Приятный полумрак, душистый, рубиновый аромат цветов и томительная тишина, прогнившая болью.
Кончиком пальцев проводя по глади воды, Дениз медленно, словно растягивая этот короткий миг, опускает сперва одну ногу — затем другую. Чувственное удовольствие предвкушением и восторгом разливается по артериям, заставляя глубоко вдыхать привкус роз и полыни — не мяты. Погружаясь головой в мраморную ванну; предчувствуя гниль, что затопит ее, она впервые за вечность, увядшую в цепях Дьявола, ощущает сладостную истому — она уничтожает ее глубоко изнутри; там, где надежда ярким пламенем не освещает ее.
Открывает глаза под водой — они тут же начинают щиплет — разглядывает измененную, словно плывшую реальность.
За водой нет ничего, кроме темного света, — это приносит ей покой, в котором она в упоении растворяется, — ровно до того самого острого мгновения, когда перед взглядом возникает силуэт.
Сердце сжимается от болезненной радости. Она выныривает из воды. Холод тут же обжигает.
Дьявол задумчиво проводит рукой по длинным, мокрым волосам, заставляя ее млеть от удовольствия.
— Не торопись. Я буду ждать тебя внизу, — Дениз тут же кивает, взглядом провожая его статную фигуру.
Все кажется таким неправильно правильным. Таким фальшивым, что вкус лживости буквально ощущается на кончике языка. Страх и ненависть въелись в кожу; жалость и омерзение грубо, но любовно вшиты в кости, так откуда такое счастье, такое блаженство и умиротворение? Его имя словно когтистая лапа, вновь и вновь пронзающая все чувства, но почему он ей так нужен? Почему сознание и всё нутро всё просит и воет — ЧагларЧагларЧаглар?
Намылив мягкую губку, нежно протирает руки, с досадой замечая царапины, ссадины и синяки. Они есть и на ногах, на бедрах, животе и ребрах. Прикрывает глаза — уродство. Но приятные запахи и теплая вода, омывающие изнуренное тело, отгоняют скверные, изматывающие мысли и Дениз старается закончить как можно быстрее:
её спаситель,
её мучитель, ждёт.
***
Ей до головной боли хорошо с ним. Каждое его прикосновение отзывается в ней болезненным удовольствием; ей хочется тянутся к его огрубевшей ладони, словно брошенный котенок, пока ноги стремятся оказаться как можно дальше от него — от Дьявола. Его слова, взгляды — они вызывают понимание, восхищение, сочувствие, которые проходят сквозь нее, оставляя ноющие раны.
Он не сводит задумчивого взгляда, устало развалившись на диване.
Она исподлобья поглядывает на него. Внутри жар, вокруг — холод. Стоит огню вспыхнуть ярче, и ее глаза горят ненавистью. Но она не успевает обжечь: инеем покрывается кожа и взгляд ее становится полным нездоровой, пустой любви — ненастоящей.
Любовь, которую они придумали сами. Выдуманная больным разумом, насильно вложенная в нутро. Та самая любовь, что разрушает медленно, мучительно — не переставая, словно сладко-горький яд.
— Иди ко мне, — чарующий голос с легкой хрипотцой.
И она идет.
«
В его объятиях не так страшно, как казалось, — чувствуешь, как тебя уволакивает бездна?»
Он невесомо проводит пальцами по ее исхудавшим запястьям — играет свою печальную мелодию. Дениз жадно ловит каждое движение, каждую ноту: она слышит колыбельную своей загубленной жизни.
— Хватит ли для прощения мгновение раскаяния?
Ей хочется сказать нечто теплое, пропитанное фальшивым пониманием, но:
— Нет, — резко отрезает она, — не хватит и одной жизни — все грехи не омыть.
Чаглар тихо смеется:
— Не все, нет. Только один, — улыбается, пронзающе смотрит — ждёт.
Дениз судорожно выдыхает:
— Хватит, — ложь.
Эртугрул довольно кивает: он услышал то, что хотел.
Но они оба знают —
у Дьявола нет искупления.
