Огненная чайка

      К Эрику и Саймону добавился Грег. Он был поспокойней остальных и часто плел мне бисером или делал браслеты с бусами. Взамен я поставляла ему журналы по благоустройству дома, которые выписывает мой отец и отдает мне, как только прочитает всё от корки до корки. Кроме того, пришли Элис и Габриэль. С Элис мы сразу друг друга невзлюбили, а вот Габриэль я сочувствовала и оттаскивала от санитаров и других пациентов.        А потом пришла она — самая удивительная на свете девочка. В отличии от Мелодии, она была настоящей музой, целой и способной возрождать. Та самая, что посылала Ворону сны. К сожалению, к тому времени он уже был в Клетке.       Вечность немного ошибся: пришла она не в августе, а в июне. В дождливый день, сменивший недельную жару, в тот момент, когда мы сидели в палате и умирали от скуки. По стеклу барабанил капли дождя, мальчики негромко переговаривались, Кларисса заперлась в ванной, а Клэр красила глаза. Я наворачивала круги по комнате, не зная, чем заняться.       — Новенькая разбушевалась, — подал голос Эрик, — Слышите, как болтает? Кажется, нашу стаю ждёт пополнение! Так и быть, будет Четвёртой Препротивнейшей!       Клэр выронила тушь, как-то разом побледнев. Ничего не понимая, я высунулась из двери.        — Это и есть она, — успела шепнуть мне Клэр.       Спутанные кудряшки, тонкие брови домиком, родинка под глазом, пёстрая, не сочетающаяся друг с другом одежда и большой улыбающийся рот. Передо мной стояла муза возрождения, та, что способна украсть его сердце, но не разбить. Лишь на секунду мы встретились взглядами, и это хватило, чтобы я всё поняла. Но если бы мне ничего не сказали, то я бы увидела простую девчонку.       Что я могу сказать об Элли, болтушке и девочке-лето, которая любит сладкую вату и легко сходится с людьми? Когда рядом с ней, тебе кажется, что вы давние подруги, и ты можешь сказать любую ерунду, а она только подхватит. А ещё — что как бы ты не был одинок, с ней тебе кажется, будто у тебя тысяча друзей — потому что она легко заменяет эту самую тысячу. Вот что такое муза. Нет, вот что такое Элли, и найти такую всё равно, что обрести сокровище. И потому таких очень мало. Одна Элли на весь город.       — Что думаешь? — спросила я у Грега.       Он разрисовывал кистью бусинки, сидя в своей палате. Я расположилась на подоконнике и глядела на клумбу с гортензиями и астрами. Вечернее небо было перламутровым.        — Она очень проницательная, — сказал Грег, — Сразу меня раскусила.       — И чьи это бусинки? — напряглась я.       — Мне пришлось её убить, — грустно рассмеялся Грег, — Ужасный был день. Букет цветов на полу, запачканный кровью. И рассыпанные бусы с её шеи.       Он поймал мой ошеломлённый взгляд.       — Да шучу я, шучу, — сквозь смех произнёс он, — Просто она должна была уехать. И на память подарила эти бусинки. Да не смотри ты на меня так!       Я подуспокоилась, но не сводила с него напряжённого взгляда. Шуточки у него, конечно...       — Жалко её, — сказала вошедшая Клэр.       — Почему? — хором спросили мы.       — Мы бережём её, как скотину на убой, — сказала она, — И как мы можем допустить, чтобы она отдала свою жизнь за него?       — А как мы можем допустить, чтобы он… — едва слышно произнесла я пересохшими губами.       Клэр не виновата. Клэр не знает. Клэр не знает о застывшем взгляде и ярко-красных пролёжинах на белой гладкой коже.       — Умоляю тебя, не ходи! — кричала я, ползая в его ногах.       — Прекрати паниковать, дура, — вторил мне Гарри.       — Но у меня дурное предчувствие… — прохрипела я, — Вспомни вчерашний приступ.       — Ты просто слабачка. А я нет. Я всё выдержу и стану тенью, — грубо схватил меня за руку Гарри — Ты не понимаешь, как это здорово. Ты не понимаешь, как я хочу этого.       Бледные губы, красные щеки, лихорадочный блеск в глазах и капельки пота, выступившие на лбу.       Он толкнул меня, и я ударилась о камень. Но не это причинило мне дикую боль, а его совершенно безумный взгляд. Он ушел, скрывшись в цветущих терниях, ушел в уголок Королевы, чтобы сказать ей «да», чтобы начать метаморфозы, и больше я его никогда не увижу. Но не это страшно. Страшно то, что в глубине своей души я знала, что он не выдержит, но так и не смогла его остановить. Рука схватила пустоту.       Чьи-то мягкие руки обняли меня сзади.       — Я знаю, что ты чувствуешь, — прошептал Ворон, — Не вини себя.       — Зои! Приём!       Клэр бесцеремонно трясла меня за плечо.       — Честно говоря, ты пугаешь меня, когда смотришь в одну точку вот так и не на что не реагируешь, — недовольно цокнула она.       — Ты тоже, — сказала я, — Когда проваливаешься в тьму.       Мы обе рассмеялись. Обе сходим с ума, обе это знаем, обоим это нравится. Грег косо на нас смотрел, заканчивая бусы. Получилось весьма симпатично, хотя Клэр моё мнение не разделяла.       — Это что? — с ужасом спросила она, — Столько глаз… Как будто смотрят на меня! Убери это, прошу!       Грег принялся трясти бусами перед ней, а она — отбиваться. Они бегали по палате, переворачивая и разбрасывая всё на своём пути. Я подошла к окну и посмотрела вниз. Потом открыла окно и вдохнула прохладный воздух. Пахло деревом.       — Зои?       В двери стояла мисс Алингтон, сверкая овальными очками.       — Завтра ты пойдёшь на МРТ, — сказала она, — Не забудь подготовиться.       Я кивнула.       У него были нечеловеческие глаза. И даже не звериные. Чистая ненависть, чистая ярость. Но я продолжала думать, что где-то в этой светло-карей глубине таился Гарри.       Я знала, что мне нельзя было здесь находиться, но я рискнула. Подошла к Клетке близко-близко, вплотную к черным прутьям. Мы встретились взглядами лишь на секунду, а потом он зарычал и схватил меня за горло. Холодные пальцы сжимали мою шею, глаза обжигающе смотрели, зубы скалились. Всё его лицо было расцарапано, под ногтями засохла кровь. Волосы клочками выдраны. Стены тоже были изодраны, кулаки разбиты, локти исколоты лекарствами.       Всё в глазах темнело, стало жарко, я захлёбывалась слюной, глаза закатывались. Неужели это конец? Неужели это всё? Было не страшно. Было глупо. И очень-очень больно. Слёзы стекали по щекам, оставляя пятна на одежде.       Пальцы потянулись к глазам. Были так близко, что я могла разглядеть каждую трещинку, могла по памяти нарисовать отпечаток. Если бы не была такой криворукой.       — Отпусти её, сейчас же.       Кто-то убрал его руку от моего лица и оттащил меня за шкирку, швырнув на землю. Кусочек спины с выпирающими позвонками и изъеденный молью свитер. Ворону было так же больно, как и мне. Но, в отличии от меня, он нашёл в себе силы противостоять ему. И это добавило ему новых кошмаров. Как и мне, впрочем.       — Не бойся, — сказал он мне, подойдя и внимательно заглянув в глаза.       Они вдруг потеплели, сделались такими родными и домашними. И пахло от него соответвующе: мёдом и сиренью.       — Возьму часть удара на себя, — усмехнулся он, — А ты не думай об этом. Не надо это тебе. Хорошо?       Хватит. Хватит, прошу, оставь меня, дай мне спокойно пожить.       — Эй, Джо, куда это ты собрался с пушкой? — пропела я.       Он молчал. И не играл. Вокруг него уже не было ни драконов, ни бабочек. И не сидел в саду, у клумбы, а лежал в кровати, закрыв глаза. Я легла рядом с ним и снова заплакала.       — Слишком часто я плачу в последнее время, ты не думаешь? — спросила я, — Как маленькая, честное слово. Просто никак не могу забыть эти глаза.       Его дыхание было ровным, как у спящего. Но что-то подсказывало мне, что он не спит.       — Поверить не могу, что больше его нет, — сказала я, — А что было бы, если бы я его остановила? Он бы ненавидел меня, но остался жив… Хотя он и сейчас жив, но это уже не то.       Я посмотрела в окно. Голубое небо невыносимого мая. Когда я посмотрела во второй раз, оно окрасилось в нежно-розовый. Но Джонатан был по-прежнему неподвижен. Не помня себя от захлёстывающего ужаса, я побежала за Лаской. Я ворвалась в её кабинет, крича что-то несвязное, но она поняла и пошла за мной. Это был самый долгий бег в моей жизни. Мне так казалось. И будет казаться ещё долго. Возможно, всю жизнь.       Она подошла к нему, осмотрела его и сделалась очень серьёзной. По одному её виду я поняла, что всё очень плохо. Она выгнала меня из палаты и позвала санитаров…       Прошлое следует за мной по пятам, и чем быстрее я бегу, тем быстрее оно меня настигает.       Когда-то мы знали, кто о чём думает в 5 часов утра и какие стихи мы пишем, когда не можем выйти в дождливый день. Взявшись за руки, мы шли по шоссе, и наша школьная форма мокла, прилипая к телу. Она из прокуренной квартиры, принадлежащей итальянцам, а я из фермы, окруженной дикими зарослями, через которые несколько десятков лет никто не пробирался, кроме как по протоптанной голой дороге, изуродованной шрамами от колёс машины.       — Дождь! — кричали мы, — Дождь! Да будет дождь!       Повернулись друг к другу лицом, взялись за руки и принялись кружить друг друга, скача и смеясь. И действительно пошёл дождь. Мы задирали головы, высовывали языки, чтобы поймать капли. Портфели были отброшены, туфли и носки сняты, ноги шлёпали по холодным лужам и шершавому асфальту. Звонкие голоса выводили:

Она подобна радуге,  Что украшает небо разными цветами! О! Куда бы она не пришла, Всё становится красочным!

      И каждая из нас думала, что эта песня про неё.       — Извини, тебе придется открыть этот ларец. Иначе так и будешь убегать. Из ран необходимо выпускать яд, а то он доберётся до сердца.