Огненная чайка

      Рано утром меня натощак повели на обследования, так что после них я планировала отсыпаться часов до двух. Но не тут-то было. Меня разбудила мисс Алингтон, сказав, что ко мне пришли. Вздохнув, я пошла в комнату свиданий.       За столом сидела Луиза. Распущенные черные волосы, полное отсутствие косметики. Она была саму на себя не похожа. И в этих грубых южных чертах проскальзывали черты подруги детства.       — С чего это ты вдруг решила навестить меня? — удивилась я, — Я думала, мы больше не подруги.       — Вот, — сказала она, протянув мне пакет с мандаринами.       Я достала один и стала чистить.       — Ты же училась в школе искусств? — спросила я, жуя, — Знала Блейна?       — Он учился в параллельном классе, — сказала она, — Блейн был такой ангелочек, со светлыми волосами, крыглыми глазами, фарфоровой кожей. Когда он играл, всё вокруг замирало. Гордость школы. Когда он попал в психушку, я уже ушла из той школы, так что не знаю подробностей. В любом случае, не это важно. У нас много чего произошло.       — Например?       — Ну…       Луиза наконец подняла на меня взгляд, полный боли. Казалось, она вот-вот расплачется.       — Марк погиб.       — Что?!        Я вскочила, опрокинув стул и напугав сторожащих санитаров. Пришлось глупо улыбнуться и заверить их, что всё в порядке.       — Как это случилось? — уже потише спросила я.       — Сорвался вниз на машине с оврага, — сказала она, — Говорят, это было самоубийство. Но предпосылок никаких не было. Официально.        — А что думаешь ты?       — Я думаю, это Сандра его довела, — отчеканила Луиза, — Никогда её не любила.       — Сандре самой нужна помощь, мне кажется.       — Пусть страдает одна. Других в это зачем вмешивать?       Её глаза предательски заблестели. Она моргнула, и по её щекам скатились злые слёзы.       — Она даже не понимала, насколько сильно он её любил. Да я бы пол жизни отдала за то, чтобы меня так кто кто-нибудь любил!       — Если он её любил… — тихо сказала я, — То зачем оставил одну?       — Потому что не смог вынести, — пожала плечами Луиза, — Уж поверь, я этих двоих давно знаю. Сандра никогда его всерьёз не воспринимала, и он это видел. Я не понимаю, зачем она вообще с ним встречалась. Уж точно не из-за популярности. Ей это не надо.       Мы обе притихли, каждая думая о чём-то своём. Её плечи тряслись от беззвучных рыданий, мне в нос ударяли её любимые духи с резковатым запахом мяты.       — А ты девчонка нормальная, — вдруг сказала она, — Зря ты попала сюда. Ничего, вечно же тебя здесь держать не будут… Ты странная, но нормальная.       — Нет, — улыбнулась я, — Я больная. Псих.       Время посещения закончилось. Мы кивнули друг другу и разошлись. Она — на улицу, в мир «нормальных». Я — вглубь психиатрической больницы. Вспоминала Марка. Он часто посмеивался надо мной, но никогда не переходил черту. И друзей часто осаждал, когда они перебарщивали. Я их часто видела с Сандрой. Он смотрел на неё с дрожащей улыбкой, поправлял её волосы, отдавал ей свой ланч. Она витала в облаках, и её улыбка была фальшивой. Я давно заметила, что с ней что-то не так. И мне подумывалось, что это заметил и Марк, и он знал, что она не станет с ним делиться, и если её начнут спрашивать, то она будет отнекиваться, утверждая, что всё хорошо.        Я вышла в сад, села на скамейку. Осень была совсем близко, дышала мне в спину. И ветер стал холоднее, и листья были не такими зелёными, и небо всё чаще затягивало тучами. Но сегодня было вновь жарко, как будто всё в порядке, как будто лето в целом разгаре, и только в самой глубине деревьев притаился первый желтый лист. Скоро скамейку уберут, время прогулок сократят, по больнице начнут гулять шарфы, шапки и свитера. Включатся батареи, все попрячутся по палатам, прижимаясь друг к другу и разжигая воображаемые костры.       — Что такое? Ты захандрила? Тебя вроде кто-то навещал, она тебя обидела?       Рядом со мной сидела Элли. Полосатые гетры на руках и ногах, куча браслетов и бус, сумочка, увешенная побрякушками.       — Кажется, нас ждёт пополнение, — сказала я.       — Но ведь к нам всё время приходят! — всплеснула руками Элли, — Тот очкарик, Сара, Жюли, Элис, Габриэль…       Сарой была полная девушка на инвалидной коляске. Способность ходить она потеряла после аварии. Но кроме этого, у неё была ещё и анорексия. Её приходилось заново учить есть, и она сопротивлялась всеми известными ей способами. Так как у нас были похожие характеры, мы быстро подружились.       А Жюли привел к нам Блейн. С гордостью представил эту здоровенную деву с видом бывалого бандита как нежное и кроткое существо. Сначала мы долго ржали, а потом всё-таки приняли её в свой круг. Бедняжка страдает речевым дефектом, то есть бесконтрольно сквернословит.        Я посмотрела на Элли. Она как-то поникла, волосы потускнели и свалялись. Было видно, что она не одну ночь не спала.       — Что-то случилось? — спросила я.       — Нет-нет, — помотала она головой и улыбнулась.       Удивительно, как улыбка сразу изменила её лицо, буквально озарила его. Ни у кого, кроме неё, я больше не видела такую настоящую-фальшивую улыбку.       — Если ты хочешь выговориться, то я к твоим услугам, — сказала я.       — Всё в порядке, — поспешила она заверить меня, — Правда. Просто я каждую ночь к нему бегаю. Не высыпаюсь.       Я нахмурилась, но расспрашивать дальше не стала. Откинулась на спинку скамейки, подняла глаза вверх. Высокая серяа стена, покатая крыша, карниз, голубое небо. Вдали на ветках яблоней висели зелёные плоды. На кустах появились ярко-красные ягоды. Было жарко, пахло сухой травой. Скоро со всем этим мы попрощаемся. Скоро не будет этих беззаботных летних деньков. Всё накроет снег и унесёт с собой северный ветер.       — Чего хандрим, дамы? — услышали мы бодрый голос.       Ветки, примятые колёсами, жалобно затрещали. К нам подъехала Сара и остановилась рядом. Её ноги накрывал клетчатый плед. Она была единственной, у которой никто не осмеливался забирать вещи. Она сама их отдавала.       — Тоскуем по уходящему лету, — сказала я.       — Так оно же ещё не закончилась, — удивилась Сара.       — А мы заранее тоскуем.       Элли закрыла глаза, задремав и положив мне голову на плечо. От неё пахло конфетами и детским шампунем. Она казалось такой хрупкой, словно сделанной из стекла, что я боялась даже пошевелиться. И все тревоги куда-то ушли, их прогнало её тепло, её шаги, несущие цветущую весну. Даже осень отступила, затихла где-то далеко, там, где ещё дремал борей.       Вскоре раздался звонок, оповещающий об обеде. Если в течении двадцати минут я не явлюсь в столовую, то останусь без еды. Элли тут же проснулась.       — Наконец-то, еда! — обрадовалась она, — Надеюсь, у нас будет запеканка. Я так люблю запеканку! Она здесь такая вкусная!        — У нас вроде как ещё и десерт будет, — вспомнила Сара, — Капкейки. Что-то расщедрились наши кулинары.       — И волонтёры будут, — поддакнула Элли, — Будем выговариваться. Так говорила мисс Алингтон. Рассказывать о своих проблемах. Они назвали это «Ты не одинок».       — А если у кого-то проблемы с этим? — процедила я, — Может, я не хочу рассказывать о том, что у меня крыша поехала с тех пор, как лучшая подруга столкнула меня с крыши.       Я встала со скамейки и пошла в столовую. Девочки провожали меня изумлёнными взглядами.        Из просторного помещения повеяло запахом шарлотки. Там всегда было многолюдно и тепло. И всегда устраивались драки или хотя бы перепалки из-за длинных очередей и множества людей без тормозов. У окна одиноко сидел Ромео. Блейн в другом конце сидел с Жюли и другими девочками, которых я не знала. Очкарик сидел с Клариссой. Клэр не было. Я почувствовала укол жалости и поставила дымящийся поднос рядом с ним.       — Чего не ешь? — спросила я.       — Нет аппетита, — сдавленно сказал он.       — Да ты чего? Нас не каждый день кормят капкейками. Бери, пока дают!       — Я не люблю сладкое…       Он грустно посмотрел на меня своими чёрными глазами. И неловко улыбнулся.       — Почему ты сюда попал? — спросила я, — Музыкой случайно не занимался, как Блейн?       — Я ча-ча-ча занимался, — равнодушно ответил он, — Потом из-за травмы головы немного нарушилась координация и мне пришлось бросить.       — Ты любил танцы?       — Больше жизни. Я не был талантлив, как Блейн, всего добивался усердием, но ты сама понимаешь, этого недостаточно. Дяде было недостаточно… Ладно, не важно.       — Похоже, мы товарищи по несчастью.        — Я слышал от Саймона, что ты с Клариссой сцепилась. Это правда? Только плечо пострадало?       Я энергично закивала. Он обеспокоенно посмотрел на меня.       — Берегись её. Она теперь не успокоится. Только не поднимай шума, ладно? Не хватало ещё, чтобы тебя в изолятор утащили.       Он всё-таки принялся уплетать за обе щёки остывший яблочный пирог. Я последовала его примеру. Ромео, танцующий ча-ча-ча… Трудно это представить.       — Твоей партнёрше повезло, — сказала я.       Он подавился. Я похлопала по его спине.       — Не сказал бы. Я часто лажал, и она с тоской смотрела на лучшего ученика, который двигался так плавно, будто был рождён быть королём танцев…       Он вздохнул, предавшись печальным воспоминаниям. Я уже пожалела, что напомнила ему о прошлом.       — На самом деле талантливых единицы, — сказала я, — Можно добиться успехов упорным трудом.        — Да какая разница уже…       Он ковырял в тарелке вилкой. Ко мне подошла Кларисса и грубо схватила за руку, оттащив в сторону.       — Сегодня в полночь на заднем дворе, — шепнула она.       Её глаза лихорадочно блестели, косы растрепались. Я не чувствовала страха или ненависти, только тупое остервенение. Поэтому согласилась, выдержав её пытливый, изучающий взгляд.       Когда я вернулась, Ромео уже не было. Доев, я вышла из столовой. Спина Ромео промелькнула в конце коридора, на лестничном проёме. Я побежала за ним. Когда я взбежала на второй этаж, его нигде не было. Помещение чердака было открыто. Я осторожно подошла и отворила дверь…       Он сидел на кучке пепла, спрятав голову в колени. В окне уже заходило солнце, бросая красный свет на расплавленные игрушки и уродливое, искорёженное пианино. Я села рядом с ним. Он даже не пошевелился. Воздух вокруг него сгустился, тень удлинилась. На секунду мне показалось, что она издевательски улыбнулась просветом.       Внизу в машине заиграла латиноамериканская музыка. Её было не очень слышно, но достаточно, чтобы вскочить и пуститься в пляс.       — Кажется, сама судьба намекает, чтобы танцор Ромео вернулся, — вскочила я.       — Это не ча-ча-ча, дура, — сквозь нервный смех сказал Ромео.       Я нетерпеливо схватила его за руку и рывком подняла. Вопросительно посмотрела, изогнув бровь. Он вздохнул и сказал:       — Ладно, покажу несколько простых движений.       Он начинал медленно, неуверенно и нехотя, всё время наступал мне на ноги, путал движения и несколько раз терял равновесие. Я много раз видела, как танцуют ча-ча-ча и даже запомнила несколько движений, так что получалось у меня весьма сносно. В итоге Ромео втянулся и даже увлёкся, выделывая невероятные па и кружа меня. Я едва поспевала за ним. В свете заката весь преобразился, тень от взъерошенной челки падала на лицо, глаза ярко горели, губы тронула счастливая улыбка. И музыкальное сопровождение не нужно было: песня звучала в наших головах.       Завершили танец красивой позой, не удержались и плюхнулись на кучу пепла, запыхавшиеся, разгоряченные и раскрасневшиеся, и при этом совершенно счастливые. Ощущения были как после нескольких часов, проведённых на танцполе. Вся напряженность спала, а Ромео выглядел так, будто впервые за последние несколько лет был по-настоящему счастлив. Мы повернули друг к другу головы и посмотрели опьяневшими глазами. По нашим лицам поползли одинаковые блуждающие улыбки.       — В начале так трудно было, — пробормотал он, — А потом легко. Будто и не было травмы вовсе. Че за хрень?       Я расхохоталась.       — Последней фразой можно описать всю мою жизнь.       Солнце уже зашло, показались первые звёзды.       — Ой. Сейчас же отбой должен быть, — вскочила я, — Если нас не обнаружат в постели, то накажут потом.       — Ты ведь сегодня встречаешься с Отступницей? — вкрадчиво спросил Кит.       Я медленно кивнула, нервно взглотнув.       — Обязательно выясни её настоящее имя. И выкрикни его ей в лицо.       Он ободряюще улыбнулся и проводил меня до палаты. Мы разошлись, совершенно довольные собой и друг другом.       