Огненная чайка

      Класс, залитый солнцем. Блики гуляли по золотистым партам, освещали доску, исчерченную мелом, раскрытые страницы книг на учительском столе и деревянный пол, и заставляли пыль сиять. На подоконнике сидели птицы и весело щебетали. Цветы тянулись к солнцу, роса на тёмно-зелёных листьях блестела. Недалеко от стекла качались на ветру цветущие ветки, шумели зеленью, сыпали семенами. Пахло новой бумагой, лавандой и деревом. Воздух был так горяч, что вдыхать было больно. Вот он, солнечный цветастый май — месяц пустеющих классов, лениво протекающих уроков, ярких маек, загорелых плеч и физкультуры на улице, больше похожей на весёлые игры.       — Май мне кажется самым лучшим месяцем. Я бы хотела, чтобы у меня было такое имя.       Она стояла, облокотившись о подоконник. Её косы были растрёпаны, торчащие волосы сияли в солнечном свете, делаясь похожими на ореол.       — Прогуливаешь физкультуру?       — Мне сегодня совсем не хочется гонять в мяч. Мне хочется уехать куда-нибудь в лес, где много прохлады, зелени, запаха листьев и травы и кленовый сок.       — Разве тут есть лес? Это же выжженная пустыня, наш город — жалкая попытка сотворить оазис.       — Я переписываюсь с девочкой из другого города. Он окружён лесами, и их класс постоянно устраивает походы и купается на пляже. Она присылала фотки. Очень зелёный город.       — Если их город зелёный, а Эвер-Порт синий, то наш…?       — Наш жёлтый. Цвета пыли.       Пыль поднялась и закружилась, унося с собой всё, закрывая небо, превращая город в пустыню, сравнивая дома с землёй. И меня она куда-то понесла на своих крыльях, и как бы я не брыкалась, вырваться я не могла.       Кларисса сопела рядом. Белая ткань одеяла вздымалась и опускалась в медленном ритме. Было душно, как будто она заполнила всю комнату своим равномерным дыханием. Я посмотрела на часы. 05:30. Ненавижу это время.       Я подошла к окну, раздвинула шторки, открыла форточку. Поток тёплого воздуха ворвался в комнату. Посмотрела вниз, и мне показалось, что я увидела кудрявую сгорбленную тень.       — Эй, Джо, куда это ты собрался с пушкой? — вполголоса пропела я.       Я закрыла глаза, подставив лицо порывам сквозняка. Капало с сосулек. Хлопали крыльями птицы.       Где-то вдали заиграла песня. Тот же мотив, манящий, как игра Крысолова. Крысолов… Что-то было знакомое в этом имени. И это никак не было связано с детской сказкой.       Неведомая сила влекла меня на улицу. Я открыла настежь окно, вскочила на подоконник и спрыгнула на газон, увязнув в холодной жиже. Не заботясь ни о том, что я в одной ночной рубашке, ни о том, что я не закрыла окно, ни о том, что меня могут заметить, я побежала по садовой дорожке, оставляя за собой грязный след. Впрочем, меня не заметили: ни когда я пробегала под деревьями с молодой листвой и набухшими почками, ни когда я перелезла через забор, едва не ободрав подол сорочки.       Я бежала по улицам города, наполненная такой лёгкостью, словно меня накачали гелием, и мне хотелось улететь прямо в небо, невзирая на то, что я лопну в высших слоях атмосферы. Свет неона слепил меня, шум мотора оглушал. Я шлёпала по лужам, уворачивалась от летящих мне навстречу машин, грозно сверкающих фарами, обегала ночных прохожих. Мелодия прочно въелась мне в мозг, диктовала ритм моему сердцебиению, дыханию, сделалась моим серотонином. А всё остальное сделалось блеклым и незначительным, словно находилось по ту сторону монитора.       Очнулась я уже в заброшенном доме. Сквозь рваные кирпичи виднелось светлеющее небо с последними звёздами. На стенах смешивались надписи, рисунки, узоры, пол кирпичная пыль красила в рыжий.       Крысолов стоял передо мной, сверкая очками, глядя из-под чёрных волос. Мне подумалось, что он был очень похож на Ласку.       — Интересно, кто-нибудь жил в этом доме? — спросила я. — Он выглядит пустующим много лет.       — А ты как думаешь? — спросил он. — Кто, по-твоему, мог в нём жить?       Страшная догадка полоснула меня.       — Нет-нет, — помотала я головой. — Лучше бы он остался в моей памяти как загадочный дом, который всегда был таким.       — Первое впечатление — это, конечно, здорово, но вредно. Так не докопаться до самой сути.       Он подошёл ко мне и развернул к окну. Отсюда, с небольшой возвышенности, хорошо просматривался город. Сеть широких улиц и узких переулков, крохотные дома, похожие на спичечные городки, островки зелени, колыхающеся, словно водоросли — и всё это сияло золотым и синим. Я заворожённо смотрела вниз.       — Это тот город, который вижу я.        — Жёлтый. Ненавижу жёлтый.       — Но жёлтый очень красив. Цвет солнца. Цвет застывшей древней смолы. Цвет глаз Вечности.       — Но они у него янтарные. Это совсем другое.       — А какой цвет нравится тебе?       — Я не…       Снова заиграла песня. Она могла исполняться на самых разных инструментах, но мотив был тот же. Тогда почему я её не узнавала? Потому что исполнялась она совсем разными людьми. Крысолов — он и есть Крысолов. Хитрый, манящий, завораживающий. Джонатан не был таким. Джонатан был из тех, от самого присутствия которых становилось легче.       — Ваши правильно делают, что не скорбят по ушедшим. Они провожают их с радостью. Линии, что однажды пересеклись, больше не пересекутся.       — Он часто на меня смотрел, как будто что-то хотел сказать. Он знал слишком много, и это его в конце концов погубило.       — Думаешь?       Он протянул мне флейту. Пыльную, набухшую от сырости, но я её все равно узнала.       — Где ты её достал? — прошептала я.       Он загадочно улыбнулся.       — Что с ней надо сделать? — спросила я.       — А как думаешь ты? — спросил он.       Я поднесла её к губам. Как и ожидалось, вместо мелодии послышался только сдавленный свист. Но я упрямо продолжила, представив, что могу играть. Крысолов присоединился ко мне, наши мелодии слились в одну, обволакивая округу дуновением августа, ароматом уютных солнечных деньков, проведённых в тенистом саду, и ощущением безграничного счастья. Моя флейта рассыпалась пеплом, который тут же унёс ветер.       — Спасибо… — услышала я знакомый мне голос.       — Что я сделала? — спросила я у Крысолова.       — Освободила его, — сказала я. — Прямо сейчас в одиночной палате сиделка услышит сдавленный хрип и увидит уставшую улыбку. Скрипичный Ключ покинул катакомбы, влекомый твоей мелодией.       — Берегись, коллега, теперь мы соперники, — усмехнулась я.       Вдали заалел рассвет. Небо окрасилось в ярко-оранжевый.       — Видимо, я никогда не узнаю тайну, что он хотел поведать мне, — сказала я, обернувшись.       Но Крысолова уже не было. Я спустилась вниз, вышла из дома и побрела по улицам. Шёл весенний дождь. Первое марта. Я была первой, кто встретил весну.       — Привет, весна! — кричала я, прыгая и громко хлопая в ладоши. — Мы тебя заждались! Добро пожаловать, весна! Добро пожаловать!       Прохожие шарахались от меня, а я заливалась громким смехом.        Внезапно передо мной выросла Ласка.       — Ой, а вы откуда здесь взялись? — удивилась я.       — Не знаю, как ты, а я пришла. Ногами, — отчеканила Ласка. — И мне интересно, какая неведомая сила увлекла вас сюда. Голоса в голове? Маленькие зелёные человечки?       — Что за стереотипы? — притворно возмутилась я. — Вы же психиатр, как вы можете?       — Ладно, маленькая несносная девочка, — поморщилась Ласка. — Пойдёмте обратно в больницу. Отмываться будете и греться. И объяснять, что с вами случилось.       И всё-таки они очень похожи, Ласка и Крысолов.