивается. Они находятся в тишине уже какое-то время, но ни Джеймс, ни Сэм особо его не замечают. Один занят зашиванием, чтобы это было сделано более менее аккуратно, другой держит фонарь в одной руке и зажигалку в другой, чтобы опалить новую иглу. — Надо будет найти ей какое-нибудь обезболивающие, — неожиданно произносит Сэм. — Болеть будет жутко, — продолжает он. — С этим позже, — отвечает Джеймс. Сэм не смотрит на него, тянется к аптечке и берет из нее йод, начинает аккуратно обрабатывать шов. — Крови она, вроде, не так много потеряла, — произносит Сэм и осматривает Барнса. Джеймс опускает голову и замечает на рукавах и в области груди кровь, принадлежащую Агнессе. — Будем надеяться, что обойдется. Я помою руки и наложу повязку. Джеймс лишь кивает на это и вырубает фонарь. Комната становится более темной, но это сразу же меняется из-за фар машины, проезжавшей на дороге, что находится за окном. Снова начинает слышаться вода. Оказавшись в этой квартире впервые, Джеймс лишь усмехнулся, поняв, что это чья-то не до конца отремонтированная жилплощадь, но даже особо не стал осматриваться или что-то спрашивать. Ванная с водой, матрас, кухня с подключенным газом — все, что ему в принципе требовалось, здесь имелось, а до остального не было никакого дела. Сейчас, слыша, как ванной течет вода, он задумывается, о том, как же давяще тихо здесь. Он отходит от стола и начинает вытирать ладони друг о друга, пытаясь хоть как-то сейчас избавиться от крови. Сначала медленно, но с каждым движением все интенсивнее. Джеймс замечает кровь под ногтями живой руки и сжимает ее в кулак. Сейчас он почему-то вспоминает, что такое было достаточно много раз. На руках было гораздо больше крови и совершенно не из-за того, что он пытался кого-то спасти. В голове снова происходит это. Мозг просто становится на паузу, не давая думать ни о чем другом. Вот он в непонятной квартире, которую временно присвоил Уилсон, вот он смотрит на свои же руки несколько лет назад. Но к счастью или сожалению, тогда подобное не волновало, просто мелкая неприятная деталь, на которую по большей части плевать. Сейчас почему-то хочется содрать с себя кожу до костей вместе с навязчивыми мыслями и выйти в окно в надежде, что это поможет положить конец. Только к глубокому разочарованию, Джеймс уже знает, что в этом нет никакого смысла. Это все от себя просто так не оторвать, не избавиться. Кошмары, вина, сожаление, гнев, отвращение. Глупо отрицать это, сложно не слышать собственную совесть, которая порой просто изводит навязчивыми мыслями. Во всем этом остается лишь как-то найти путь к смирению, принятию, чтобы можно было жить хотя бы без желания выйти из окна или засунуть в рот ствол. Сейчас от мыслей его спасают шаги, Сэм возвращается в комнату и становится на прежнее место. — Я вот думаю, что же у Стива все друзья такие бедовые. Как он выбирает только? –тянется за новым бинтом, продолжает. — Не стой без дела, Барнс. Не знаю, как ты, но я не хочу спать в комнате, где повсюду бинты окровавленные. Джеймс оглядывает помещение и замечает, что вокруг действительно слишком много крови. Пальто, на сером цвете которого пятно еще заметнее, валяется на полу, бинты и марлевые повязки так же находятся везде рядом со столом, а девушка так и лежит на столешнице с кожей на пару оттенков светлее. — И что теперь? — спрашивает Джеймс, подходя ближе. — Будем ждать, пока она очнется, — отвечает Сэм. — У тебя есть еще какие-то идеи? Ночью будем наблюдать по очереди. Вдруг что. — Например? — У нее на животе разрез дюйма три с половиной*, я зашивал его в ремонтирующийся квартире, а в последний раз делал нечто подобное в Ираке несколько лет назад, так что понятия не имею, — отвечает Сэм, осматривает, дотрагивается до лба. — Надо будет проверять, есть ли жар. Поймем, борется ли организм сам с какой-нибудь дрянью. А ты что думаешь делать дальше? — Уехать из страны, залечь на дно в одном месте и до конца разобраться в этом дерьме, — сразу отвечает Джеймс. — Звучит неплохо, но, во-первых, ее сейчас на соседнюю улицу не увезти, не то, чтобы из страны. Во-вторых, сам-то ты как собираешься улететь, если сейчас о тебе здесь знают. Все это очень-очень плохо. — С чего ты решил, что она едет со мной? — С того, что ни одна, ни со мной она остаться не может по объективным причинам, — спокойно отвечает Сэм. — К тому же, в нашем странном тандеме в основном я все проверяю, а с ее информацией сможешь сложить больше. Она давно работает здесь, может, сумеете собрать всю в одну картину. Ты знаешь прошлое, она настоящее. Джеймс задумывается над словами, Сэм смотрит на его лицо и готовится дальше приводить аргументы, но вдруг слышит спокойное «ладно». — Вот и хорошо, — спокойно продолжает он, смотрит на окровавленную одежду собеседника. — Сходи помойся что ли. Разбужу тебя ближе к утру. Думаю, что очнувшись не пойми где, с дыркой в животе и разорванном свитере, она захочет увидеть лицо знакомого ей мужика. Джеймс кивает на это, снова смотрит на свои руки и уходит в ванную. Оказавшись напротив зеркала, он начинает всматриваться в свое отражение снова. Как ни странно эту привычку он бросил уже давно, поняв, что дошел до точки невозврата и глупо искать в отражении того, кого уже давно нет. Реальность такова, что пережив все, что было, как-то осознав это и учась с этим жить, как раньше ты никогда не будешь. Появляется кто-то другой. Его отражение говорит сейчас именно об этом. О том, что он сам не понимает, кто он есть. В далекие сороковые он порой смотрел на себя, словно оценивая, достаточно ли его улыбка обаятельна, чтобы можно было привлечь внимание какой-нибудь милой девушки на ярмарке или танцах, тем самым вызывая у нее легкий румянец или хихиканье. Сейчас он лишь пытается понять, можно ли найти в себе что-то от человека. Отражение холодно смотрит и не дает никакого ответа. Джеймс выдыхает, снимает с себя кофту и кидает ее на пол, включает воду и начинает отмывать руки. Через несколько минут в канализацию начинает стекать та же вода, что и в кране, а не окрашенная в оттенки алого цвета. Джеймс бьет по крану, закрывая его, и мокрой рукой протирает лицо. Наверное, душ действительно ему сейчас не повредит.