***
Она тихо стучит, дожидается ответа, и только после этого входит в дорого обставленный кабинет. Привычно скользит по нему взглядом в поисках изменений. И привычно их не находит. — Сумейра, — кивает Чаглар, не отрывая взгляда от бумаг. Идеально уложенные волосы, идеальная мужественная щетина, идеально выглаженный дорогой костюм, идеально сидящий на нем. И насколько красив он был снаружи, настолько же был уродлив внутри. — Чаглар, — она приветливо улыбается и садится на кресло напротив стола. Никакого внимания с его стороны. — Как ты? — Хорошо. — Что нового? — Ничего. — Какие планы на вечер? — не отступает Сумейра. Он наконец вскидывает взгляд к ней, медленно осматривая её. Она в коротком синем платье, которое «ненароком» оголило её ноги до самых бёдер. Одна нога в высоком каблуке вытянута вперёд выставленная ему напоказ. Он равнодушно смотрит ей в глаза и слегка приподнимает бровь, безмолвно спрашивая о её визите. Сумейра старается скрыть досаду за приторной улыбкой. Молчание затягивается. Она начинает нервно покусывать покрытые яркой помадой губы. Он всегда был холоден, сдержан, но сейчас… Сейчас это ощущалось по-другому. Будто он стал к ней полностью равнодушен. Будто она стала неприятна ему. Он и раньше не пылал к ней любовью, но Сумейра прекрасно понимала на что идёт, когда одним вечером, ослеплённая своей влюблённостью к нему, предложила ему себя. Она знала, что его окружают более красивые, более умные, более успешные девушки и что у него нет причин её выбирать. Нет причин позволить ей быть рядом. Он мог оттолкнуть её. Выбрать любую другую, ведь каждая грезила быть его. Но он принял её. Правда, не всю. Только часть. Только тело. И даже за это Сумейра была благодарна ему, и не заметила, как стала заложницей собственной любви. — Я тебе шоколада принесла, — она достаёт из дизайнерской сумки небольшую коробку и ставит её перед ним. — Он из Швейцарии, — Сумейра указывает ухоженным пальчиком с красным маникюром на коробку шоколада, будто он не был способен понять, о чём речь. — Прекрасно, — холодно улыбается он кончиком губ. На миг бросает взгляд на коробку, — Но я предпочитаю горький. Сумейра малость стушевалась. — О, эм… молочный тоже неплох. Ты ведь любишь молоко, — она осеклась от его взгляда и, досадуя на себя, опустила глаза. — Сумейра, дорогая, — он холодно улыбнулся, и посмотрел на неё прожигающим синим холодом глаз. — Да? — тут же отзывается она. — Тебе пора домой. — Как скажешь, — она послушно встаёт, берет сумку и направляется к выходу, — Пока, любимый, — малость печально прощается она с ним, прежде, чем покинуть его кабинет. «Слишком покорная, слишком скучная, слишком глупая, » — проносится в его голове на миг, и он вновь погружается в работу.***
Один из крупнейших небоскрёбов города предстал перед ним, сверкая при лучах слепящего солнца. Эртугрул-компани гласит серебристая вывеска у входа. Барыш слегка щурится и смело шагает ко входу. Здание встречает его приятной прохладой и убранством в стиле минимализма. Люди вокруг так явственно отличаются от него, что он на миг чувствует неловкость. Все мужчины одетые словно с иголочки, каждый поголовно в стильном костюме. Девушки словно сошедшие с телепередач о моде. И у всех дежурные улыбки на безэмоциональных лицах и пустой взгляд. Все косятся на него, одетого в потрепанные джинсы и белую футболку с нарисованным им самим щитом Капитана Америки. Он слегка передёргивает плечами. Уйти отсюда хотелось сильно, но ещё сильнее хотелось найти Дениз. Он подходит к ресепшну с миловидной девушкой за стойкой. — Добрый день. Чем могу помочь? — она приветливо улыбается, но в улыбке её ни грамма искренности. Ему вспоминается его солнечная девочка. Боевая, добрая, строптивая и нежная. С каждым днём её отсутствия ощущается сильней, и ему в пору плакать по ночам. Потому что ему чертовски её не хватает. Не хватает понятия, что у него есть человек, всецело доверявший ему, человек, смотревший на него так, словно он подарил ей мир. — Эм, видите ли, — немного замялся Барыш, не зная, как правильней