Постоянство веселья и грязи

— Я никогда не научусь! — губы Шона задрожали, и он отбросил винтовку на стол. — Конечно, научишься, — Нора подняла ее и снова вручила сыну. — У тебя твердая рука и острый глаз, иначе бы ты не мог так здорово модифицировать оружие. А стрельба — всего лишь дело практики и привычки. — Ронни говорит, у меня нет способностей, — проворчал тот, вновь неохотно ставя локти на стол и пристраивая приклад на узенькое плечо. — И что нужно заниматься тем, к чему есть талант. Он выстрелил и промазал. — Талант — слово для лентяев, — Нора отступила ему за спину, к самой стене подземного тира. — Бери чуть выше и постарайся не напрягать руку. Раздался новый выстрел, и опять мимо. Шон огорченно вздохнул и обернулся к ней. — Результаты появляются благодаря упорству, а не таланту, — она осеклась, вспомнив, что те же самые слова говорил ей отец, записывая в тир, и тоже вздохнула. — Знаешь, милый, я тоже совершенно не любила стрелять. Мой инструктор утверждал, что винтовка однажды спасет мне жизнь, а я ему не верила. На дворе был две тысячи пятьдесят шестой год, я куда больше боялась чумы, чем войны, и мечтала стать ветеринаром. Но оказалось, что он все-таки прав. И если бы он тогда не настоял, вряд ли мы с тобой сейчас разговаривали. — Ветеринаром? — с недоверием переспросил Шон. — А еще химиком, робототехником и полицейским. — Ты хотела стать ученым? Честно?! — Шон широко распахнул глаза, было видно, что он не понимает — шутит Нора или говорит всерьез. Она торжественно приложила правый кулак к груди: — Клянусь. Но полицейский победил с разгромным счетом, — а потом вскинула свою винтовку и, почти не целясь, сбила все мишени. — Спорим, через год ты сможешь так же? — Через го-од, — протянул тот уныло. — Это же целая жизнь! Нора хотела пошутить, но потом подумала, что для Шона это и в самом деле могло быть правдой. Выглядел и осознавал себя он где-то на десять, но сколько ему было в действительности? Год? Два? Едва ли больше. За этой мыслью пришла и другая — а ведь Дансу чуть больше шестнадцати. А, потеряв десять лет, он ощущал себя снова примерно на двадцать три. Она улыбнулась грустно и нежно, а потом покачала головой — возраст синтов был способен свести с ума кого угодно. — Генерал! — в тир заглянул один из минитменов. — Вас вызывает «Придвен». Она кивнула и повернулась к Шону: — Ладно, достаточно на сегодня. Почисти ружья, а я потом покажу, как делала серый порох из удобрений, головешек и сахарных бомб. Когда Нора подходила к радиостанции, ее сердце колотилось где-то в горле. Но оно не болело, нет-нет. Разве что самую малость, но что бы оно, глупое, понимало. Данс вежливо поздоровался и сразу же задал вопрос: требуется ли ей дополнительное время, чтобы подготовиться к трибуналу? И, не дожидаясь ответа, уточнил: если нет, заседание будет назначено на послезавтра. Его голос казался спокойным, но Нора слишком хорошо его знала, чтобы не заметить тщательно скрываемого волнения. — Прибуду послезавтра утром, — она тоже решила быть краткой. — Что-нибудь еще? — Нет, — отозвался он излишне поспешно. — Благодарю, Страж Марш. До встречи. Она бы и хотела назвать возникшую неловкость милой, но не смогла. Нора с кривоватой улыбкой дала отбой, вызвала по радио Престона, Хэнкока и Ника и вернулась к Шону. А вечером устроила ужин с элементами военного совета. — Мне нужно, чтобы вы кое-что запомнили, — попросила она, раскладывая по тарелкам кусочки болотника в кляре и сухарях. — Братство Стали имеет шанс в скором времени сменить тактику. Если победят бывшие Изгои, плакали все наши договоренности. Престон, помнишь, я рассказывала, как они облизывались на наши пушки? А добычу Стурджеса помнишь? Непременно захотят отобрать. Или уничтожить — если не получится. И Подземку могут попробовать выкурить, — она перевела взгляд на Джона. — И по Добрососедству жахнуть — как по рассаднику торговли наркотой и оружием, на всякий случай. Если бы я хотела захватить контроль над Содружеством, так и сделала бы. А потом долбанула бы разок по Даймонд-Сити — для острастки, чтобы помнили, кто тут хозяин. Хэнкок поперхнулся куском: — Как нам всем повезло, что ты