Постоянство веселья и грязи

— Старейшина... — Когда ты мне понадобишься, я тебя вызову, — буркнул он, изучая что-то, ведомое только ему, в смотровом окне. Хотя, надо признать, вид там открывался и вправду потрясающий. — Мэксон, это важно, — Нора подошла ближе, вторгнувшись в полутораметровый радиус его личного пространства. Он обернулся, смерил ее неприязненным взглядом, но никак не прокомментировал. Возможно, Нерия была права, этот человек и в самом деле позволял Норе больше, чем другим. Только та ни секунды не сомневалась, что попытка на него надавить с рук ей не сойдет. — Хорошо. Говори. Только быстро и по сути, — недружелюбно велел старейшина. — Я хочу поговорить о тебе. О твоих мыслях, о твоем долге. О твоем гребанном предназначении. И хочу тебя послушать. Мэксон удивленно шевельнул бровями. Кажется, она его все-таки заинтересовала. — Мы ссоримся почти год, Артур. Но никогда не разговаривали, как обычные люди. — Может, потому, что никакие мы не обычные люди? Паладин Марш, выкладывай, что тебе нужно на самом деле, и не трать мое время. — Я хочу с тобой поговорить, — повторила Нора с мягкой настойчивостью. — Есть такое выражение — «по душам». Он, не ответив и даже не взглянув на нее, покинул мостик и начал подниматься по лестнице. Нора последовала за ним. История возвышения Артура Мэксона заставила ее взглянуть на него по-новому. И гнев в ее сердце жег сильнее жалости. Сегодняшний старейшина уже не был мальчишкой, у которого украли детство, день за днем заколачивая его душу в чугунную форму, отлитую бессердечными патриотами — до тех пор, пока она не приняла нужные им очертания. Говорят, древние работорговцы компрачикосы выращивали своих уродцев похожим способом. Нора отчаянно их ненавидела. Вряд ли его душа болела сейчас — она давно и надежно закостенела в стиснувших ее рамках. Однако Нора сочувствовала Мэксону. Ей было известно, что долг, словно древний кровожадный бог, пожирает своих адептов заживо. Она сидела на соседнем алтаре. Но по странной прихоти судьбы стала не другом, а противником. Мэксон зашел в свою комнату, сел за стол, кивком указал ей на второй стул и щедро плеснул себе в стакан виски. Ей предлагать не стал. Не то знал, что она не пьет, не то держал дистанцию. — Не так давно я пережила серьезный кризис, — начала Нора, разглядывая металлические клепки в стене над головой старейшины. — Мне казалось, что груз на моих плечах чрезмерно велик. Что я слишком много отдаю, ничего не получая взамен — даже морального удовлетворения. Что все идет не так, и я могла бы сделать лучше. Но я была вычерпана до дна. Для того, чтобы постараться еще чуть-чуть, требовался важный ресурс — сознание собственной правоты. Только я посмотрела на себя и поняла: я всего лишь человек. И не могу точно знать, что правильно, а что нет. А вокруг меня не глупцы и слабаки, как порой казалось, не бесполезные винтики, не желающие крутиться в нужном направлении, а тоже люди. И они тоже не знают — как правильно. Она сделала паузу и взглянула на Мэксона. Тот угрюмо сверлил взглядом свой стакан, ожидая продолжения. Было непонятно, о чем он думает, но ей показалось, что по его лицу мелькнула тень разочарования. — У тебя бывало подобное? — спросила Нора. — Ты испытываешь сомнения? Мэксон раздраженно фыркнул, совсем как Эммет, злющий кот Квинлана: — Нет. Я знаю, что делаю. А делаю все, что в моих силах, чтобы достичь цели. Я четко ее вижу и не трачу время на глупую рефлексию. А ты, паладин Марш, уже год в Братстве Стали, но так и остаешься здесь чужой — потому что слишком много сомневаешься. Это непозволительная слабость. Нора грустно усмехнулась: — И все-таки ты тоже человек, Артур. Да, ты