будет сказать, — Мне сказали, что одна девушка, Дениз Байсал, у вас на стажировке. Я хотел бы узнать, так ли это. И… — Мы не выдаём информации о наших сотрудниках без соответствующего документа и запроса, — выдаёт девушка дежурную фразу, не стирая улыбки со своего личика. Барыш раздраженно выдыхает. — Послушайте, это очень важно. Она пропала, не отвечает на звонки и… — Я понимаю, но ничем не могу помочь. Барыш ещё десять секунд тяжелым взглядом смотрит на начинающую нервничать девушку и только потом презрительно кидает: — Спасибо. Он быстро направляется к выходу, раздосадованный своим очередным провалом. И сталкивается с напыщенной дамой у входа. — Прошу прощения, — равнодушно бросает он, намереваясь идти дальше. — Осторожней, болван, — девушка раздраженно отряхивает несуществующую грязь с одежды. — Ты кого болваном назвала? — оборачивается он и быстро осматривает её. Ничего необычного он в ней не находит: невзрачная внешность, десятиметровые каблуки, как любит говорить Дениз, и короткое платье, оголяющее ноги до самых бёдер. — Тебя, — она презрительно морщит нос, высокомерно оглядывая его. — Тебе стоит аккуратней выбирать выражения, — Барыш чувствует нарастающее раздражение по отношению к расфуфыренной девушке, с которой знаком лишь две минуты. — А то что? Ничего ты мне не сделаешь. Да ты хоть знаешь, кто я? Одно мое слово, и тебе крышка, щенок, — он малость удивлённо смотрит на нее. А по виду и не скажешь. Кажется обычной представительницей богатых мира сего, а ведет себя как девка из села, что напялила на себя дорогие тряпки. Его Дениз никогда так не говорила. Никогда не грубила ему. — Позорище, — выдаёт Барыш напоследок, и быстрым шагом уходит. Встреча с этой девушкой в откровенном синем платье и дизайнерской сумочкой в руках выветривается из его памяти сразу же. Его мысли вновь занимает Дениз.***
Он стоял напротив. Холодные синие глаза похотливо горели, исследуя каждый миллиметр её тела, отчего она чувствовала себя окутанной незримой паутиной. Она трусливо сглатывает вязкую слюну, прислоняясь спиной к холодной стене. Он медленно, не спеша с хищной грацией и поистине дьявольской усмешкой подходит к ней. Грубо, одним резким движением хватает её за шею, большим пальцем начиная поглаживать чувствительное место. Наклоняется к ней, кончиком носа невесомо проводя по виску. Она громко выдыхает. Страх пробирается под кожу, заставляя кончики пальцев неметь. — Ненавижу, — шепчет она, закрывая глаза. — Люблю, — шепчет он в ответ, болезненно накрывая её губы своими. Дениз резко открывает глаза, делая глубокий вздох. Остатки омерзительного сна постепенно растворяются в не менее омерзительной реальности, и она откидывает одеяло в сторону. — Точно схожу с ума, — мрачно констатирует она. Дениз не спеша встаёт, и ступни утопают в мягком ворсистом коврике. Она устремляет взгляд за окно, где солнце медленно уходило за горизонт. Ей так хотелось увидеть его не сквозь стекло. Хотелось ощутить тепло его лучей. Хотелось почувствовать дуновение ветра. Хотелось вновь стать свободной. Вскоре должен был прийти Альп. Дениз изнывала от желания узнать о прошлом Чаглара. Желание найти его слабое место охватило её с ног до головы. Предвкушение, что она испытывала, росло с каждой секундой, и в голове у неё выстроились сотни теорий и предположений. Девушка была уверена, что бы не произошло с ним в прошлом — это определенно был чём-то ужасающим. Невероятно жестоким. Чем-то, что ломало людей. Но ещё больше она была уверена в том, что правда, какой бы она не была, никак не повлияет на её к нему отношение. От холодной воды лицо слегка щиплет, но она полностью стирает с нее остатки сна. В отражении на неё смотрит та же испуганная девочка, что мелькала в отражении пару лет назад. Так давно, что, казалось, стерлось из памяти. Дениз противно её видеть. Она вложила в себя слишком много сил. Слишком многое вытерпела, чтобы стать сильной. Она не может вот так потерять всё. Только не из-за него. Она наспех вытирается пушистым полотенцем и спускается вниз, по дороге