не спелась с рейдерами или с Институтом! — с сарказмом протянул он. Но потом добавил обеспокоенно: — Давай-ка, сестренка, подробнее. Нора вздохнула, мелко кромсая ножом свою порцию: — Я боюсь того, что может произойти в Цитадели. Из услышанного о Хранителе Кадене портрет сложился не очень. В общем, даже в самом худшем случае у вас будет выбор — сдаться без боя или приготовиться драться. И тогда придется переместить артиллерийские батареи со станции «Оберленд» и «Солнечных Приливов» в Добрососедство и Даймонд-Сити, а потом провести совместные учения. — Ты серьезно? — Гарви недоверчиво покачал головой. — Предлагаешь нам воевать с Братством? — Это не так уж и невыполнимо. Подбить «Придвен» ничего не стоит — если целиться в баллон с водородом. Он большой, промазать трудно. Можно даже рассчитать траекторию и уронить его прямо на Либерти Прайма. Бахнуть должно здорово. А можно тайно проникнуть в аэропорт, скинуть вирус в терминал и перепрограммировать эту дуру. Думаю, Том и Стурджес с этим справились бы. А прокрасться сможет Дьякон. Он куда хочешь без мыла пролезет. Если лишить их «Придвена» и робота — они отступят на время. И за это время вы подготовитесь еще лучше. За столом повисла тишина. А потом Хэнкок захлопнул отвисшую челюсть и потрясенно уточнил: — Хочешь сказать — ты ходила по базе, называла всех братьями и сестрами, а сама в это время соображала, как бы там все покрасивее взорвать? Бр-р... Интересно, про Добрососедство ты тоже такое думала? Хотя, о чем я, ты же только что об этом говорила. Нора перестала ковырять раскрошенное в кашу мясо и бросила на Джона ироничный взгляд: — Никакого удовольствия я от этого не испытываю, поверь. Выглядит это мерзко, знаю. Но я всего лишь ставлю себя на место врага и просчитываю его шаги. До войны я примерно этим и занималась. Думала, как плохие парни, и пыталась их поймать до того, как они натворят что-то еще. — Почему ты завела разговор о войне с Братством, как будто тебя здесь не будет? — Ник, молчавший все это время, затушил сигарету и посмотрел на нее в упор. — Ты что — не уверена, что вернешься? — Ну да, — Нора с показным легкомыслием пожала плечами. — Каден придет к власти только через наши с Дансом трупы. Поэтому вторая вещь, о которой я хочу сказать — позаботьтесь о Шоне. Подземка сумеет его спрятать, но я не хочу тревожить Дездемону раньше времени. Вдруг все еще будет хорошо? Она рассмеялась, но шутку никто не поддержал. — Ужасно, — сказал Хэнкок с отвращением и почему-то посмотрел в тарелку, хотя болотник вышел весьма удачным. — Ты говорила, будет плохо, если туда не полетишь. Выходит, если полетишь, будет еще хуже? — Всегда лучше действовать самому, чем реагировать на чужие действия. Попробуйте маринованные яйца, по-моему, тоже ничего получились. — Скажи, что у тебя есть пара тузов в рукаве, — очень серьезно попросил Валентайн. — Конечно, — Нора слегка наклонилась вперед и понизила голос: — Богатый опыт общения с мудаками. Ну и длинный язык. Я попробую сделать так, чтобы ребята с «Придвена» немного по-другому взглянули на Кадена и его прихлебателей. Вспомнили о чести и других милых вещах. И если у меня получится, они хорошо подумают, прежде чем идти у него на поводу. Весь следующий день Нора не отходила от Шона, а прощаясь, крепко прижала его к груди. Когда она ступила на борт, «Придвен» гудел от голосов, словно высоковольтная линия — все ждали суда. Она сразу же позвала в каюту Хэйлин и Уэйса — своих главных агентов — и узнала, что известие о потере старейшиной памяти гарнизон в целом воспринял спокойно. Во многом из-за того, что Дин Фолькерт, который прилетел вместе с Дансом, во время разговора с Кейдом начал горячиться и довольно громко заявил, что память либо вернется сама, либо ее скоро восстановят в капсуле виртуальной симуляции. Главное в тираде доктора — то, что старейшине стоит немного поберечь сердце и нервы — бравые солдаты Братства пропустили мимо ушей. Возможно, это было и к лучшему. С Дансом они повстречались лишь перед самым трибуналом, у лестницы. Оба на миг замерли, потом по-уставному отсалютовали. И отправились на главную палубу хоть и плечом к плечу, но молча.