виновен

      Джин долго не мог понять, что его встревожило в третьем часу ночи. Проснувшись и растерянно сев на диване, он вслушивается в сонную тишину, как вдруг к нему приходит резкое осознание происходящего.       Это не совсем сонная тишина. Из соседней комнаты доносятся сдавленные, отчаянные полустоны, полукрики. Сон как рукой сняло, и, буквально, в следующее мгновение одеяло почти слетает на пол, ТэТэ с шипением недовольства от того, что его потревожили, слетает с кровати, и Джин оказывается на ногах.       Что ещё должно случиться за эти сумасшедшие дни?       Натыкаясь в темноте на абсолютно все углы, дверные косяки и ножки тумбочек, Сокджин с трудом преодолевает небольшое расстояние до спальни Мин Юнги. Спасибо тоненькой полоске света, пробирающейся из-за неплотно прикрытой двери. В противном случае Джин потерялся бы в четырёх стенах собственной квартиры, лёгкая паника начинает овладевать разумом.       Сокджин наконец добирается до своей цели, распахивает дверь и сталкивается лицом к лицу с ещё одной проблемой.       Скомкав подушку, сбив одеяло в беспорядочный ком, Мин Юнги мечется по кровати и судорожно хватается руками за воздух, стараясь кого-то схватить или оттолкнуть. Джин с молниеносной быстротой оказывается совсем рядом для того, чтобы услышать, как пересохшие губы нашёптывают одно только слово. — Эйфория… эйфория…       Сокджин отмечает про себя это, но в данный момент его больше всего интересует вытащить Юнги из этого состояния. Под закрытыми веками видно, как бегают глаза, ясное дело, Мин Юнги снится что-то нехорошее. Прокурор старается ухватить парня за кисти рук, чтобы успокоить, разбудить, выхватить его разум из цепких оков ночного кошмара, но встречает серьёзное сопротивление. Откуда только берётся эта сила в таком на вид безжизненном теле. Ладони Юнги сжимаются в кулаки, рассекают воздух. — Эйфория…       Джину не известно каким образом удаётся схватить Мин Юнги за плечи и вжать в кровать. — Юнги! Проснись!       После двух звонких пощёчин Мин Юнги всё-таки резко распахивает глаза, его тело теряет всю силу и напряжение, а руки безвольно рушатся вдоль тела. Расфокусированный взгляд поначалу отказывался воспринимать картинку и знакомое лицо Джина, но после разум Юнги начинает отличать реальность от кошмара, кулаки медленно расслабляются, в глазах исчезает испуг, паника и агрессия. — Это всего лишь сон, — шепчет Джин, уже не так сильно, но нежно сжимая плечи Мин Юнги, — только сон. Не бойся.       Губы Юнги чуть заметно подрагивают и создается впечатление, будто он сейчас расплачется. Но вместо этого его руки в ответ обхватывают широкие плечи Джина, и Юнги садится на кровати, утыкаясь носом в изгиб шеи.       Сокджин ожидал всего, но только не подобного проявления чувств. Теперь тело Юнги практически тонет, растворяется в объятиях Джина, и он чувствует дрожь этого тела, исходящую скорее из души. — Сон, всего лишь сон… — повторяет Джин, почти невесомо поглаживая Юнги по спине, ощущая острые выступы лопаток.       Сокджин, видимо, теряется во времени, пропадает в собственных мыслях, потому что он упускает тот момент, когда Юнги начинает дышать ровно и оседает, не выпуская при этом Джина из цепких объятий. Прокурору интересно до безумия, что же такого случилось с этим Мин Юнги. Это «что-то» определенно вымотало парня и физически и морально. Возможно, и кошмар как-то с этим связан. Вот только… что же ему снилось? Что за «эйфория»? Но Джин скорее всего об этом не узнает, ведь Юнги не станет отчитываться перед незнакомым человеком. С какой стати вообще?       Он проснется, почувствует себя гораздо лучше и при первой возможности покинет Джина. Просто исчезнет из его жизни внезапно, так же как и появился. Может это и правильно. Но для Сокджина навсегда останется неразгаданной, недоступной тайной судьба таинственного Мин Юнги. А, как известно, неразгаданные тайны мешают спокойной жизни. Джин решает утром все-таки спросить об «эйфории», а там будь что будет.       Юнги все еще чуть хмурится во сне, но спит спокойно, и Сокджин сидит, сохраняя в напряжении все тело, боится лишний раз вздохнуть, старается не разбудить спящего, лишить наконец спокойного сна. Видимо, сегодня свою спальню, ставшую на это время приютом для Мин Юнги, он не покинет.

