Серая птичка

С разбегу плюхнувшись в высокую траву и раскинув руки, Эйменель расположилась поудобнее, и, достав из кармана передника яблоко, откусила от ярко-красного наливного плода добротный кусок. Яркий, сочный вкус только что сорванного яблока был как нельзя кстати. 
 В этот день настроение Эйменель было приподнятым больше обычного; приготовления к празднику середины лета - самого пика, когда солнце ярче всего заливает своим светом поля Рохана - приводили ее в возбуждение. 
 Сегодня был необычный день: с самого утра девушки собирали яблоки - особый Роханский сорт, который поспевал не в середине осени, а в июне - и стирали одежду, чтобы на следующий день надеть лучшие наряды и лакомиться пирогами в обществе сверстниц, а, если повезет, угостить того, кто должен был стать суженым в этом году. Таков был древний обычай, и из года в год день Лита назначался заранее, чтобы городские девушки, вошедшие в год совершеннолетия, успели к нему подготовиться.
 Еще с самого детства Эйменель с упоением слушала рассказы матери о том, что именно в такой день та повстречала отца. Зимними вечерами, устроившись у камина, мать своей историей переносила маленькую Эйменель в теплый летний день, где девушки веселились и плясали в белых одеждах, смеялись и пели песни звонкими голосами, а в самый последний час перед закатом преподносили угощение тому из юношей, чье сердце было отдано той, которой в этот вечер удалось накормить его сладким яблочным пирогом. Нередко завистницы и соперницы могли помешать этому, подменив начинку, испортив тесто, или задумав еще какую-нибудь остроумную шалость. Если же все заканчивалось удачно, то это значило, что выбранный юноша стал нареченным мужем, и скоро пара сыграет свадьбу. В противном случае, согласно издавна установленным правилам, свадьба откладывалась на год - до следующего дня Лита. 
Белое платье, которое следовало надеть в этот день, обычно шили еще в день рождения девочки - навырост. Нередко это было и платье матери; как и в случае Эйменель. 
В семье Бальмервирдов платье хранилось в сундуке, и девочке настрого запрещалось доставать его. 
 Однако смышленая Эйменель, проследив однажды за матерью, узнала, где от нее прячат ключ. С тех пор иногда по ночам, когда все в доме крепко спали, изловчившись, Эйменель пробиралась за печь, забирала ключ, тихо кралась в комнату, где находился сундук, и, открыв его, часами разглядывала платье, которое казалось ей самой прекрасной вещью, что только могла существовать на свете. 
 Легкая, полупрозрачная белоснежная ткань была украшена серебристой тесьмой и жемчужным узором; маленькие бусины молочного цвета рассыпались по лифу и рукавам, чуть мерцая. Длинный подол украшала серебряная вышивка, складываясь в неведомые Эйменель руны и письмена. С раннего детства знавшая об эльфах, Эйменель представляла себе, что именно такие наряды носят прекрасные эльфийки, и мечтала о том, как в один прекрасный день наденет это платье.
 Наконец, этот день был близок как никогда. 
Лежа на зеленой траве, Эйменель представляла себе, как завтра матушка достанет наконец из сундука то самое платье, и, напевая вполголоса песню о благоденствии и плодородии в день Лита - главную песню праздника - наденет на нее. 
 Больше всего на свете Эйменель хотела видеть себя в этом платье. 
Ее даже не так заботило, что придется выбирать жениха, а впоследствии - и вовсе прощаться с привычной жизнью в родительском доме.
 Об этом она совсем не думала.
 Все ее мысли занимал наряд, желание надеть который было самой ее большой мечтой. 
Проведя рукой по траве и вырвав наугад несколько колосинок, Эйменель закрыла глаза и снова представила себя в мамином платье. 
- Для кого ты будешь готовить пирог? - спустила ее с небес на землю Лакира - дочь соседки, которой в этот день тоже предстояло быть участницей праздника. Лакира - стройная, улыбчивая девушка, поправив простое серое льняное платье, гармонировавшее с цветом ее глаз, присела рядом, и смотрела внимательно на Эйменель, ожидая ответа.