зажигая свет в каждой встречной комнате. Раньше она бы не позволила себе такого, опасаясь больших цифр за счёт, но экономить деньги Чаглара она не собиралась. В светлом доме было намного спокойней. Барыш учил её любить свет, учил её обращаться к нему. Искать в нём спасение в тёмные ночи. Сейчас самое время отогнать от себя тьму, пока она не вобрала её в себя без остатка. В голове роятся противоречивые мысли. Она задумчиво щёлкает выключателем, освещая просторную гостиную. В одну секунду свет проникает в каждый угол, не оставляя места для секретов. В задворках сознания голос говорит, что бояться тьмы — удел слабаков, не способных взглянуть своим страхам в глаза. Она вновь щёлкает выключателем, и комнату покрывает мрак. Пелена загадочности. Тут же ей кажется, что каждое очертание предметов скрывает свои тайны. Все так стремятся к свету, считая его возвышенным и святым, считая его правильным, но разве свет не примитивен? В нем ничего нельзя скрыть, нельзя скрыться. Он прост. В свете живет пустота, некая серость. А во тьме… Разве не в ней рождается всё? От ненависти до любви. Ведь именно в ней скрываются все желания, все пороки и тайны. Все загадки и ответы на них. Дениз слегка тряхнула головой и снова включила свет. О чем она только думает? Нет-нет, мысли её неправильные. Свет — добро, тьма — зло. Разве не так всех учат? Так. Стараясь отогнать ненужные, неверные размышления, она бредёт на кухню. Сделав себе простенький бутерброд из колбасы, она плюхнулась на диван в гостиной. В ту же секунду входная дверь отворилась. — Скучала? — спрашивает Альп, пройдясь по ней взглядом. — Ты даже не представляешь как сильно, — саркастично отзывается Дениз, продолжая жевать. — Ну, я пришёл, — он обворожительно улыбается, садясь рядом с ней. — Я вижу, — она немного отодвигается от него. — Что будем делать? — мужчина пододвигается к ней, кладя руку на спинку дивана. Дениз недоуменно наблюдает за ним: — Нинаю, — отвечает она невнятно, усиленно жуя колбаску, — Ты, вроде, хотел мне кое-что рассказать, — напоминает она ему, наконец доев бутерброд и отряхивая руки от крошек. — Да, точно, — недовольно тянет Альп, утыкаясь взглядом в стену. И молчит. Дениз догадывается, что кудрявый вовсе не хочет рассказывать. — Ну? — поторапливает она его. — Что ну? Дениз раздраженно поджимает губы: — Ты издеваешься что ли?! — гневно спрашивает она, — А как же обещание рассказать о темном и таинственном прошлом Чаглара, что наполнено холодящими душу событиями, а? — Я такое обещал? — недоуменно отзывается Альп. — Обещал, милый, обещал, — ехидная улыбка тут же слетает с губ, когда она осознает, что назвала его «милым». Её словно обливают холодным ушатом воды, и она сглатывает липкую слюну. Она смотрит на радостную улыбку Альпа, и видит в ней хищный оскал Чаглара. Нет-нет, она не могла перенять его привычек. Не могла ведь? Он ведь не мог пробраться в неё всего за несколько дней? Она ведь не могла впустить его в себя всего за пару дней? Явно не могла. — Эй, ты тут? — кудрявый щелкает пальцами перед её глазами. — Тут, тут, — отмахивается Дениз, отгоняя непрошеные мысли, — Рассказывай. — Ну, на самом деле ничего такого, — неловко признаётся Альп, пожимая плечами, и смотрит на неё с надеждой, что она откажется от желания узнать обо всём. — Ничего такого? — подозрительно щурясь переспрашивает Байсал, — Расскажи. — Мне, если честно, не совсем всё известно, — начинает свой рассказ Альп, — Мы выросли в одном из бедных районов. Там все друг друга знали, и почти все работали и подчинялись одному человеку — Эрдогану. Все называли его Соколом. Люди восхваляли его, но и ненавидели и боялись до жути. Наши с Чагларом отцы работали на него. Выполняли грязную и мелкую работу: припугнуть кого, украсть чего, бывало убивали кого-то, — Дениз презрительно скривила губы, — Мы были детьми, которые не совсем понимали, чем они занимаются. Меня родители очень любили, баловали. И семья у меня была счастливой, — голос Альпа потеплел на миг, — У Чаглара же… Его отец днями и ночами пропадал на