Плантагенеты

Тусклые унылые лучи, отбрасываемые жалким огоньком светильника, позволяли разглядеть ужасы темницы. От остального подземелья ее отделяла низкая каменная перегородка с проломом, служившим входом, так как двери в ней не было. Перед тюфяком висело оловянное распятие, сбоку лежало рваное покрывало, а на нем четки. Возле стоял глиняный кувшинчик с водой, наполняемый раз в день, а также ивовая корзинка с небольшим хлебцем и маслом для светильника в бутылке. Да, велика милость! По крайней мере, французы голодом их уморить не хотели. О, такой разительной и внезапной была перемена! Племянница князя Московского Иоанна, суженная цезаря английского, выросшая в богатстве, неге и холе, состоящая в родстве со знатнейшими домами — и она внезапно превратилась в узницу, мертвую для мира, обремененную цепями, вынужденную поддерживать жизнь дорогого ей человека скудными крохами? Подобная перемена казалась столь немыслимой, что поверила на минуту, будто стала жертвой какого-то страшного видения. Но оно длилось, длилось, убеждая, что такова действительность, — и все же не до конца. С утра пробудилась от невыносимого жара, Ричарда съедал внутренний огонь. Он впал в беспамятство с первых же дней недуга, но если поначалу, наверное, ещё изредка выходил из забытья, то теперь вовсе нет. Была рядом, и, едва начинал шевелиться и стонать, садилась к нему и брала в свои руки его пожелтевшую истончившуюся ладонь. Еще дни назад, оторвала полосы от своего, некогда блистательного наряда, давя стеснение, омыла раны. Увы, ничего хорошего это не дало. Как устала быть сильной! То ли от холода то ли боязни, рыдала, утыкаясь ему в плечо, слишком детски, слишком беспомощно — так щенок жмётся в инстинктивном поиске защиты. Проходили некоторые часы, и, находясь близко, Ульяна всматривалась горящее лицо. Для чего их свела судьба? Она невольно попыталась разгадать тайну этого человека, в своем характере непостижимым образом сочетающим и милость, и невероятную, ледяную твердость. Дерзко упрямый, надеялась, что осилит эту пакость. Глупая девчонка, что она фантазировала, кому врала? Дела обстояли из рук вон плохо, кровь из горла брызнула ей на шею, адской лавой обжигая кожу. Обхватила государя, но выпустила быстро, ибо тот в судорогах зашелся, изо рта выплевывать жижу алую пытался и глаза закатывал, персты скрючились, откуда-то изнутри рык шел. Летник сняла да и застыла, в кармане мешочек с травами найдя. Помнится, как бабка, ведьма старая, о женихе латинском узнала, ей все совала. Уля испугалась, уже рот открыла, чтобы велеть постельнице: кинь, мол, в печку — черные знахари так колдуют для пагубы роду христианскому — однако что-то остановило ее и заставило принять дар. И не любопытство, неясное предчувствие владело ею тогда. Ныне обрела, и сразу схватилась за сердце: «А коли худой он, вот, всыплешь отай в питье иль омовение, с таким наговором…» Голову Ричарда приподняв, в уста мутное зелье влила. Пусть небо падет за это решение, все лучше, чем качаться каждый день в утлой лодочке: доплывет до утра следующего дня или нынче швырнут ее англы в келью монастыря. Она припомнила совет матери, изведавшей тоску, опалу, и звонкий девичий голос бился птицей о решетку — домой, туда, где леса и степи необъятны, а воля, единение силы, смелости и удачи, окрашивает в мягкий розовый цвет, темную чащу хвойного бора осыпает красными, ярко-золотистыми, лиловыми, шелково-белыми цветами… Она испустила крик — супруг затих, обмякнув чертами. Еще несколько мгновений, словно сквозь шум накатывавших волн, находила угрожающую, мучающую рассудок тишь. Потом вдруг почувствовала отвратительный приступ тошноты и, потеряв сознание, рухнула на каменный пол. Странно, в этом угасании Йорк виделся ей почти молодым. — Так значит, корона Англии бесследно исчезла? — поглаживая кончиками пальцев ножку кубка, стоявшего на подлокотнике его кресла, вопрошал лорд Стэнли. Он мнил себя уже хозяином. Консорт, о таком даже не мечтал. Ничто не препятствовало их армии войти в город, занять дворец и аббатство. Иначе стать не могло, хорошо знал свою дорогую женушку. Боль от утраты единственного сына затмилась фанатичной верой в предначертания. Распространение волнений в народе и, наконец, триумфальный въезд — всё говорило о том, что женщина эта никогда и никому не даст загнать себя в угол, не постоит ни за какой ценой, не проявит ни нерешительности, ни легкомыслия, и твёрдой рукою возьмёт то, что почитает своим. Маргарет — единственный наследник Ланкстеров! Встреча их не была горячей, хотя побежденные открыто не бунтовали. Елизавета Старшая дала оммаж исключительно из ненависти к деверю. Хитра… С упомянутым выше своеобразным юмором, ему свойственным, немедля подумал, что Господь, сперва ослепив блеском, а затем одарив прозрением, не сыграл той же шутки с душой несчастной, так и оставив её бродить впотьмах. Сложнее, как поступить с Норфолком, не щепка какая-то, нельзя от него просто избавиться. И корона, что делать без нее? Пока бряцанием оружия внушали трепет, но придет час и спросят, кто помазанник Божий? Однако пока время за них. Новым хранителем, допущенным ко двору, был старик, и выудить из него что-либо на сей счёт было не проще, чем выловить прошлогоднего утопленника в водах Темзы. Среди знати обсуждение сплетни шло пока шепотом, однако уже более громким, чем пару недель назад; ещё неделя — и они заговорят в голос. — О чем Вы думаете сейчас?! Алчные шевалье разорили нас! — взвизгнула Маргарет. На ней было простое черное платье, то, которое она носила каждый день двадцать лет. Богатая леди, правительница, не изъявляла чрезмерной любви к пышным одеждам и украшениям, лишённая этой слабости женского пола так же, как и многих иных. Ее безумие очевидно, жажда мести застилала все, и Стэнли вдруг представил, что отдал бы довольно многое, чтобы вернуться в те годы, когда он мог позволить себе роскошь скучать на советах. Ковырнул заусеницы, наблюдая за своей разгневанной фурией. Он ничего не сказал, и это был самый лучший ответ. Союзники, французы, вместо того, чтобы выдать пленного Йорка, еще торговались за него! Дорого, дорого будет стоит наглый узурпатор. Епископ пуще прочих шумел и топал ногами, уверяя, что грамота о скорой казни Ричарда так же истинна, как Священное Писание. — Полагаю, все слышали, любезные? — обратился войнам, которым явно осточертели эти хождения вокруг да около.