делаешь все, что можешь, и даже больше. Но откуда тебе знать, что ты прав? На чем стоит твоя уверенность? Все люди ошибаются. Непогрешимы лишь ангелы, да и те давно сгорели в ядерном пламени. Скажи, что для тебя важнее — твоя правота или Братство, более эффективное в Содружестве? Мэксон со стуком поставил опустевший стакан на стол. — Это бессмысленный разговор. — Почему, Артур? Неужели тебе нечего мне сказать? Если ты развеешь мои сомнения, у тебя будет одним убежденным паладином больше. Он гневно нахмурился, чувствуя в ее словах подвох, но не находя его. — Мы тысячу раз говорили на эту тему. — Мы спорили. А говорим только сейчас. Игнорирование противоречий ни к чему не привело, но разговор может что-то изменить. Он вздохнул. — Мне что — растолковывать тебе, как послушнику, паладин Марш? Люди — единственная настоящая разумная раса этой планеты. Так было до войны, так должно оставаться и впредь. Все прочие — просто злая насмешка, извращенная пародия. Гули — это болезнь человечества, прокаженные с поврежденным телом и разумом, распространяющие заразу дальше. Гнусное напоминание об ужасах войны. Их следовало бы перебить просто из милосердия. Супермутанты. Ты ведь и сама сомневаешься в их разумности, правда? Это просто бешеные звери — агрессивные, опасные, непредсказуемые в своем безумии. Убивая их, мы оказываем услугу этому миру. Синты... — он сердито на нее покосился. — Это машины. Кощунственно на нас похожие, со сложной программой, которую написали наши враги. Их поведение специально подстраивается под человеческое, чтобы они могли подкараулить момент и ударить в спину. Теории о смертекогтах предлагаю сегодня не вспоминать. — А кто сказал, что люди должны оставаться единственными? — Нора подалась вперед, глядя ему в глаза. — Мир изменился, Артур. Каноны довоенного времени устарели. Нельзя им следовать! Иначе закончим, как Анклав, который считал людьми только тех, кто сидит в убежищах, — Мэксон раздул ноздри, но перебивать не стал. — У тебя нет доказательств, что разум гулей поврежден. Только эмоции и предубеждение. А у меня есть масса свидетельств, что это не так. Многие из гулей умнее, благороднее и добрее тех, кто устраивает на них гонения. Ты же слышал про Аргайла? Он был настоящим героем. Ты видел мэра Добрососедства, Хэнкока. Он мой друг, Артур. Храбрый боец и заботливый градоправитель. Неужели дело лишь в том, что они иначе выглядят? До войны было время, когда темнокожих людей отказывались причислять к человеческому роду. И как раз без этого наследия прошлого мы обойдемся. Раз уж ты стремишься развешивать ярлыки, давай начнем с определения — что такое люди? Набор физико-химических характеристик? Синты ничем в этом не отличаются. Философское понятие? Гули обладают разумом и сознанием, полностью идентичными нашим. Социальное? Тогда и супермутанты похожи на наших диких предков и имеют шанс постепенно пройти путь цивилизации — если им это позволить. Мэксон слушал с оттенком интереса. Но как только она заговорила о проблеме определения разума и жизни, о синтах и Подземке, немедленно встал на дыбы. — Достаточно! — рявкнул он гневно. И Нора поняла, что проиграла. Философия Братства являлась больше религией, чем идеологией. Логика оказалась бессильна, к схоластике Нора была не слишком способна, а свои чувства Мэксон запрятал в глубокий бункер. — Чего ты так боишься, Артур? — тихо спросила она. — Это всего лишь разговор. — Это опасный разговор. И ты балансируешь на грани. Ты забыла свой долг, — старейшина громко хлопнул по столу ладонью. — Я ни на миг о нем не забываю... А кому задолжал ты, Мэксон? Своим мертвым предкам, на которых так старательно пытаешься походить? Или