работе, стараясь заслужить доверие Эрдогана. Бывало пропадал на месяца и не приносил домой ни копейки. Моя мама часто прикармливала Чаглара и его маму, когда тем несколько дней подряд нечего было есть. Все началось с того, что его мама каждый день выгоняла его из дома, а по ночам запирала в подвале. Позже оказалось, что она приводила в дом мужчин для заработка, — она передернула плечами: тема проституции всегда была для неё отвратной и особо мерзкой, — Отец Чаглара узнал об этом, и… — Альп замялся на секунду, — Убил её. Задушил и ушёл. Узнали об этом только через пару дней, когда соседи забеспокоились, — Дениз облизнула пересохшие губы, чувствуя, как сжимается сердце, — Чаглару тогда было восемь, и он три дня пробыл запертым голодным в доме с трупом матери. Мы на время взяли его себе, но уже через пару дней его забрал отец. Куда и зачем — не знаю. Встретились мы через лет десять. Отец устроил меня у Эрдогана, там-то мы и встретились вновь. Мне только удалось узнать, что Чаглар разъезжал с отцом на задания с тех пор, как тот забрал его. Его там уже знали, уважали, даже любили, не то, что меня — новичка. Ещё через год, когда нам было по девятнадцать, он стал приближённым лицом Эрдогана. Буквально через пару дней отец Чаглара, который был правой рукой Сокола, погиб на задании, и его место занял младший Эртугрул, — Альп замолк, на секунду хмурясь. Дениз не смогла понять значение этого жеста. Её холодило от этой истории. — Все задания он выполнял на отлично. Эрдоган очень доверял ему, не мог нарадоваться им, — она отчётливо слышала завистливые нотки в его голосе, — К двадцати одному в наших кругах его имя было довольно узнаваемым. Называли его дьявольским псом Эрдогана, — он усмехнулся, — А потом Чаглар пустил пулю своему хозяину в грудь и занял его место. Дениз сглотнула слюну и отрывисто выдохнула: — И… всё? Так… просто? То есть… — она облизнула пересохшие губы, не зная, как сформулировать свои мысли. — Ну, вся Империя Эрдогана досталась Чаглару. Тому потребовалось всего-то подавить пару бунтов, люди не особо противились новому боссу, — по-своему понял её Альп. — Нет-нет, то есть, он так просто убил Эрдогана? — «предатель» с отвращением подумала Дениз. — Ага, выстрелил тому в грудь, — обыденно подтвердил кучерявый, — С тех пор его называют Дьяволом, — по его тону она поняла, что его это забавляло. У неё же по коже мурашки прошлись. Это прозвище подходило ему как никому другому. Дьявол. Дениз задумалась, переваривая полученную информацию. Ей было жаль его. Но не того Чаглара, которым он стал, а того маленького, напуганного мальчика, которым он однажды был. — Ясно, — задумчиво выдала Дениз. — И что? Ничего больше не скажешь? — А что я должна сказать? — Не знаю. Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли. — Я почти не помню своего детства, — вдруг заговорила Дениз. Голос слегка дрожал, а нечитаемый взгляд устремился вперёд, в никуда, — Зато помню его отсутствие. Папа, сколько его помню, всегда был беспробудным пьяницей, — горькая усмешка, — Приходил домой пьяным и избивал маму. Она, как только услышит щелк двери, сразу прятяла меня в шкаф. «Не выходи. Чтобы не случилось, не выходи!» — говорила она мне. Однажды я не выдержала. Услышав её крики, выбежала из шкафа и стала кричать на папу. Конечно же, он не оставил свою дочь без избиения. С тех пор она стала закрывать меня в шкафу на ключ. Так и сидела в нём многие ночи, пока утром мама в синяках не отопрет двери, не всучит в руки кусок хлеба и не отправит на улицу, — она грустно улыбается. За рёбрами ноет от воспоминаний, — А потом… Потом она ушла. Просто однажды я пришла вечером домой — а её нет. Так и стали мы жить с отцом вдвоём. Мамы нет — теперь роль боксёрской груши играла я, — ее голос срывается на секунду, в каждом слове отчётливо сквозить жгучая горечь, — В двенадцать лет я нашла себе работу. Продавала лимоны. На заработанные деньги покупала нам еду, откладывала немного, — она закрывает глаза, откидывая голову на спинку, — Откладывала и купила тональный крем. — Тональный