Я легла в постель между Клэр и Жюли. Пришла старая санитарка, помогла вяло сопротивляющейся Саре переодеться в пижаму и лечи в постель. Потом дала таблетки, погладила каждую по голове и ушла, погасив свет. Хорошая это была женщина.       Ночь опустилась на улицу, закапал дождь. Ветер выл в трубах, грозил открыть окно, ударял ветки о стекло. Молодые стволы сгибались. Пролетела чья-то ночная рубашка. Мне совершенно не нравилась сама идея того, что мне придётся идти через весь двор при такой погоде, но остаться здесь означало проявить трусость. От дуэлей не отказываются.       Отступница уже проснулась. Она молча смотрела на меня — зловещий тёмный силуэт. Убедившись, что все спят, мы открыли окно, спрыгнули вниз и тихонько закрыли. Я зашипела, когда моих ног коснулась мокрая трава и твёрдый цемент. Мы пошли через двор, шарахаясь от света фонарей. В окнах на верхних этажей ещё не выключили лампы, там мелькали силуэты Халатов. Мы жались к слепым зонам, потому что двор был оснащен камерами наблюдения, которые просматривались Филином. Филина все боялись: злые глаза, сверкающие из-под кустистых, нависших бровей, запах алкоголя, утробный голос и суровый нрав. Рядом с ним было жутко находиться, коленки тряслись, голос отнимался. Говорят, он никогда не спал. Я поежилась, вспомнив одного лунатика. Он ходил по коридорам во сне, выходил в сад и бродил там, что-то бормотал. Один раз я подслушала, и потом очень пожалела, потому что говорил он очень жуткие вещи. Поэтому его звали Сомнамбула. Потом он уехал в пансионат и больше я его не видела, и очень была рада этому. Боялась его до смерти.       Самым трудным было пробраться сквозь кусты. Ветки царапали, листья и насекомые так и липли. На небе показалась бледная луна. Мимо нас пробежала Поступь. Мы притихли. Кажется, она нас не заметила. Выбрались исцарапанные и злые.       — Надеюсь, ты хоть оружие взяла? — усмехнувшись, спросила Отступница.       — О себе лучше беспокойся, — огрызнулась я.       Я выхватила заточку. Она — тот же нож, что и в прошлый раз. Мы принялись кружить вокруг друг друга, принюхиваясь, сгруппировавшись, как кот, готовящийся к прыжку.  Готовились напасть, выжидали.        Как же её звали? Какое у неё настоящее имя? Она с детства была подслеповата…       — Крот! — выкрикнула я, — Червь! Аксолотль!       — Мы что, на уроке биологии? — склонила голову вбок Отступница, — Я тоже так могу. Слепыш, летучая мышь, нетопырь, гидра.       Воспользовавшись моим замешательством, она воткнула нож мне в бедро. Я стиснула зубы, чтобы не заорать от боли. Получилось сдавленное мычание.       —  Пингвин! — шепнула я.       Она приподняла брови.       — Киви, эму, страус, — издевательски продолжила она.       Стала теснить меня к стене. Воткнула нож в миллиметре от моей шеи.       — Мне ведь надоест с тобой играть когда-нибудь, — ухмыльнулась она, — Чего оружие не поднимаешь? Пацифисткой заделалась?       — Кошка… — в отчаянии выдохнула я, — Лев, тигр… Церемонемейстер?       — Чего ты за мои фразы цепляешься? — сплюнула Отступница, — Ты в жизни не угадаешь моё имя.        Какая её черта бросается мне в глаза, но я  не хочу её замечать? Или… Какую черту она старательно прячет? Какой она была до метаморфоза? Я что-то упускаю. Что-то до смешного очевидное. Когда мы познакомились, я играла в гнома среди страны великанов. И она была такой же. Только притворялась. Лицедей назвал её хамелеоном…       — Хамелеон! — заорала я прямо ей в лицо.       — Ах ты дрянь!        Она ещё раз полоснула ножом, но я успела выставить руку. Она отошла от меня, дыхание отдавалось в её груди хрипом. Я не стала дожидаться, когда она опомнится, и просто рванула через кусты, истекая кровью и шипя от боли. И…       Столкнулась с Филином. Он возвышался надо мной, его глаза горели в темноте, как две глубоководные рыбы. Я попятилась назад.       — Я сделаю вид, что ничего не было, — сказал он грудным голосом, — Возвращайся в свою палату.       — Спа… сибо, — пискнула я.       — Знаю я ваши игры, — кинул он напоследок.       Спина покрылась мурашками. О каких играх он говорил? Лучше не думать об этом…