все-таки братьям и сестрам? Которые смотрят на тебя и видят — ты осложняешь движение Братства к его главной цели. Сеешь раздор в Содружестве своим упрямством. Мешаешь обрести союзников в борьбе против истинного врага. — Ты перешла черту, Марш, — он угрожающе понизил голос. И это было куда страшнее крика. К тому же, перестал называть ее паладином. Кажется, их разговор двигался к финалу. — А ты не удивлен, как я погляжу, — Нора твердо встретила его взгляд. — Так ты уже знаешь, что Братство на грани нового раскола? — Я знаю, что предатели мутят воду, — старейшина поднялся со стула и навис над ней, словно разъяренный смертекогт. — И один из них сидит прямо передо мной. — Предатели? Именно так ты называешь тех, кто обладает здравым смыслом? Артур, то, что было хорошо в Столичной Пустоши, неприменимо здесь. Нельзя использовать одинаковый набор действий против яо-гая и дутня. Смени тактику — и не будет никакого раскола. Подумай о своих людях. Их серьезно тревожит то, что происходит. Все, что нужно — перестать поступать, как захватчик, и признать, что определение «человек» нуждается в пересмотре. Мэксон с недоверием покачал головой: — Как я мог так в тебе ошибиться? — Если ты ошибся в этом, значит, мог ошибиться и в другом, — криво усмехнулась Нора. — Хватит! — снова рявкнул он. Ей показалось, что в холодных глазах, спрятанных под нахмуренными бровями, мелькнула горечь. — Я не стану убивать тебя сейчас только потому, что Братству Стали требуется показательный суд. Будет следствие. Ты сообщишь нам имена других предателей и публично признаешься в своих заблуждениях. Почему-то Нора совершенно не чувствовала страха. Только опустошение. — Думаешь, это поможет? Мне очень жаль, Артур. Ты упустил свой шанс. Уже ничто не будет, как раньше. По его лицу пробежала судорога. — Рыцарь Коллинз! — крикнул он. Стоявший на страже солдат заглянул в каюту. — Сопроводи бывшего паладина Марш в карцер. Проследи, чтобы она ни с кем не разговаривала, и поставь усиленную охрану... Тебе лучше сдать оружие и технику добровольно, — обернулся к ней Мэксон. Нора бросила на стол карабин, пистолет и нож. А потом выключила пип-бой и швырнула рядом. Карцером оказалась небольшая и стылая каморка на нижней палубе, примыкающая к трюму. Кроме сыроватого матраса и ржавого ведра в углу в ней ничего не было — ни лампочки, ни свечи. Когда дверь закрылась, Нора очутилась в полной темноте. Она села на матрас, обхватила колени руками, чтобы сэкономить тепло, и приготовилась ждать. Выключенный пип-бой стал сигналом для Хэйлин — воспитательная беседа прошла неудачно. В противном случае она связалась бы с ней по рации. И прямо в это время где-то внизу в сторону аэропорта выдвинулся вооруженный отряд во главе с Дансом. Проктор Инграм подключила микрофоны и динамики так, чтобы транслировать его разговор со старейшиной на всю базу. Старший скриптор Нерия провернула тот же фокус на «Придвене». Большинство винтокрылов уже были временно выведены из строя, чтобы помешать массовой переброске боевых отрядов. Данс свяжется с Мэксоном по рации, обвинит его в неправильной политике. В шовинизме, в преднамеренном разжигании неприязни населения к Братству Стали. В преступном отказе от сотрудничества с ценными союзниками — минитменами и Подземной железной дорогой. Потребует сдать полномочия и вызовет на дуэль. Только она ее не увидит. Хотя неизвестно, что хуже — переживать за своего мужчину, ожидая последствий боя в одиночестве или глядя на дуэль своими глазами? Сердце частило, в животе свил гнездо мерзкий ледяной ком. Нора поежилась. Теплый генеральский плащ у нее забрали вместе с броней, и промозглый холод легко проник под рубашку. Но