Огненная чайка

      — Эрик, не будь ребёнком, открой.       Комната заперта изнутри. Я стучусь о белую дверь с облупленной краской. Изнутри доносится гитарная трель. Я вздохнула и вышла во двор. Подошла к окну, ведущему в его палату. Оно заперто, из-за шторы ничего не видно, кроме кактуса, статуи манэки-нэко и крохотного садового гнома.       — Эрик, мне вовсе не хочется терпеть твои обиды. Речь идёт о жизни и смерти.       Небо затянуло серыми тучами. Я почувствовала первые капли дождя. Чувствовалось дыхание осени в этом прохладном августовском ветре. Я постучало по стеклу. Потом постучала ещё сильнее. Ноль реакции. Но я знала, что он там: притаился, умерив дыхание, выжидал.       — Я выбью стекло, если ты меня не впустишь, — спокойно сказала я.       Он подошел к окну, распахнул его. Пахнуло лимоном и спиртом. Помог мне залезть. Попутно я свалила статую кошки и гнома, задела кактус, больно уколовшись. Он запер окно, занавесил шторы. В комнате царил полумрак. Эрик поднёс горящую зажигалку к ароматической палочке. Призрачная дымка окутала помещение, из-за чего Лицедей казался ещё таинственнее. Словно провидец, словно колдун с горящими зелёными глазами. Я в изумлении смотрела на него, понимая, что он далеко не тот странный, сумасбродный мальчик, которым я раньше его считала. Он оборотень, перевёртыш, знающий о Грани даже больше, чем я. И потому лучше с ним не ссориться.       — Прости, — выдохнула я.       Он мягко улыбнулся.       — Я разворошил твои секреты, ты разворошила мои. Мы квиты, малышка.       Его взгляд остановился на моём плече.       — Это уже случилось?       — Была дуэль. Точнее, это она на меня напала.       — Дуэль… Давно их не устраивали.       — Раньше они были популярны?       — Не очень. Детский сад это какой-то, если  хочешь знать моё мнение.       — Я хочу… Я хочу её победить. Саймон дал мне это. Сказал, что может помочь. Но, по-моему, это бессмыслица какая-то.       Я дала ему бумажку. Он развернул её, принялся вчитываться. Не представляю, как он это делал при таком освещении. Через несколько минут он поднял на меня глаза и лукаво сощурился.       — Ничего не замечаешь?       — Эээ… А что я должна замечать? Анкета как анкета. Любит девичьи группы, состоящие из визгливых мальчиков, сериалы о том, как куча детей собачится между собой, и гамбургеры. Ничего особенного.       — Посмотри внимательно. Точно ничего не замечаешь?       Я бегло прошлась взглядом по неровным строчкам и помотала головой.       — Сам почерк как будто кричит, — сказал Лицедей, — Буквы расползаются, наполняя собой пространство. Чайка-поморник, воровка, хамелеон… Такими движет жадность, страстное желание получить всё, до чего дотянутся руки. Им и всего мира мало, они хотят ещё и ещё. Они глотают воду из мирового океана, пока не лопнут, ибо им всё мало. Цепкая лопнула, забрызгав своим ядом Пастушку. Мы не можем ждать, пока лопнет Отступница, потому что произойдёт абсолютно тоже самое. Помнишь твоего друга, который стал Безжизненным? Тебя ждёт тоже самое.       По моей коже пробежали мурашки, когда я снова вспомнила цепкие пальцы Гарри.       — Тогда что мне делать? — взмолилась я, — Я не хочу заканчивать свои дни в Клетке!       — Для начала успокойся, — положил мне руку на плечо Лицедей, — Научись читать между строк. Эта анкета с виду кажется обычной. Но посмотри: пункты противоречат друг другу. слова залезают друг на друга, кричат. Никогда не замечала такое за Отступницей?       — Я замечала это за собой. До сих пор не могу научиться нормально писать, часто рука дрожит, и теперь я понимаю, почему.       — Руки Отступницы тоже будут дрожать, буквы будут расплываться в её глазах. В конце концов она выронит ручку и больше никогда не поднимет. В какой-то степени история циклична. И жизни людей тоже цикличны.       — Значит, меня будет ждать тоже самое? Отступница меня утащит?       — Нет, если будешь действовать быстро. Верни ей первозданный облик. Вырви её из оболочки яйца. Разбей, пока оно само не начало покрываться трещинами.        Я тяжело вздохнула, потому что совершенно не представляла, как это сделать. Воспоминания о начальной школе перепутались, я перестала отличать «до» от «после». И мне уже начинало казаться, что она всегда была безликой, скрывающейся за очками и длинными косами, этакая тихоня, девочка-ботан из подростковых сериалов.       — Начни с имени, — любезно подсказал Лицедей, — Оно обычно простое, означает главное свойство его носителя.       — Ну, не скажи, — воспротивилась я, — Я бы не догадалась, что Кита так зовут. Почему не Южанин или Черноокий? Это бы ему больше подошло.       — Потому что он выброшен на берег, — вздохнул Эрик, — Вечность тебе больше расскажет.        — Ладно… Как я узнаю её имя?        На этот раз тяжело вздохнул уже Лицедей.        — Ладно уж, так и быть. Спросим ответа у прошлого.       Он обнял меня, повалив на кровать рядом с закрытым альбомом. Закрыл мне глаза своей рукой.       — Пусть наши сердца ведут нас.       К резиновым сапогам липла грязь. Всюду раздавались шорохи, всплески воды, чавканья мокрой земли. Всё вокруг отдыхало после продолжительного ливня. Небеса были хмурыми, серым и унылым. Девочка в старом, дырявом плаще-дождевике вела мальчика в больничной пижаме. Рукава его были засучены, и на них виднелись следы от уколов, а на запястья были надеты фенечки и браслет с надписью «all you need is love». За ними плелся мальчик помладше, в расклешенных джинсах и футболкой с led zeppelin. Он нёс в руках кассеты с альбомами и плеер с огроменными наушниками.        Вскоре они подошли какой-то деревянной подсобке. Дверь со скрипом отворилась. Пол был земляной, так что внизу было выкопано метра на три и приставлена лестница.       — Куда это ты меня привела, Доминика? — посмеиваясь, спросил тот, кого она вела за руку.       — Спускайся, Оливер, — сказала она.       Первым спустился всё же мальчик, идущий позади. Потом он помог Доминике. Вслед спустился Оливер.       Внизу было кострище, которое давно не убиралось, пеньки, покрытые трещинами и улитками, банки от консервов и куча кассет.       — Вот это да, — восхищенно сказал тот, кто первый спустился, — Вот это класс! Тут и Боб Дилан есть, и Леннон, и Йоко Оно…        — Ладно, мы поняли, — фыркнула Доминика, — Ты эту шарманку можешь до ночи тянуть, Чарли.       — Классное место, — сказал Оливер.       — Ещё бы, — потянулась Доминика, — От старожилов досталось. Тут проходят и свидания, и совещания Знающих… А ещё тут засыпать здорово. Всегда видишь самые необычные сны. Можешь даже за чужими подглядеть. Я люблю приходить сюда одна и думать…       Она с обожанием посмотрела на Оливера. А тот достал фотографию… Фотографию Королевы.       — Ночи опускается… — пробормотал Чарли, — Как бы тебя Халаты не хватились, Безнадёга.       — Не хочу быть игрушкой Ластика, — неожиданно жёстко сказал Безнадёга.       Доминика разожгла костёр. В свете неяркого пламени черты лица Безнадёги заострились, сделались какими-то грубыми, волчьими. И всё же их можно было узнать. Те же кудри, тот же широкий нос, те же зелёные глаза. Они завораживали, в них отражались проблески пламени. Они были похожи на призрачный свет маяка посреди открытого океана. Свечи русалок, манящий заблудившихся моряков. Неудивительно, что Доминика была так загипнотизирована ими. Безнадёга вновь взглянул на фотографию Королевы, и его взгляд смягчился, стал согревающим, ласковым. Но этот взгляд предназначался не для Доминики, и бедняжка не знала, что она никогда не займёт в его жизни место давно умершей девочки. На то он и Безнадёга.       — Повезло тебе, — нарушил затянувшуюся тишину Чарли, — Ты знаешь о своём имени. Я моё так и не смог узнать.       — Это довольно легко, — оторвался от созерцания Безнадёга, — Оно проявляется в детских прозвищах, обидных ругательствах, сравнениях, в твоей характерной черте, в том, с чем тебя все ассоциируют. Просто подумай — кто ты есть? Кем тебя видят? Кем тебя называют?       — У меня не было детских прозвищ… — расстроился Чарли, — И я не знаю, какая у меня наиболее примечательная черта. По-моему, у меня их много!       — А может, ты подскажешь? — оживилась Доминика, — Всё-таки ты нас очень хорошо знаешь… Вот меня ты кем видишь?       — Ха-ха, глупая, — пожурил её Безнадёга, — Я не настолько проницательный, чтобы догадаться об истинном имени. Ты должна узнать его сама.       — Так, а пока мы тут болтаем, давайте-ка запечатлим этот момент на снимке! — засуетился Чарли, — Это же наша первая ночь на легендарной подсобке! Кто знает, когда мы ещё раз так встретимся…       Он принялся копошиться в сумке. Достал фотокамеру из своей сумки.       — Ты что, её всё это время таскал с собой? — удивилась Доминика.       — Это ещё что, — ухмыльнулся Безнадёга, — Как-то раз он достал оттуда мотор для машины. МОТОР!!! Всё-таки его сумка это кладезь сокровищ.       — Может быть, твоё истинное имя — это Кенгуру, — хихикнула Доминик.       — Да ну вас, — сказал Чарли и щёлкнул…       — Хм… В принципе, ничего нового я не узнала… Эй, ты чего?       По щеке Лицедея одна за другой скатывались слёзы. Он шмыгал покрасневшим носом и смахивал их ресницами. Как-то сгорбился вдруг, сделался маленьким и беззащитным. Поддавшись порыву нежных чувств, схожих с сестринскими, я прижала его к груди и принялась гладись его жесткие волосы, похожие на кудри африканца. И тут он громко шмыгнул носом.       — Эй! — оттолкнула его я.       На меня он не высморкался, но футболка пропиталась его слезами.       — А знаешь, ты подала мне идею, - подмигнул мне он.       — Тогда я больше не буду тебя обнимать, - буркнула я.       — Ну и злюка.       Кажется, он повеселел.        — А что случилось? — спросила я, — Почему ты вдруг расплакался?       — Просто… — опустил он голову, — Это были мои родители.        — Они оба были Иными?       — Да… И если мать смогла адаптироваться к обществу, то отец не смог. Но проблема была не только в этом. Мама любила моего отца беззаветно, смотрела ему в рот, бегала за ним, как дурочка… А он просто этим воспользовался. Нет, он всегда был добр с ней, никогда не предавал, но когда когда он смотрел на неё, то видел ту Королеву. Он любил её, по-своему, земному. Но не так, как Королеву. Безнадёга…       — Интересно, почему?       — Кто знает? Может, он находил это безумно романтичным. Любить образ той, кого с нами давно нет. Я догадывался, что он видел её во снах. Хотя он об этом не говорил никогда. Но мне кажется, что видел. Знаешь, я думаю, что даже если бы она была жива, то всё равно бы мало что изменилось. Потому что она жила в своём мире.       — Как Скрипичный Ключ… Тогда как она была Королевой? Разве может она быть серым кардиналом?       — Да, вполне. Безмолвная тень этого дома. Она действительно многое сделала для тогдашних ребят. Останавливала кровопролития, удерживала от страшных ошибок. Куда уж нынешней сравниться с её жалким платком!       — Ты так говоришь, будто тогда Иные были жестокими.       — В некоторой степени. Просто у них были свои порядки. Как в волчьей стае. Но и времена были другими.       Ароматическая палка погасла. Лицедей не стал зажигать новую. Мы просто лежали на кровати, прижавшись друг к другу, чтобы согреться, потому что вдруг стало очень холодно. И я знала, почему: это шагала зима. Мы сохраняли остатки тепла, лежали вдвоём, наслаждаясь последними летними вечерами.