крем? — недоуменно переспросил внимательно слушавший ее Альп. — Да, тональный крем, представляешь, — со смешком подтвердила Дениз, — Мне хотелось закрасить синяки. Из-за них в школе издевались, — объяснила она, — Потом подросла, нашла более прибыльную работу. В свободное время училась. Спала всего пару часов и терпела ежедневные побои отца. Но знаешь, — она повернулась к нему, смотря покрасневшими от невыплаканных слез глазами куда-то мимо него, — Не это самым тяжёлым было. Не от этого душа болела. У меня не было дома. Не было места, где бы я чувствовала себя в безопасности. Дома ждал отец, в школе — вечно издевающиеся над избитой и бедной девочкой одноклассники. И от этого было больше всего больней. Не иметь дома. А потом… — улыбается сквозь слезы, — Потом появился Барыш. Новенький, красивый и улыбчивый одиннадцатиклассник, впервые же день нашедший себе поклонников, — она рассказывает о нём так воодушевленно, так влюблённо и восхищённо, что Альп невольно почувствовал ревность и зависть. — Я и думать не смела, что он обратит на меня внимание. Просто надеялась, что не станет издеваться, как остальные. Но он подошел ко мне, улыбнулся и предложил познакомиться. Я тогда ушам своим не поверила. Ко мне, какой-то уродливой замухрышке, подошёл познакомиться парень, который нравился половине школы. Думала, он просто-напросто пошутил. Но всё оказалось иначе, — счастливая улыбка расцветает на покусанных губах. — Он защищал меня от издевательств, всюду ходил со мной. И постепенно я полюбила школу, потому что там был Барыш. Потом он узнал об отце, — она задумалась на мгновение, — Не знаю, что тогда было. Он просто сказал ждать его на улице и зашёл к нему. Больше папа ни разу не поднимал на меня руку. И тогда я поняла, какого это — иметь дом. Барыш стал моим домом, — столько нежности, любви и восхищения было вложено в одно имя. Глаза её горели тёплым блеском от одного упоминания её «дома». Эта девушка умела любить, как никто другой. И умела влюблять в себя неосознанно. — Он научил меня быть сильной, научил не бояться. Я всем обязана ему и только ему, — она закончила с улыбкой на губах и тоской во взгляде. — Я не знал, что у тебя было тяжёлое детство, — сказал Альп немного погодя. Ей показалось, что она слышит в его жестах жалость и сочувствие. Вот только ни то, ни другое ей не были нужны. Ей нужно было быть рядом с её родным человеком. — Было. И что, разве я стала злой сволочью? — она вмиг похолодела. — Никакое прошлое не даёт права становиться монстром. И никакое прошлое не оправдает чудовищных поступков. Вы все можете твердить, что у него не было выбора, что у него тяжёлое детство. Но что с того? Стать подонком — выбор. И Чаглар его сделал, — её голос резал сталь, взгляд морозил душу. Она источала ненависть каждой клеточкой души. И ненависть эта была оправданной. Альп по-странному взглянул на неё и задумался. В комнате вновь повисла тишина. — Мне жаль, что тебе пришлось это всё пережить, — с болью произнёс Альп, нарушив пропитанное горечью молчание. — Чем я это заслужила? — устало опустила она плечи. — Наверное, тем, что родилась, — несмешно пошутил Альп, неловко улыбаясь. Дениз искренне рассмеялась: — Это больше всего похоже на правду. Смех утих. Она заметила, как он порывался что-то сказать, но каждый раз осекался. Терпеливо ожидая, когда он соберётся духом, Дениз старалась привести свои мысли в порядок, что мало получалось. — Дениз, — мягко произнёс он, беря её ладонь в свои. Она вздрогнула, но руку не убрала, — Вот увидишь, всё наладится. Всё будет хорошо, — смотря ему в глаза, она понимала, что он несёт откровенный бред. Но ей так хотелось в это поверить. Хотя бы на секунду принять окрыляющую ложь за правду. — Какой бы гроза не была, за ней всегда последует солнце, — Дениз слегка улыбается этому наивному высказыванию. — Это всё, конечно, трогательно, но, увы, по своей прихоти я вынужден вас прервать, — услышали они насмешливый голос, от которого у них пробежали неприятные мурашки. Оба вскакивают с дивана. Чаглар стоит перед ними в