Серая птичка

Раннее утро. Наверное, это одно из самых прекрасных времен суток. Потому что именно в это время все еще можно услышать пение соловьев, уже давным-давно прижившихся в роще неподалеку от Эдораса - их звонкие трели в сочетании с только начинавшим заниматься розовым заревом рассвета всегда казались девушке самым прекрасным из всего, что вообще может происходить в природе. В такое время луна еще не успевала погаснуть с последней надеждой на продолжение времени своего правления, мерцая в нежном луче еще не успевшего разгореться солнца, а небо с каждой минутой принимало новый оттенок синевы, все светлея, меняя свой цвет с чернично-черного на насыщенный голубой. Ради того, чтобы увидеть все это, Эйменель уже по привычке вставала еще затемно, и тихонько, чтобы не разбудить никого в большом доме, пробиралась к выходу, немедленно направляясь к самой высокой, но почему-то заброшенной и полуразваленной башне - сооружение находилось на окраинах Эдораса, поэтому идти было прилично. Встречать рассвет - для Эйменель это была одна из тех привычек, к которым человек привязывается с самого детства. Тогда, в двенадцать лет, она впервые нашла эту башню, и с тех пор это стало чем-то вроде ее тайны. И даже теперь, когда леди Эйменель Ларвин Бармервильд уже давно не была той маленькой двенадцатилетней девочкой, она все равно не изменяла полюбившейся привычке. Разумеется, о существовании этого заброшенного строения в Эдорасе знала каждая собака, но кому еще вздредет в голову забираться на самый верх только для того, чтобы послушать соловьев на рассвете? Умы горожан слишком заняты житейскими проблемами, чтобы в их головы могла прийти такая мысль. А если бы идея о подобном времяпровождении с утра пораньше и посетила бы голову кого-нибудь из них, то он бы ее немедленно выбросил вон, быстро подумав, например, так: "Какая чушь, надо же до такой чепухи додуматься. Заниматься подобной ерундой может только какой-нибудь умалишенный, а я, между прочим, здравомыслящий и достойный житель Эдораса, и таким, как я, даже не пристало думать о чем-нибудь вроде этого." А еще ходили слухи, что в тех окрестностях есть привидение. Конечно, никто не знал историю о том, как оно там появилось, но бродяги часто рассказывали, как в часах ближе к утру видели темный силуэт молодой девушки, бродившей по развалинам. В общем, кроме Эйменель к той башне больше никто не ходил, поэтому девушка могла с удовольствием забраться прямо по полуразрушенной стене, пристроиться насколько можно повыше и наслаждаться одиночеством, наблюдая за всей вышеописанной картиной. А еще в такой момент Эйменель любила представлять, что она маленькая, серенькая птичка, спрятавшаяся где-нибудь среди камышей, которую практически невозможно увидеть невооруженным глазом. Птичка, которая может улететь куда-нибудь настолько далеко, насколько даже не могла себе представить девушка, которая никогда в жизни не уходила дальше границы Эдораса, кою обозночали несколько огромных валунов, притащенных неведомо кем и неведомо когда. Наверное, камни здесь стояли еще с тех времен, когда Аулэ только сотворил песнь, с которой появились перворожденные, но у горожан на этот счет были свои соображения - больше всего им нравилась байка про то, что эти камни когда-то были самыми настоящими троллями. А еще Эйменель частенько воображала, что эта маленькая птичка умеет выводить звонкие, витиеватые трели, которые разносились бы звонким эхом по Роханским равнинам, и все, кому бы доводилось услышать ее песни, обязательно думали бы, что эта птица, должно быть, выглядит так же прекрасно, как и поет. Примерно так думала Эйменель, когда в одно такое очень раннее утро точно так же сидела на одном из полуразвалившихся камней - занятие, несомненно, опасное, потому что этот самый камень едва ли держался на обрыве стены. Однако, леди, которую теперь уже с трудом назовешь юной (ведь всем известно, что девушки вроде нашей Эйменель, которым идет восемнадцатый год, совсем не любят, когда их называют "юная леди"), нисколько не волновалась по этому поводу, потому что с этой точки было лучше всего видно, как поднимается солнце из-за горизонта. Небо уже потихоньку стало окрашиваться в нежно-розовый оттенок - словно художник случайно разлил акварельную краску на полотно, и она теперь постепенно разливалась густыми кляксами по всему небосводу. Рог уже давно умолк, Да и где сейчас наш всадник? Конь его вернулся в полк, Новому бойцу напарник, - запела девушка, совершенно не опасаясь того, что ее может кто-нибудь услышать. Да и кому может понадобиться лазить по этим развалинам в такой час? Правильно - никому. Поэтому Эйменель ничто не могло помешать продолжить: Арфы песен не споют, Лук и стрелы позабыты. Пламя то не подожгут. Где все земли плодовиты?