Огненная чайка

      — Мы похожи на караван верблюдов. Пробираемся через пустыню верхом на верблюдах, прямо навстречу песчаной бури.       — С чего это такие ассоциации?       — Не знаю, просто на ум пришло.       А вот я знаю, почему. Она называет наш город желтым, миражем посреди пустыни. А мы, значит, бедуины с иссохшими глотками.        — Дать тебе воды? — спрашиваю я, косясь на автомат с напитками.       — Зачем? — пожимает она плечами, — Вода здесь отравленная.       Её лицо скрывает сомбреро, но я знаю, что на нём следы бессонницы. Уже тогда она находилась в невидимых цепях, а значит, и я.       — Почему на тебя Водонепроницаемая наорала? — спросила она.       Водонепроницаемой была наша учительница по истории. Даже в такую жару, как сейчас, она носила пальто, шляпку, перчатки и зонтик. Я представляла, как она прыгает по крышам, подхватываемая ветром, с зонтом, раскрытым, как парашют. Как Мерри Поппинс или Амевараши.       — Плохо написала сочинение, — сказала я, — Небрежно. Перепутала факты. Написала, что Черчилль был французским президентом, а НАТО — союз азиатских стран.       — Как же ты так? Это же общеизвестные факты.       — Я путаю. Я путаю аббревиатуры, фамилии политиков, термины, сражения. Я не могу начертить параллелипипед и написать формулу альдегида.       — В принципе, как и многие школьники. Эта Водонеприноцаемая придирается на пустом месте. Мокрая курица.        — Да ладно, не бери в голову.       — А я не могу не брать в голову. Рядом с ней всегда идет дождь.       — Если так, то мы бы ходили мокрыми.       — А вы и ходите мокрыми. А ты — особенно. Но замечаю это только я.       Он шел мне навстречу. Вдали мигала умирающая лампа перед тем, как совсем погаснуть. С подоконника свесились цветы, об окно бились мухи, гоняемые санитарами. Он шаркал ногами, обутыми в незашнурованные кроссовки, и весь казался каким-то понурым, выжатым, непохожим на себя.       — Никогда не хотела узнать, как звучит песня из ящика Пандоры? — улыбнулся было он, но тут же сник, увидев моё выражение лица.       Мне хотелось убежать, скрыться, спрятаться, но я осталась стоять. И то только потому, что ноги меня не слушались.       — Ласка говорила мне, что я пытался напасть на тебя, но я ничего не помню. Честно.       Я не шевелюсь, только смотрю на него исподлобья. В голове ни одной мысли, всё вытеснили эти страшные зелёные глаза.       — Не простишь? — удрученно спросил он.       — Я подумаю, — процедила я.       — Может, всё-таки скажешь, что я сделал?       Я развернулась и ушла. Меня колотило. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Направилась к мальчикам. Скорее всего, девочки у них. Легко открыла дверь, и на меня подуло сквозняком. Типичный летний ветер, горячий, похожий на песчаную бурю, обжигающий ноздри. На подоконнике были пахучие цветы, Ромео чесал покрасневший нос, но терпел ради друзей. Стены были изрисованы, залапаны отпечатками тоненьких рук. Наши с Эриком и Саймоном руки были вместе. Я горестно вздохнула, уколенная воспоминаниями. Услышав это, ребята, как по команде, обернулись.       — Зои? Проходи, — Ромео указал на место рядом с собой.       Блейн мастерил вертушечку, Клэр настраивала гитару, Кларисса листала сборник японской поэзии. Брайан просто сидел, уставившись в одну точку. Мариам разворачивала фруктовый лёд. Мы приветственно кивнули друг другу. Я этим самым поздравила её с возвращением, а она поблагодарила.        — Че так официально? — обратилась я к Ромео.       — Что с тобой? — спросил Блейн.       Меня по-прежнему трясло, ладони вспотели и стали холодными. Ромео взял в руку мою ладонь.       — Холодная, — констатировал он, — И мокрая.       — Да ладно? — съязвил Блейн, — Уж без тебя-то она бы никогда не догадалась.       — Это как-то связано с инцидентом в кладовке? — спросил Ромео, пропустив замечание Блейна мимо ушей.       — Он меня пугает, — сказала я, — Эрик, в смысле. Я ведь с самого начала догадывалась, что с ним что-то не так, но предпочитала делать вид, что не замечаю.       Солнце садилось за горизонт, последние лучи пробивались сквозь густую зелёную листву. Воздух стал прохладен и спокоен, где-то заливались кузнечики. Комната наполнилась розовым светом заходящего солнца, преобразившим рисунки. Они как будто грозились выскочить из плоскости стены, они бегали, танцевали, гонялись друг за дружкой, сидели в круге, перешептываясь о чем-то своём. Человек с кривой тенью. Мальчик, облаченный в звёздный плащ. Обнимающая его сзади призрачная тень девушки в венке из гортензий. Сгорбленный чернокрылый ворон. Чайка с белым оперением и головой девушки с волосами, похожими на пламя. Начинающая превращаться ведьма с широкополой шляпой, которая ярко светилась, несмотря на то, что была тёмной. Девочка, начинающая рассыпаться. Мокрая девушка с арфой. Вдали сидел кудрявый флейтист, окруженный бабочками, но он уже был почти стерт, но я отчетливо видела каждую деталь. Вечность что-то пририсовывал, но заслонял зарождающийся рисунок с собой.       Красный закат отражался в черных глазах Кита, делала бронзовой его кожу.       — Оборотень, — прошептал он.       — Кто-кто? — не поняла я.       — Если ты узнаешь его ночное имя, то сможешь позвать, когда он начнет превращаться, — сказал Кит, — Не факт, что он отзовётся, но попытаться стоит.       — Быть может, его кровь черна, — сказал Ворон, — Быть может, он хочет, чтобы твои крылья окрасились.       — Он сказал, что хочет смочить мои крылья кровью, — сказала я, — Что я должна познать вкус огня.       — Вас не надо было запирать вместе, — сказал Кит, — Ни в коем случае не надо было. Заточение на Иных плохо действует. Мы сходим с ума. Выворачиваемся наизнанку. А уж оборотни тем более.       — Так ведь мы уже сошли с ума, — лицо Ворона озарила нехорошая улыбка.       В комнате потемнело, стало жарко. Воздух стал плотным. Серые глаза сияли, как две луны. Как глаза слепца. Он был похож на иссохший скелет, давно забытый, всеми покинутый. Вряд ли что-то его могло спасти: он всё глубже и глубже погружался в черный омут.       — Ворон, прекрати! — прикрикнул Кит.       — И что ты мне сделаешь? — осклабился Ворон, продемонстрировав щербинку в резце, — Халатов позовёшь?       Кит отшатнулся от него, как-то странно позеленев. Ворожея испуганно смотрела на него.       — Это… Я такой стану? — шептала она, задыхаясь, — Меня тоже в Клетке запрут?       — Не запрут, — пообещал Кит, — У тебя до такого не дойдет.       — Дойдет, — сказал Ворон, — Ещё как дойдёт. Кровь черная поглотит тебя и хлынет за твои пределы. Быть может, она утащит тех, кто привязан к тебе. Это неизбежно! Никакая муза тебя не спасёт. Да и меня она вряд ли спасёт. Я безнадёжен!       Испуг сменился раздражением. А ему на смену пришел гнев.       — Так, хватит с меня метаморфоз! — топнула я ногой, — Надоело!       Я подошла к Ворону и влепила ему пощёчину. Его бледная и холодная щека покраснела, на губах показалась капелька крови. Он слизнул её, дотронулся до следа от удара.       — Извини меня, Буревестник. Я и правда зарвался, — заплетающимся языком сказал Ворон.       Он повалился на кровать, закрыв глаза и раскинув руки и ноги. Больше мы не добились от него ни звуков, ни даже каких-либо движений. Кит подошел к нему, дотронулся до его шеи.       — Уже чуть теплее, — сказал он, — А ты сурова, однако. Всё, я боюсь тебя. Страшная женщина.       — В тебя Эрик вселился? — приподняла бровь я.       — А что ещё он сказал? — перевел тему Кит.       — Что я должна открыть ящик Пандоры. И что пламя — это он. И что он хочет выпустить мою кровь, но не будет заменять её на черную.       — Еще бы заменил, — проворчал Кит, — Хорошо, что этого никто не умеет. Мы бы передохли тут все, как мухи. А вообще, ты присматривайся к нему. Наблюдай. Сам он своё имя не знает, но невольно может намекнуть… Эй, Вечность, ты чего там рисуешь уже битый час?       — А у тебя какое имя? — спросила я у Мариам.       — Мелодия, — сказала она, — Я муза песни, могу за секунду обогнуть весь земной шар и живу тысячу лет.       — Не прибедняйся, ты живешь гораздо дольше, — хмыкнул Вечность.       Мелодия и Ворожея заглянули ему через плечо. Увидев это, Вечность нехотя отодвинулся, и Кит тут же подскочил, оттолкнув девочек. Около Ворона был изображен неясный силуэт девочки, которая оставила следы, из которых проросли цветы. Я не различила ни её лица, ни цвета её платья, ни  волос, но я явственно видела, что она — сама жизнь, воплощение мая. Пусть я и ненавидела май.       — Это кто? — дрожащим голосом спросил Кит.       — Я в городе видел её, — сказал Вечность, — В спортивном костюме, лохматая, большеротая. Чем не муза? Я сразу понял: это её искал Ворон.       — Плохо искал, раз проглядел такую красоту, — хмыкнула Ворожея.       — Да он вообще мальчишка невнимательный, — поморщил нос Кит, — Но я рад, что она нашлась. Но мы не знаем, где она живет. Быть может, она вообще из другого города.       — Или у неё есть парень, — вздохнула Мелодия.       — Вряд ли, — успокоил их Вечность, — Она скоро придет.       — И когда? — ядовито спросила Мелодия, — Времени в обрез. Он скоро совсем окочурится.       Я поёжилась, вспомнив Джонатана.       — Наберись терпения, — раздраженно сказал Вечность, — Рано или поздно она придет. Наверное, в августе. Тогда самые лучшие вещи случаются.       — А может, ночное имя Эрика — зовут Шалтай-Болтай? — подскочила я.       — Ну ты загнула, — присвистнул Кит, — Какой ещё, к Вечности, Шалтай-Болтай? Почему не Безумный Шляпник? Или Мартовский Заяц?       — Потому что Безумный Шляпник — это я, — подбоченилась Ворожея.       — А я — Алиса! — сделала книксен я.       — Тогда я — Белая Королева, — сказал Кит.       — Как бы тебя за такие слова наша белобрысая за кудри тебя не оттаскала! — хохотнул Вечность.       — Кстати, да, — поёжилась Мелодия, — Одной Королевы будет вполне достаточно.       — Да ну вас, — обиделся Кит.       Дыхание Ворона выровнялось. Почти над его головой сидела муза, и, несмотря на то, что её лицо не было нарисованно, я чувствовала, что она улыбалась. И сразу стало прохладнее, и снова запахло полевыми и садовыми цветами и летней ночью.