синем костюме, сложив руки в карманы клетчатых брюк. На губах добродушная усмешка, в глазах — насмешка и снисходительность. В этом весь он: быть уверенным в том, что он превосходит всех. Хищники всегда приходят тихо. У неё поджилки трясутся, и она невольно цепляется за плечо Альпа как за спасительный круг. Вот только тому самому нужна помощь. Она упрямо смотрит на Чаглара искаженным ненавистью взглядом, неумолимо рассыпаясь от страха внутри. Она чувствует горячее дыхание прошлой ночи на своей шее, всё крепче сжимая плечо Альпа. Чаглар свободно прошёл в гостиную и вальяжно сел на то самое кресло. Расслаблено откинулся на высокую спинку, всем своим видом показывая, что хозяин ситуации — он. Он, и никак иначе. — Подо… — шипит Дениз достаточно громко, но Альп её одёргивает. — … нок, — довольно заканчивает за неё Чаглар. Он выглядит так, словно всё происходящее его смешит. Забавляет. Она презрительно морщит губы, со злостью смотря на него. — Чаглар, — начинает Альп, слегка нервно оттягивая ворот рубашки. Дениз не видит, но ощущает, что он боится не меньше её. — Ты… — Я узнал, что вы тут, и решил присоединиться, — его взгляд останавливается на руке Дениз, что всё ещё крепко держала плечо Альпа. Оба, не сговариваясь, отшагивают друг от друга. — Однако тебе тут не рады, — ядовито отзывается Дениз, гордо приподнимая подбородок. Она не покажет ему своей слабости, своего страха. — Какая жалость, — нарочито наигранно расстроился Чаглар, на секунду строя грустную мину. — Кякая зялость, — передразнивает его Дениз, грозно буравя взглядом. Эртугрул весело приподнимает густые брови, будто спрашивая: «ты серьезно?». На тонких губах появляется слегка игривая улыбка, и в её голове невольно всплывает одно единственное слово: Дьявол. И каким-то шестым чувством она явственно чувствовала, как слева от неё Альп мысленно кричит: «заткнись, дура, заткнись!». Точно так же вопил её инстинкт самосохранения, но Дениз упрямо продолжала игнорировать его. Она осознавала, что играет с огнём; она боялась до мороза под кожей, но самым худшим было то, что ей это нравилось. Нравилось ходить по самой грани; нравилось рисковать. Альп напряжен каждой клеточкой тела. Настороженно переводит взгляд с Чаглара на Дениз, и обратно. Они же его в упор не замечали, увлечённо не сводя глаз с друг друга. Вот только в её карих, почти чёрных, смешались ненависть и страх, злоба и отчаяние, и сотни других эмоций; её карие ярко блестят при свете, обжигая чувствами; в них буря, всплеск, вихрь и буйство, в них проблеск надежды и решимость идти до конца. В его же лишь бесконечный серый холод, ранящий своими льдами; его голубые с оттенком зеленого насмешливо сверкают издевкой, и в них невозможно углядеть ничего, что не позволял бы увидеть их обладатель. — Альп, тебе уже пора, — говорит Чаглар, не глядя на него. Альп кидает беспомощный взгляд на девушку и опускает глаза. Кивает своему боссу и направляется к выходу. Последний раз покосившись на Дениз, он вышел из дома, оставляя её один на один с дьяволом. — Как твоя рука? — первым нарушает молчание Чаглар. Она непроизвольно подглядывает на слегка красную после вчерашнего руку и вновь поднимает взгляд на него. — Всё хорошо, — грубо отвечает она и добавляет: — Твоими стараниями. — Я рад, — улыбается Чаглар. Дениз передёргивает плечами. Девушка никак не могла привыкнуть к его улыбке. Ей казалось, что на кончиках его губ она отчётливо видит крупицы безумия и чего-то ещё. Жестокого, ужасающего и бездушного. Чего-то, чему она не знала определения. — А ты как? — невзначай спрашивает она, размышляя, как ей остаться целой и невредимой этим вечером. — Твоими молитвами, — отвечает он, не переставая улыбаться. «Если бы мои молитвы были услышаны, — думает Дениз. — Ты бы умер долгой и мучительной смертью, мразь». — Я рада, — в тон ему едко отвечает девушка. Он встаёт, и она отшагивает от него. Он вопросительно смотрит на неё, делая шаг к ней. Девушка вновь отшагивает. — Тяжелый случай, — печально кивает он головой, с сочувствием глядя на неё. Но она не