На книжных полках светло и пыльно

Освальд начинает понимать, что конкретно влип, когда десять минут не может отвести взгляд от тонких, как у паука, длинных пальцев Эда, перебирающего книги в домашней библиотеке Кобблпота. Его пальцы порхают над корешками книг, а сам Эд периодически вздыхает: мол, как можно настолько небрежно относиться к собственной библиотеке, Освальд? И Освальд с ним, конечно, согласен, но сосредоточиться на этой мысли не может — он сейчас вообще не способен думать ни о чем другом, кроме того, что у Эдварда, оказывается, очень красивые руки. И сам он тоже… красивый. Почему-то осознание этого как-то особенно сильно бьет по голове и путает мысли. «А Эд, и правда, очень красивый». Даже, наверное, слишком красивый. Иначе почему у Освальда вдруг перехватывает дыхание при одном только взгляде на него, а сердце стучит быстро-быстро, словно в самом деле пытаясь вырваться из груди? То, что в Эдварде он нашел родственную душу, Освальд понял сразу же, как только этот странный и отчего-то до невозможности притягательный библиотекарь переступил порог его дома. Раньше он притягивал, конечно, в основном только и исключительно неприятности, а теперь почему-то начинает притягивать и Освальда. Или Освальд просто самая большая неприятность в его жизни? Вот и притягивается. Но найдя в Эде родственную душу, Освальд не ожидал, что может найти и что-то… большее, чем дружбу. Эд — его лучший, самый близкий и, чего уж там, единственный настоящий друг в этом мире. А Освальд ведь никогда прежде ни с кем не дружил, ему просто неоткуда знать — нормально ли это, так сильно каждый раз выпадать из реальности при виде друга? Нет, нормальным это определенно не было, но… Эд по-прежнему рядом, и от этого жизнь самого Освальда кажется чуть более счастливой. Эд рядом. Освальд счастлив. И подолгу не может отвести от него взгляд, будто не в силах поверить в то, что такой человек, как Эдвард Нигма, действительно остается с ним, действительно рядом. Чем Освальд заслужил такое счастье? — Эд, я… Мне нужно сказать тебе что-то очень важное и… — Освальд обрывает себя на полуслове. Сказать что? Что он не может не смотреть на Эда? Что он счастлив, когда Эд рядом, и ему этого, разумеется, более чем достаточно, однако… Однако глупое сердце все равно надеется на большее? Что Освальд никогда раньше и не думал, что в мире вообще существуют такие замечательные и удивительные люди, как Эд, и он безумно, безумно рад, что Эд существует в его жизни? Потому что сказать это — значит, признать, что Освальд надеется на большее. Признать, что глупый-глупый Освальд хочет ответной любви?.. Сказать это — значит, рискнуть всем ради призрачной надежды на взаимное счастье. — Да, Освальд, конечно. Что ты хотел сказать? Сказать это вслух равносильно тому, чтобы в одночасье разрушить все, что осталось важного в жизни Освальда. А не сказать — предать самого себя и вот эту самую призрачную надежду. — Думаю… сейчас неподходящее время. Может быть, обсудим все за ужином? У меня, в восемь. — Ужин? — задумчиво переспращивает Эд и смотрит на Освальда так, будто совершенно точно знает, что именно Освальд хочет ему сказать. Или не сказать. — Да, отлично. С меня вино. Освальд уверен, что после этого ужина для них двоих все изменится раз и навсегда. Но вот в лучшую ли сторону?