Плантагенеты

Наконец, здоровый организм Ули справился с болезнью. Внутренний жар, паливший ее, уменьшился, бред прошел. Больная пришла в себя. Снился звучный, хриплый, глубокий голос короля, чувствуя тепло присутствия, не понимала, как продержалась вдали от него так долго. Она полулежала на куче подушек, вытянув руки вдоль одеяла, бледная, как полотно, с мокрым от пота лбом, и напряжённо улыбалась ему снизу вверх обкусанными губами. На ней была одна только сорочка и сверху укрывал мужской дорогой плащ, прижималась щекой к ласковой, нежной ткани. В крепости чувствовала себя твердой, полной достоинства и готовой встретить любой исход, который судьба — или Англия — припасли для нее. Венец златой идет рядом с ней, это отчетливо ощущала, и в нем собиралась черпать силы. А чего они ждали? Слез и униженной мольбы? Но теперь, теперь она дома, с супругом законным. Краска волнения заливает ее щеки, как сердце колотится часто-часто. Строгость, даже суровость была в этом человеке с дальновидной и рассудительной добротой, не позволяющей сильным обирать и уничтожать слабых. И милостив, и добр, и безжалостен — всё в одно и то же время; и это всегда было в нём, но после оглушительного падения, ярче сознавал свою цель и шёл к ней, не видя преград, соединение достаточно непохожих качеств выделялось особенно сильно. Виделись очень давно, в замке, когда рана его разболелась лежал такой бледный, слабый, исхудалый, сколько раз она украдкой смотрела на него! Ланкастеры возомнили, будто сдатся без боя? Больше того — думали, сдаст свою царицу?! Рассказывали, точно указывал на слабые места вражеской стратегии и без колебаний отвергал предложения, которые действительно являлись пустой тратой времени. Нищим, убогим вон помагает, привечает, ходатайствует, толпы идут, мальчишку слепого в худой одежке лично наблюдала утром. А если возненавидели, причиной тому — кесарьское происхождение, безрассудная храбрость на полях сражений. В защиту ей приставлены двое молодцев — Кэтсби и француз, передававшие все это. — С Его Величеством будет хорошо? — спросила, когда рыцари опомнился и начал отдавать заметавшимся слугам распоряжения. Ее хотели услать, мол, поле брани не для женских очей, она была благочестива настолько, насколько может и должна быть благочестива жена государя. Но характер брал свое, неистовый, рьяный, горячий — слишком ждала и терпела, чтобы ехать куда-то, прятаться. Ныне так, как только и должно быть. Все или ничего! Неласково ответил ей Ричард. Мрачный, кривоватый, и, тем не менее, и на врагов налетал на мощном боевом коне, и сметал их, как ураганом, и сбивал в кучу, как ягнят перед львом, и фехтовал лучше всех, с желтою кожей сухого лица, на котором выдавался нос. Его большие очи странно полыхали. — Вы ослушались, Миледи… — тихо произнес, и на этом, казалось бы, все должно было наконец кончиться. Но только Ульяна, высокая девушка, яркий чужой цветок, сомкнула уста, а потом разлепила их и сказала: — Нет. Её нрав, её смелость, то, как надменно вздёргивала подбородок даже в детстве, когда её бранили, то, как не плакала, какой она была юркой, своенравной, нетерпеливой, даром что положение делало её зависимым существом, — всё это в ней, было ею. — Горбун! Калека! — изливалась, ощетинилась, раздутые ноздри, багряные пятна на лбу. Ричард не любил ночевать в дороге, встал невыспавшийся и раздраженный: шея, как и следовало ожидать, затекла и полдня потом болела. На военном совете говорили о деле, спорили до хрипа, кому-то предстояло вести в прямую атаку и в запас. Всегда относился к молчаливым играм среди своих придворных довольно чутко, призвал к вниманию и постучал пальцами по карте, развёрнутой на столе. Быть просто воином, просто полководцем, мыслящим расчётливо и трезво и не кидающимся грудью на жерла камнемётов. Он должен был заманить в недра своей армии и удерживать их там до полной потери боеспособности. На случай, если они вырвутся из западни, нужна охрана, прикроющая тылы его левого фланга. — Проще игры в мяч, — ухмыльнулся Нортумберленд. — И пикнуть не успеют, как втопчим их землю. И тут появилась чужестранка. Дочь варваров, не знакомая с этикетом. Открыто обнаруженное к ней нетерпение привело в неистовство. При всех своих пороках «У» обладала большой смелостью и кричала, что не даст спуску. Непонимание деликатности претило в ней, а внутреннее содержание ценил больше привлекательной оболочки. Ему аккуратно напомнили, что это совсем девочка, из далекой страны, и еще не освоилась со своим новым, замужним положением. Ослепил бы себя добровольно, признай интерес. У него была покойница Энн, и не должно смущать, только одна женщина может быть женой мужчины, все остальные сестры его. К счастью, пока не заметил, что именно для него происходит. Да, весьма зол, оскорблен и велел остаться. Она держалась лучше иных рыцарей и нужны такие, очень хорошие, с искрой, жарким сердцем, правотой. Лежала перед ним сломленная, умирающая, чудовищно некрасивая, с тяжёлыми синяками на пепельно-сером лице, с грязными спутанными волосами — а он глядел на неё без всякого брезгливого страха, ужаса или негодования. Выйдя из палатки, ощутил сухой ветер на лбу и поёжился, найдя противоречия между холодом пустынной ночи и только что пришедшей ему в голову мыслью. До рассвета было ещё далеко, лагерь спал — нигде не виднелось движения, и огни сторожевых костров горели ровно, как всегда. Поразительная чувственность русинки удивительным образом гармонировала с внешним порядком Йорка, кипящими внутри страстями. Дулась, дулась, но и остыла. Тень промелькнула, выпорхнула из шатра цезаря. Ах, да кого же посмотрела? Атаковали внезапно. Знали, знали черти местоположение! Сидели у них буквально под боком, открыли ланкастерские артиллеристы и лучники, отчего поле в туман заволокло дымом, а видимость вообще приблизилась к нулю. И, надо же, впервые обменялись больше чем двумя словами. — Назад! — гаркнул на неё Ричард, и отскочила, расширенные глаза уставились на торчащую рядом стрелу. — Уилл, Гийом, проводите… Его щит вздрогнул и загудел, поймав очередную стрелу, Ульяна, взвизгнув, шмыгнула, как мышь, обратно в укрытие. Основую часть увели, как и задумали, меньшая, стиснув зубы, послушно следовала за королем, твёрдо решив не опозориться перед неутомимым вождём, ведшим их в атаку. Лишь более опытные и старые, страшась поражения, бормотали что-то о каре Господней. Их требовалось срочно успокоить, поднял коня на дыбы. Конечно, вырвутся из ловушки и сами захватят в «воронку», которая стянется всё более плотным кольцом вокруг Тюдора, сжимая ряды всё больше и больше и делая их всё более и более тонкими. Рука, сжимавшая рукоять меча, побелела, а на скулах заиграли желваки. Сидел как влитой, лицо его казалось ледяным, но под ледяной маской горел огонь.