* - ее звонкий голосок отталкивася от каменных стен, и раздавался эхом по всей равнине - совсем как у той маленькой серой птички, которой она хотела быть еще несколько минут назад. ***** Еще со вчерашнего вечера Эомеру совсем не нравилась та компания, в которую его затащили против собственной воли его же воины. И почему если он, как главнокомадующий своим полком, может управлять несколькими тысячами воинов, то какого Мелькора он не смог воспротивиться натиску всего пары каких-то роханцев? Наверняка потому, что эти самые рохирримы являлись его... хммм, товарищами? Наверное, так называются люди, с которыми ты бьешься далеко не в первой битве бок о бок против противника. Похмелье мешало сосредотачиваться на каких-либо определенных мыслях, и вызывало жутчайшую головную боль, поэтому племянник короля Теодена постарался не думать ни о чем вообще. Как ни странно, именно эта задача оказалась самой сложной. Вся причина была в том, что он, как бы это выразиться... Очнулся после одного, так называемого крайне веселого празднества (повод для проведения очередной попойки мог быть абсолютно разным - но, как ни странно, Эомер совершенно не помнил, с какой стати была затеяна вчерашняя)в каком-то не очень приветливо выглядящем переулке. Скорее всего, где-то на окраине Эдораса, потому что дома вокруг были построены очень уж просто. Узенькая мощеная улочка, по которой после недолгих раздумий решил идти Эомер (она показалась ему наиболее безопасной из-за того, что выглядела чище, чем все остальные), была освещена всего тремя факелами, находившимися на довольно большом расстоянии друг от друга. Не смотря на то, что на небе уже проявлялись признаки скорого рассвета, вокруг было все еще темновато, и, если признаться, факелы эти плохо спасали ситуацию. Едва не подскользнувшись по причине не совсем отличного самочувствия, рохиррим разбавил царившую вокруг тишину парочкой отборных ругательств. Хотелось пить, а для этого надо было найти кого-нибудь, кто не спал в такую рань - Эомер был слишком горд для того, чтобы беспокоить мирных подданных своего дяди среди почти что ночи с такой элементарной просьбой. Так что, по причине этого упрямства (истинной черты чистокровного рохиррима) Эомеру пришлось блуждать по этой самой улочке еще долгое время. Достаточное для того, чтобы она успела закончиться, уперевшись в старую и полуразваленную, но высокую башню. Эомер прекрасно знал, что когда-то это было смотровой площадкой для обнаружения врага - так давно, что добротно построенная башня успела превратиться в руины. Как ни странно, никаких отвлетвлений и прочих переулков улица не имела, поэтому у рохиррима было два пути: либо повернуть назад и снова пройти ровно столько же, скольно он прошел (к слову - улочка была довольно длинной), либо забраться внутрь с тем, чтобы спокойно доспать полагавшиеся для сна часы нормальному человеку. Авось, и мерзкое похмельное состояние пройдет. Как ни странно, вторая перспектива пугала воина гораздо меньше, чем первая - не в первый раз ему приходилось ночевать под открытым небом (а в этом варианте оно оказывалось не таким уж и открытым), и поэтому, не долго раздумывая, Эомер решительно преодолел то расстояние, которое его разделяло от входа в башню. В башне оказалось довольно темно, но достаточно сухо, и при желании в меру привередливый рохиррим (коим Эомер и являлся) вполне мог обустроиться. Свет еще очень слабо помогал Эомеру увидеть то, что его окружало - слабые, нежно-белые лучики едва начинали пробиваться сквозь щели в стене. Зато было видно, что пыли здесь достаточно - ее маленькие крупинки мерцали в этом совсем незначительном количестве света, создавая вокруг атмосферу призрачности. Не к месту Эомеру вдруг вспомнились рассказы о том, что где-то в этих окрестностях бродит приведение. Но, мгновенно решив, что подобные мысли - не иначе, чем последствия бурно проведенного вечера, Эомер принялся обустраивать свое будущее спальное место. Ну, как обустраивать - в любом походе воину служил постелью лишь его плащ. Так что, как раз в тот момент, когда откуда-то сверху совершенно неожиданно стал доноситься высокий и звонкий женский голосок, который как ни в чем не бывало пел песнь Рохана, воин уже почти спал. ****** *Собственный и слегка вольный зарифмованный перевод маленького кусочка из песни Рохана.