куда холоднее становилось от мыслей о проигрыше. По ее мнению, Данс имел больше шансов — все последние годы он провел в полевых операциях, а Мэксон лишь посещал тренировочную площадку, чтобы не растерять форму. К тому же, выглушил при ней почти полбутылки виски. Однако, зная репутацию старейшины, Нора не думала, что Дансу будет просто. Но главным его испытанием станет публичная речь. Их победа зависела от того, сумеет ли Данс убедить солдат, что достоин возглавить Восточное Братство. В свое время паладин Генри Каден не воспользовался правом дуэли. В записях, прочитанных Норой, не указывалось — почему. Тиган считал, что дело в благородстве — старейшина Лайонс сильно уступал Кадену физически. Но Нора думала, у того были и другие причины. Он мог опасаться, что не получит поддержку офицеров и солдат после не слишком достойной победы, и организация окажется полностью обезглавленной. И предпочел просто уйти. Поддержка Инграм и Тигана, как глав орденов, конечно, была важна, но не менее авторитетные капитан Келс, проктор Квинлан и доктор Кейд совершенно точно будут против. Сколько людей предпочтут поверить им? Все зависело от Данса. Нора встала и прошлась по карцеру. Она верила, что у него все получится — он всегда тщательно подбирал слова, когда хотел более точно донести свою мысль до собеседника. А заменой красноречия ему послужит убежденность в своей правоте. И все равно она ужасно за него тревожилась. Вопрос — утвердят ли кандидатуру Данса старейшины Западного Братства, ослабленного войной с НКР, по мнению Норы, не стоял. Сокрушитель Института автоматически становился героем. А победителей, как известно, не судят. В том, что все вместе они непременно справятся с Институтом, она нисколько не сомневалась. Главное, чтобы Данс сейчас победил. Если бы она могла — начала бы молиться. Да только ее вера умерла, когда она своими глазами увидела огненный дождь, льющийся на Бостон. Через какое-то время из-за металлической двери раздался невнятный шум: возгласы, беготня. В трюме динамики отсутствовали, но Нора поняла — они заработали и стали причиной суеты. Стрельбы слышно не было, и это успокаивало. Но не настолько, чтобы отвратительный холодный комок убрался из ее желудка. До этого момента Нора думала, что выражение «минуты тянутся, как часы» — фигура речи. Сейчас ей самой казалось, что она, словно доисторическая муха, угодила в кусок янтаря, и время застыло. Нора сидела, уставившись в темноту, и ее мысли скакали, как блохи. Она запретила друзьям выяснять свою судьбу и, тем паче, ссориться с Братством. Оставила Престону целый список незаконченных в Замке дел. Посоветовала Дьякону поискать новое убежище для Подземки, а Хэнкоку — на всякий случай усилить оборону Добрососедства. Она надеялась на победу. Но ей становилось немного легче от знания, что в случае их проигрыша Братство не застанет союзников врасплох. Ей казалось, что она провела в карцере целую вечность, хотя, на самом деле, едва ли прошло более двух часов. А потом обострившимся от тишины слухом, наконец, услышала шаги. Нора мгновенно вскочила и прижалась к стене справа от двери, зажмурила один глаз, чтобы встретить яркий свет, и приготовилась драться. Она не знала, практикуют ли в Братстве Стали пытки, но не собиралась полагаться на чужое милосердие. Палач с медицинскими познаниями способен разговорить любого, и она легко могла представить в этой роли Кейда. А потому не собиралась позволить захватить себя живьем. Замок заскрежетал, чтобы впустить кого-то в карцер. Друга? Врага? Она перестала дышать и замерла. Но прежде, чем дверь открылась полностью, раздался взволнованный, любимый до обморока, голос: — Нора, мы победили!