***

      Холодное, весеннее утро золотит ещё сонные высотки Сеула, ночная городская жизнь плавно перетекает в дневную. Это то самое тихое время суток, когда клубы выгоняют последних посетителей и затихают, а редкую толпу составляют банковские работники и служащие определенных фирм или контор. Обычно, к таким людям относится и Джин, но сегодня его машина все еще стоит на парковке, а сам он изо всех сил старается не завыть от боли.       Джин проснулся первым. В первую очередь от того, что все его тело ломило и разрывало на части. Попробуйте всю ночь проспать сидя, без опоры, удерживая в удобном положении не себя, а кого-то другого. В нашем случае — Мин Юнги. Проблем добавляет восходящее солнце. Оно, отражаясь в окнах дома, стоящего напротив, прокрадывается лучами в комнату и светит Джину прямо в лицо.       На часах 5:30.       Будить Юнги будет слишком жестоко, ему нужно восстанавливать силы. Но не за счет же сил Джина! Мин Юнги спит чутко, поэтому возможности двигаться нет вообще.       В комнату протискивается наглая рыжая морда. ТэТэ, ехидно осмотрев открывшуюся ему картину, требовательно мяукает, призывая его покормить. Только этого не хватало. Призывное мяуканье с каждым разом становится все громче и громче. — Ну что ты за создание такое? Исчадье ада! — шепчет сквозь зубы Джин.       Но уже слишком поздно, потому что Юнги на плече начинает сонно щуриться в ответ на зов ТэТэ. Джин еще минуты три наблюдает за сонным пробуждением, прежде чем Мин Юнги медленно открывает глаза, поднимает голову и почти нос к носу оказывается с Сокджином. Сон как рукой снимает, глаза Юнги расширяются и щёки заливает легкий румянец. — Вы… что вы тут делаете?       Попутно Мин Юнги отнимает руки от плеч Джина, медленно отодвигается к спинке кровати. — Я? Охраняю ваш сон.       Сокджина слегка забавляет такая реакция на происходящее. Юнги похож на смешного воробья, волосы взъерошены и торчат в разные стороны, щеки и скулы охвачены пожаром, и вообще он выглядит гораздо лучше, чем вчера. — От… от кого?       А еще он ничего не помнит о ночном кошмаре. — От того, что ночью вас напугало во сне.       Мин Юнги хмурит лоб, стараясь все вспомнить, но тщетно. — Я что-нибудь говорил во сне? Ну, во время этого кошмара… — А должны были?       Теперь Юнги кажется не на шутку встревоженным, румянца как и не было, вместо этого снова мертвая бледность. — Нет.       Почему Джин решается соврать, не упоминая про «эйфорию»? Что это вообще значит? Что в этом такого важного? — Вы ничего не говорили. Просто метались по кровати. Но я вас успокоил.       Снова внешний вид Юнги меняется с библейской скоростью, черты разглаживаются, к лицу приливает кровь. — Вы снова меня спасаете? — Да. И я нахожу в этом некоторое удовольствие.       Это слегка отдаёт флиртом, ненавязчивым таким, почти нечаянным. Юнги мягко улыбается, приглаживая растрепанные волосы. Улыбается второй раз за всё это время, и Джин отмечает про себя, что не зря он так страстно желал снова увидеть эту улыбку. — У вас ещё есть желание спать? — Не думаю, что оно появится после такого пробуждения. Не волнуйтесь, — продолжает Юнги, опережая вопрос Сокджина, — я уже достаточно хорошо себя чувствую. — Тогда минут через двадцать на кухне вас будет ждать завтрак.       Минута в минуту с кухни начинают доноситься ароматные, густые запахи свежесваренного кофе и какой-то выпечки. Такой заботы Мин Юнги никогда не встречал за всю свою жизнь, и он ловит себя на мысли, что слишком быстро к этому привык, и ему этого будет не хватать. К хорошему вообще слишком быстро привыкаешь, поэтому чем раньше он покинет эту квартиру, тем будет лучше.       