 Эйменель нахмурилась. Вот уже два последних года она не была изгоем среди сверстников, вдруг, словно по волшебству, обретя подруг и знакомых. Эйменель точно не знала, было ли тому причиной то, что мама стала одной из придворных, или что временами племянники короля Теодена были вхожи в их дом; впрочем, толку от них было мало - молчаливый Эомер, иногда приходивший после дозора, собеседником был не самым удачным и на все расспросы Эйменель отвечал всегда односложно, а непоседливая Эовин, прибегавшая то и дело по утрам, только опустошала все запасы провизии. Однако, все мысли Эйменель были заняты скорым праздником, и задумываться об этом она не хотела, не желая портить себе настроение. Ее вполне устраивало настоящее положение дел и новые друзья, какими бы они не были.
 Но даже в этом случае общение с Лакирой по-началу ее немного удивляло - в ранеем детстве они были заклятыми врагами и частенько дрались. 
Но то было в прошлом. Теперь Эйменель была взрослой дочерью из знатной семьи и невестой с приданым, с которой все считались. Это положение ее вполне устраивало. 
- Пирог? - задумчиво переспросила Эйменель, приподнявшись на локтях. В мыслях она была еще со своим платьем, белоснежным, словно первый снег в декабре. Лакира кивнула, теребя пшеничную косу.
 Эйменель насупила брови пуще прежнего и задумчиво потерла веснушчатый нос. Что ответить на этот вопрос, и что следует отвечать в принципе, она не знала, как и не знала, кому бы она хотела вручить кусок яблочного пирога. 
На самом деле, кандидатов на эту роль у нее не было. - Ну, давай, докладывай! - не унималась Лакира, веселыми глазами посмотрев на нее и в нетерпении потеребив за локоть, - неуж-то сам королевский племянник? Эйменель вскочила, удивленно вытаращившись на подругу. - Это еще с чего ты взяла? - Ну, как! Весь город об этом говорит. Молодой эорлинг целый год уже вокруг вашего дома ходит. Явно же неспроста, - словно нечто само собой разумеющееся, заявила Лакира. Эйменель потупила сперва взгляд, а затем, покраснев, словно то спелое яблоко, которое недоеденным так и лежало в ее руке, ответила: - Дудки. Он изредка к нам заходит из уважения к папе, и вообще, никогда ни о чем таком между нами и речи не было. Лакира рассмеялась. - Ну ты и далекая. Еще бы он стал заговаривать с тобой о таком. Мама вот моя говорит всегда, что это только раньше воины умели завоевать внимание дамы и первыми заводили общение. Сейчас-то они разве что мечами махать горазды, а при виде юбки краснеют и топчутся на одном месте, как дети. Так что, если так будет продолжаться, просидеть тебе в девках всю оставшуюся жизнь, - закончив поучительную тираду, Лакира шутливо толкнула Эйменель в бок. Та, недовольно покосившись на Лакиру, чрезмерные эмоции которой были ей в тягость, принялась развязывать ленту на волосах, что была вплетена в косу. Коса всегда ей мешала, и то и дело она распускала волосы, давая им свободу, хотя мать всегда настрого запрещала ей это делать. - При чем тут сын Эомунда? Он не простой воин. Он племянник короля, - попробовала возразить она, не понимая такого настойчивого интереса со стороны Лакиры. - А ты - дочь сэра Бальмервирда! Ваш род всегда был вторым по важности после королевской семьи. И все будут только рады, если вы породнитесь, - настаивала Лакира, не унимаясь. - И вовсе никто не слышал, что Эомер собирается жениться. - Зато ты собираешься выходить замуж. Этот праздник - тому подтверждение, - Лакира подмигнула Эйменель, кивнув в сторону собранных ею яблок. - И вообще, довольно разговоров. Мама уже натопила печь, пойдем лучше ко мне - как раз тесто, наверное, подошло, - вдруг вскочив с травы, Лакира потянула Эйменель в сторону своего дома, подхватив ее корзинку. Та даже не успела ничего толком ответить, как оказалась на улице, ведущей к жилищу семьи Лакиры. Успев все же развязать