может не заметить явной издевки в каждом его жесте, в каждом взгляде и в каждом слове. — Но ты не волнуйся, — бодро подмигивает он ей, разворачиваясь в сторону кухни. — Я знаю выход. Он останавливается спустя пару шагов и слегка оборачивается, проверяя: идёт ли она за ним. Дениз, стоявшая до этого неподвижно, встрепенулась и осторожно последовала за ним. Они вошли в кухню, и он небрежно махнул ей в сторону стола. Она хмуро села на мягкий стул, не сводя подозрительного взгляда с насвистывающего веселый мотив Чаглара. Тот снял пиджак, закинул его на спинку другого стула и закатал рукава белой рубашки, обнажая мужественные руки с красиво выпирающими венами. — Виски, шампанское, вино? — спросил он, доставая из-под барной стойки две бутылки. — Я не пью, — угрюмо отозвалась Дениз, не совсем понимая, чего он добивается. Точнее совсем не понимая, что вообще происходит. — Почему? — любопытствует Чаглар, в два филигранных стакана аккуратно наливая янтарную жидкость. — Когда пью, мозги напрочь перестают работать, — мрачно призналась Дениз, пожимая плечами. Взгляд её невольно возвращается к алкоголю, и ей хотелось ощутить его вкус. Она лишь раз в своей жизни пила и жалела о последствиях. Но она помнила то дурманящие чувство, когда напиток обжигал горло, заглушая боль. — Странно… — ухмыльнулся он. — Чего странного? — она встаёт со стула, пятясь от него, когда он направляется к ней с двумя стаканами в руках. — Как может перестать работать то, чего нет, — Чаглар ставит стакан перед ней и садится напротив. Дениз прикусывает нижнюю губу, стараясь удержать себя от колкого ответа. — Сядь, — приказывает он. Она упрямо мотает головой, ища пути отступления. — Сядь, — вновь повторяет он изменившимся тоном, неотрывно смотря на неё пронзительным взглядом прищуренных глаз. Дениз бесшумно выдыхает, незаметно вытирая об штаны запотевшие ладони. Страх, ушедший на время под напором злости и гнева, вернулся вновь, заставляя сердце учащенно биться. Она медленно садится перед ним, не переставая настороженно наблюдать. Тот ужасающий холод исчезает в мгновение ока, когда она выполняет его приказ, и перед ней вновь веселый и обаятельный Чаглар. Перемены в нём, его непредсказуемость, внезапность пугают до дрожи. Силён тот противник, чьих действий ты не можешь предсказать. И Дениз совершенно не знает, чего можно ожидать от него. Неизвестность убивает, и она чувствует, что вслепую играет в игру, чьи правила знает лишь один человек — Чаглар. — Ненавижу тебя, — слетает с её губ прежде, чем она успевает остановить себя. Дыхание сбивается, в горле мгновенно пересыхает. Дениз ощутимо дрожащими руками обхватывает стакан. На его тонких губах заиграла улыбка, и игривый блеск на миг всколыхнул в потемневших глазах. — Не хочу тебя расстраивать, — говорит он, — Но в таком случае, каждый мой вздох — твоя неудача. — Намекаешь на то, что я должна тебя убить? — с нервным смешком шутливо спрашивает Дениз, беспокойно барабаня дрожащими пальцами по стенкам стакана. Чаглар неспешно делает глоток виски, не сводя с неё пристального взгляда. — У тебя не получится, — холодно констатирует он, улыбаясь кончиками губ. — Но ты можешь попытаться. Одним точным движением он достаёт из-за пояса нечто металлическое. Глаза Дениз расширяются от ужаса, когда она понимает, что это пистолет. Холодная испарина тут же покрывает спину, и девушка сильней сжимает стакан в руках. Чаглар демонстративно показывает ей оружие с двух сторон, и медленно опускает на поверхность стола. Дениз не отрываясь следить за оружием. Мужчина резко отталкивает его в её сторону, и пистолет останавливается прямо перед ней. Она вздрагивает, немигающе смотря на него. Пальцы до боли сильно обхватывают стакан с алкоголем. — Ну? — Чаглар спокойно сидел, откинувшись на спинку стула, и лениво крутил в руках свой стакан; она облизывает пересохшие губы, с каждой секундой сильнее сдавливая свой. — Испытаешь удачу? Дениз находится на грани. В голове звенящая тишина, мешающая думать. Холодное железо манило, зазывало. Обещало мнимую власть. Но