Ноги сначала не желают слушаться своего хозяина, и первые шаги даются с трудом. Возникает непреодолимое желание вернуться в кровать и провести здесь хотя бы еще один день, но нельзя. Опираясь о стенки руками и медленно продвигаясь вперед, Мин Юнги без проблем находит кухню. Прежде всего по запаху. — Вы — невероятно добрый, отзывчивый человек, таких как вы в наше время, думаю, встретить очень сложно, — проговаривает Юнги, занимая место на высоком стуле, — да к тому же и готовите шикарно. Вы и печь умеете? — Нет. Просто я хорошо знаком с владельцем пекарни, я оказал ему услугу, и он каждое утро доставляет мне свежую выпечку, — Джин расставляет перед Мин Юнги приборы и старается не показать, как ему польстили эти простые слова, — я не такой хороший, как вы думаете.       Юнги про себя думает, что Сокджин на самом деле ещё лучше.       В такую уютную и спокойную гавань жизнь Мин Юнги ещё не заводила. Видимо, во всей квартире Джина окна были очень высокими, а на кухне открывалась целая панорама утреннего города, залитого ярким солнцем. Юнги хотел бы не думать о том, что скоро он покинет это место, хотел бы просто насладиться завтраком… — Так вы тоже спасли от холодной смерти того пекаря?       Джин, усаживаясь напротив, тоже желает по возможности насладиться этим завтраком. Первым завтраком не в одиночестве. — Нет. Я не всех спасаю от смерти. Но его сына я спас от десяти лет несправедливого тюремного заключения, сумев найти реального виновного. — Так вы… — Я работаю прокурором.       Не то чтобы Юнги удивлен, но… из всего калейдоскопа профессий судьба сводит его именно с прокурором… — Уверен, вы самый лучший прокурор не то что в своей конторе, но и во всем Сеуле, — Мин Юнги решает, что все-таки волноваться не надо. Ким Сокджин скоро исчезнет из его жизни… да и пряный вкус кофе на губах не располагает к плохим мыслям.       Джин внимательно наблюдает за Юнги поверх чашки, довольно сложно поддерживать неформальный разговор с человеком, но с Мин Юнги хочется, очень хочется поговорить. — Вы давно в Сеуле? — В тринадцать лет переехал сюда из Тэгу, желая стать известным рэпером. Но сейчас мне уже двадцать три, и я далек от своей мечты как никогда.       Джин издает короткий, бархатный смех. — Что значит, «уже двадцать три»? Вы молоды, располагаете внешними данными…       Юнги сильнее утыкается в чашку. — Я уверен, вы талантливы, и еще сможете стать известным. — Дело не в таланте. А в том, какие у судьбы на меня планы…       Это звучит гораздо печальнее, чем хотелось бы самому Мин Юнги. Надо уходить от этой темы. — Но у меня правда все хорошо, я нашел себя в другой сфере и нормально с этим живу.       «При нормальной жизни лопатки с позвонками не грозятся продрать кожу и люди не падают в обмороки в кафе», — думает Джин, но вслух сказать не решается. Все-таки он не знает всей ситуации. — Как же вы живёте в Сеуле без родственников, без друзей? — А вы? — тут же находится Юнги. — Слишком заметно, что я одинок? — Да. Особенно это видно такому же одиночке, как и вы. — У меня есть мой ТэТэ. — А ко мне на подоконник часто прилетает голубь, — Юнги усмехается и поднимает взгляд на Джина, отставляя пустую чашку в сторону, — от одиночества спасают только люди. Но мне хорошо и одному…       Через пятнадцать минут с завтраком было покончено, а разговоры, которые могут поддержать два человека, знакомые только два дня, завершены. И Мин Юнги стоит в просторной прихожей, борясь с глупым желанием остаться. — Джин, спасибо вам ещё раз. Я, правда, хочу вас как-то отблагодарить… — Успокойтесь. Об этом не может быть и речи. Вам спасибо. За компанию на этот завтрак.       Сокджин ещё раз видит благодарную улыбку и закрывает за Мин Юнги дверь. Эти два дня определённо выходят за рамки обычного расписания.       Если остановиться у панорамных окон, выходящих на восток, отлично видно, как Юнги выходит на улицу, накидывает капюшон толстовки на голову и, засунув руки в карманы, скрывается за поворотом. Как и ожидалось, Юнги исчез из жизни Джина так же внезапно, как и появился, оставив после себя чувство непонятной неправильности и хаоса. Сокджин придерживался того мнения, что ничего в жизни не происходит просто так. Так зачем же он встретил этого Мин Юнги, у которого такие красивые глаза?