Огненная чайка

      Сижу на крыше, ласкаемая бореем. Внизу город подмигивает мне огнями вывесок и уличных фонарей, поёт уличными бродягами, манит ароматом горячего супа и горячего шоколада. А сверху холодно и одиноко. Спину подпирает ржавая дверь, по бокам кирпич. Всё исписано графити.       Мокрые и спутанные волосы лезут в лицо, подводка размазалась, косуха не греет. Я подвываю холодному осеннему ветру:

Привет, ночь, моя старая подруга, Я пришла вновь побеседовать с тобой. Видение незаметно подкралось И оставило свои семена, пока я спала.

      — Тебе это знакомо, не так ли?       Чётко очерченный профиль, острый нос и русые волосы, собранные в хвост. И гитара, ярко-чёрная, новенькая и блестящая.       — Умеешь? — спросила я.       — Нет, — ответил он.       — А я умею. Дай сюда.       Я взяла у него инструмент и принялась наигрывать.       — Можешь прекратить? — взмолился он. — Я не люблю эту песню.        — Почему?       Он грустно улыбнулся и посмотрел своими зелёными глазами на меня.       — Когда-нибудь я тебе расскажу.       От него пахло бензином и серой. Он был огнём. А я так, головешка.       — Ты не из здешних, да? — спросил он.       — Здешняя, — проворчала я. — Даже более здешняя, чем ты.        — Что ты имеешь в виду?       — Этот город блеклый, как будто с винтажного фото. А тебя словно цветными мелками нарисовали.       — Забавно, я думал совсем наоборот.       — А думать наоборот вредно. Ты же не житель Зазеркалья, верно?        — Ты странная… Не из деревни, случаем? Напоминаешь мне одну девицу.       — Я с фермы.       — Ещё лучше.       Мы замолчали, каждый о своём. Ветер утих, листва умолкла. Стало вдруг как-то тихо. Парень встал и собрался было уйти.       — Останься, — неожиданно для самой себя взмолилась я. — Я сойду с ума, если пробуду одна хоть минуту.       — И снова я думаю наоборот, — хмыкнул парень. — Ты не одна, с тобой ведь ночь. — Я сделала страшные глаза, и он осёкся. — Так и быть, останусь.       Он сел поближе. Несмотря на то, что мы не соприкасались, я чувствовала тепло его тела. И мне хотелось прижаться к нему, но я знала, что, сделай я это, и он бы тут же ушёл и никогда не вернулся.       Он бренчал на гитаре песни, как он сам мне сказал, норвежской певицы, и даже пытался петь. И мне сразу же сделалось холодно, и я даже почувствовала запах хвои, костра и тёплого молока. Закрыла глаза и почувствовала мелкие поцелуи снежинок, падающих и кружащихся в каком-то безумном танце, услышала вой далекой вьюги, а дыхание превращалось в пар.       — Холодно, — выпалила я, стуча зубами.       — Ты издеваешься? — спросил он. — Сейчас +15.       — Это от твоих песен, — сказала я.       — Что, настолько очаровал? — усмехнулся незнакомец. — Играю я посредственно, прямо скажем. Пою ещё хуже. Мне в школе говорили, что мне медведь на ухо наступил.        — Меньше слушай их, — фыркнула я. — Тут не качество главное.       — Качество тоже имеет значение, — сказал он. — Надо просто уметь подбирать публику.       Он поставил сумку перед собой и принялся рыться в ней.        — Чего делаешь? — спросила я.       Он вытащил стопку тетрадей.       — Прощаюсь, — сказал он.       Достал зажигалку. Поднёс к бумаге. Сначала возник крохотный огонёк. Потом он распалялся, и уже через минуту на крыше распустился огненный цветок, освещающий наши лица и рождающий причудливые пляшущие тени. Рыжий, рыжий огонь, как мои кудри, как кирпич, как ржавчина на трубах, как уличные коты. Я подносила руки к огню, пока тот грел мои щёки и нос, дыша мне в лицо жарой, а в это время парень достал… сосиски! Сосиски на вертеле!       — Ты что, собрался сосиски тут готовить? — обалдела я.       — Почему нет? — Тот пожал плечами.       Он подбрасывал тетради, чтобы огонь не погас. Я, вздохнув, решила ему помочь и держала сосиски. Следом за тетрадями полетели книги, блокноты, газеты, ветровка. Снизу кто-то громко заржал. Соседка высунулась из окна и ругнулась на нас. Потом махнула рукой и скрылась.       — Готово, кажется, — неуверенно объявила я, глядя на обуглившееся мясо.       — Вот и отлично.       Парень выхватил одну у меня и отправил в рот.       — Ошень вкушно, — прошамкал он. — Обяжательно поешь.       Я откусила от одной. Явно перегорело, но в целом на вкус неплохо. Думаю, с кетчупом и специями было бы очень даже недурственно. Мы жевали и смотрели друг на друга, улыбаясь и смеясь, как дети в парке аттракционов, наши щёки покраснели, и глаза хитро сощурились. Казалось, ещё немного, и на его щеках выступят веснушки.       Тем временем от стопки тетрадей остался тёмный пепел, который развеяло ветром. Как будто стая чёрных ворон. Жители верхних этажей не остались равнодушны к такому дивному зрелищу, и вскоре нам пришлось убегать от того же деда с метлой, к которому прибавилась мастерски ругающаяся бабка.       Мы убегали, но не смеялись. Только улыбались с заговорщиким видом. И я поняла, что этой ночью мне было очень-очень весело.