ленту, она подпоясала ею свое платье из голубого льна, выделив и без того тонкую талию. Длинные волосы цвета воронова крыла мягко рассыпались по плечам. - Эй, ты снова распустила их! Я же буду завидовать! - отреагировала Лакира, беглым взглядом оглядев подругу, - Вот бы мне так! Но мама не разрешает. - Моя - тоже, - шепотом сказала Эйменель, наклонившись к уху Лакиры. Девушки рассмеялись. Неспеша они шли по улице, тянувшейся от городского сада до самого замка; дом семьи Лакиры бым пятым по счету от замка, поэтому идти было прилично. День близился к концу. Бока невысоких деревянных домов, стоявших близко, словно пирожки на противне, припекало готовящееся к закату солнце. Прохожих на улице не было - горожане в этот час обычно наслаждались ужином, или же проводили свой досуг, занимаясь неторопливыми домашними делами. Воины из отряда, которому было приказано каждый вечер делать вылазку за город и следить за тем, чтобы городу не угрожала опасность в лице чужаков или же орков, которые в последние годы стали слишком часто уходить за пределы черных земель, примерно в этот час обычно возвращались домой. Обычно после таких вылазок Эомер навещал мать Эйменель, и захаживал ненадолго в гости - не часто, обычно, раз или два в неделю. Иногда он приносил фрукты и орехи, собирая их с деревьев, изредка растущих в степях. Идя под руку с Лакирой, Эйменель помнила об этом, и потому оглядывалась время от времени по сторонам в надежде увидеть знакомый силуэт. Она хотела предупредить Эомера, что сегодня ее в доме не будет - еще на прошлой неделе она договорилась с Лакирой, что перед праздником они будут вместе готовить пирог и переночуют в доме ее семьи. Впрочем, Эйменель даже не знала, необходима ли самому Эомеру эта информация. Слова Лакиры ее совершенно сбили с толку. Раньше она лишь изредка любовалась мужественным лицом старшего брата Эовин, которая была еще мала для того, чтобы обсуждать с ней такие вопросы, но достаточно догадлива, чтобы придумать остоумную дразнилку для брата - однажды Эйменель даже довелось ее услышать, правда, тогда она не придала этому особого значения. Но теперь все было иначе. Теперь она пыталась вспомнить каждый его визит в их дом. Теперь ей казалось, что за его односложными ответами крылось волнение, а за попыткой спрятать взгляд - влюбленность. И чем больше она припоминала подобных случаев, тем больше убеждалась в правоте слов Лакиры. Так что, когда девушки уже почти дошли до дома и когда из-за угла появился всадник, повернувший в сторону замка, Эйменель уже твердо была уверена в том, кому отдаст свой пирог. Именно он и появился на их пути, и Лакира остановилась. Девушка отпустила руку Эйменель и поклонилась, опустив голову, как того требовали правила согласно ее положению в обществе. Лакира была из богатой семьи городских торговцев, хоть и всегда старалась умолчать об этом. Достатка ее родителей вполне хватало, чтобы одевать дочь так, если бы она была приближенной к королевскому двору, и, не чувствуя недостатка в общении и внимании со стороны сверстников, Лакира всегда просто общалась и с детьми местной знати, и с дочками прачек. Эйменель ее простота привлекала. Ее мать, впрочем, была против этого общения, но, видя, что друзей у дочери и без того немного, не слишком мешала их взаимной тяге друг к другу. Слегка покраснев при виде Эомера, остановившегося перед девушками, Лакира выпрямилась и спрятала руки за спину, покосившись на Эйменель. Та, постаравшись скрыть волнение, сделала шаг вперед. Завидев девушек, Эомер спешился - внимательно наблюдавшая за ним, Эйменель увидела, что на ней он задержал взгляд чуть дольше положенного. Уже точно не сомневаясь в своем выборе, она улыбнулась, решившись первой, по совету Лакиры, начать разговор. Но вот, с чего именно следует начать, она не имела совершенно никакого представления.