одновременно с этим пугало и отталкивало. Сулило смерть. Ей казалось, что её сознание разрывает на части. Её воротило, топило и дурманило. Она делает глубокий вдох, задерживая дыхание. — Так и знал, — с ноткой разочарования заключил Чаглар. Выпив остатки виски, он не торопясь направился к выходу, на ходу надевая пиджак. Дениз решительно выдыхает, в пару глотков выпивает все содержимое стакана и резким рывком встаёт со стола. Пистолет в её руках нацелен ему в спину. Он останавливается. Медленно, даже неохотно оборачивается к ней. Их взгляды вновь встречаются. И на этот раз у обоих в глазах плескается одно — безумное опьянение с примесью желания. Вот только желали они разного. — Ты меня приятно удивила, — расплылся в довольной улыбке Чаглар. Дениз воинственно приподняла подборок, вызывающие смотря на него. В ту же секунду выпитый за раз алкоголь волнующе ударил в голову. Её рука дрогнула на мгновение, а в глазах помутилось, и она болезненно прикрыла их. Она не знала, показалось ли ей или это было правдой, но когда она вновь открыла их, Чаглар стоял на пару шагов ближе прежнего. Девушка почувствовала небывалый прилив уверенности и храбрости. Послышался щелчок предохранителя. — Умеешь пользоваться? — невозмутимо спросил он. — Нет, — честно призналась Дениз. — В фильмах видела. Чаглар обречённо качает головой. Она не понимает значение этого жеста и слегка хмурится. — Короче, — сурово начинает она и икает. — У меня в руках пистолет. — Неужели? — наигранно удивляется Чаглар. — А я всё думаю, что это у тебя в руках. — Значит, у тебя плохо получается думать, — с умным видом заявляет Дениз, с каждым мигом все больше теряя контроль над собой. — Не так плохо, как у тебя. — Я ненавижу тебя, — её тон на удивление серьёзен, а взгляд — твёрд. — Ты был прав, говоря, что каждый твой вздох — моя неудача. — Да, я всегда прав, — легко пожимает плечами Чаглар. — Я пленница, а ты — мой палач, — по щеке скатывается слеза, но Дениз продолжает держать пистолет, направленный на мужчину напротив. Её глаза горят жгучей ненавистью, но голос предательски дрожит. — А может, я — скульптор, а ты — мой будущий шедевр? Дениз судорожно втянула тягостный воздух и сделала шаг назад. Он сделал шаг вперёд. — Ты любишь это. Любишь ломать людей. Да? Пытаешься меня сломать, — нечто за рёбрами остро кольнуло. — Но у тебя не получится. Я не сломаюсь. Я не… — Бла-бла-бла, — нагло перебил он её, закатывая глаза. — Я не покорюсь тебе, я не склоню голову, я не преклоню колено, я не продаюсь… Все так говорят, милая. Все лгут. И ты не исключение. — Зачем тебе это? — с отчаянием вопрошает она, не надеясь получить ответ. — Я люблю искусство. — Искусство? — недоуменно переспросила Дениз. — Ломать людей тоже искусство, знаешь ли, — объясняет ей Чаглар, и она чувствует ярость и омерзение. — Для тебя это так просто?! — с ярым осуждением и липким отвращением задаёт она вопрос. Пистолет всё также стойко направлен на него. — Неужели ты ничего не чувствуешь, когда портишь людям жизнь? Неужели тебя это никак не трогает?! — с мольбой заглядывает ему в глаза. И ничего в них не видит. Бездонные омуты, от которых веяло непонятным холодом. — Со временем тебе становится всё равно, и ты спокойно ломаешь людей, — он неотрывно смотрит на неё. Подходит к ней, и дуло пистолета впритык упирается ему в грудь. — Каждую ночь вспоминая того, кто сломал тебя. В искаженной памяти всплывают её сны, в каждом из которых вновь и вновь, выжигая свой силуэт в её сознании, появлялся он. Каждую ночь, каждый час, с тех пор, как она встретила его, все ее мысли занимал только Чаглар. Ей вспоминается, как она с лёгкостью обманывала Альпа, и с презрением к самой себе понимает, что хотела его использовать. Где-то в глубине подсознания девушка догадывалась, что он неравнодушен к ней, использовала это, и ей было абсолютно всё равно на его чувства. Дениз с обжигающей ясностью осознаёт это и громко всхлипывает. С ужасом вскидывает голову к Чаглару, встречаясь с ним взглядом. Опускает палец на спусковой крючок. И нажимает.