Держала она их, впрочем, как-то уж очень правильно — не слишком сильно, но крепко и аккуратно — не вырваться, не повернуться…
Посиневшая от смущения и испытываемых ощущений твилечка нерешительно переступила с ноги на ногу и, на миг прикусив губу, отозвалась: — Да, ваше величество. Покосившись на отражение демонстративно-заинтересованно слушающей датомирки, она незаметно вздохнула и продолжила, стараясь сосредоточиться на ответе: — Р-резервы, если можно т-так выразиться: говорят, возникновение их… ахммм… Потеряв нить разговора, твилечка непроизвольно сжала бедра и прижмурилась, пытаясь сосредоточиться: захваченные в плен лекку, удерживаемые крепко и находящиеся под вкрадчивой атакой любопытных крепких ладоней, здорово туманили мозги и будили инстинкты, отнюдь не направленные на мышление. Наконец, поняв, что откровенно попалась, и что из-за стимуляции лекку в уж слишком чувствительных точках говорить о чем-то она вообще скоро не сможет, она судорожно вздохнула и, без особой надежды на успех жалобно попросила: — Ваше величество, а… отпустите меня, пожалуйста? Датомирка задумчиво царапнула коготками гладкую, нежную кожу, заставив синекожую твилечку сдавленно охнуть, и, хихикнув совершенно по-девчоночьи, вдруг отпустила ту и деловито сообщила: — Как пожелаешь, Айл’Мидари. Кстати, я выяснила конечный пункт назначения: рассчитывай курс к Татуину. И, довольно улыбаясь, удалилась — а Айла, повернувшись в её сторону, сверлила спину своей жутковатой нанимательницы взглядом, в котором причудливо смешались страх, удивление и нечто, отчетливо похожее на тщательно подавляемое сожаление. С трудом сдерживающая улыбку, вызванную мелкой шалостью, в пределах приличия Мария — становление подростком, определенно, имело свои приятные стороны, и куда более яркие эмоции это подтверждали — смакуя последний взгляд твилечки, вернулась обратно в свою каюту, плюхнулась в кресло и включила голопроектор, задумчиво рассматривая висящую над столом планету. Татуин, несмотря на то, что располагался на другом конце галактики, оказался редкостной дырой наподобие Раттатака, только поудобнее расположенной: то же самое рабство (что, впрочем, было неудивительно, если учитывать фактор Джаббы), та же повсеместная разруха… Только рабских ям и боёв гладиаторов не было — экономика Татуина работала не на экспорте смертей, а на всего лишь обслуживании: удобное сочетание множества малых гиперкоридоров, не позволяя, все же, рассматривать эту планету как хорошее торговое место, превращало её в центр торговли контрабандной. Множество мелких жучков оттягивались тут, платя поборы в бездонный карман хатта — и где-то здесь жил мальчишка, которого она хотела сделать одним из своих учеников…Энакин Скайуокер.
Тускен, которого он нашел утром, пришел в себя на закате — и конечно, первым делом попытался схватиться за свою палку. Почувствовав, что оружие на месте, призрак расслабился и с трудом открыл глаза, уставившись на своего малолетнего спасителя, и спросил что-то своим гортанным, грубым голосом, частично заглушаемым фильтрами. Эни, сидевший рядом, озадаченно посмотрел на него и нахмурился: что говорил его собеседник, он не понимал. — Не понимаю. Вздохнул он печально — и, чуть подумав, продублировал то же самое на хаттском. К его удивлению, здоровенный, мощный тускен, прокашлявшись, прохрипел уже на ломаном хаттском: — Что… нужно… чужак? Мальчик нахмурился и исподлобья посмотрел на тускена. «Дурацкие взрослые! Я его лечу, а он обзывается!» Он поморщился и обиженно, запальчиво отозвался, нахмурившись и с неприязнью смотря на глупого дылду: — Да ничего мне от тебя не нужно, глупая голова! Я… Он запнулся, беспомощно пожал плечами и неуверенно добавил, не зная, как объяснить, почему он не смог пройти мимо медленно умирающего рейдера: — Ну… просто помог. Посверлив его пристальным взглядом, тускен расслабился и убрал руку от палки, после чего, помолчав, с явственно слышимой надеждой в голосе уточнил: — Банта? Слышавший кое-что о том, как ценят рейдеры своих мохнатых тварей, Энакин покачал головой: — Не видел, извини. Воды? Тускен помедлил и слабо кивнул — но, вдруг насторожившись, опять потянулся к своей дурацкой палке. Через несколько секунд причину этого услышал и Эни: из темноты доносились шорохи, говорившие о том, что оттуда кто-то приближается. Наконец, вдалеке показался свет: странный, солнечного оттенка, он все приближался, пока не стал заметен его источник: большой, светящийся шар висел… над головой неторопливо шагающей по песку девушки необычного вида. Энакин никогда не встречал раньше инопланетянок подобного вида: бледная, синеватая кожа, поблескивающая на голом черепе, большие глаза… Впрочем, выглядело всё это вполне нормально — но для восторженно смотрящего на приближающуюся фигуру мальчика, на самом деле, это имело очень мало значения: каким-то странным седьмым чувством он ощущал, что висящий над головой неожиданной гостьи шар это не какой-то там светильник, а что-то… большее. Что-то необычное. Впрочем, заметив, как та нехорошо, оценивающе посмотрела на упрямо стиснувшего своё нелепое оружие тускена, мальчик вскочил и закрыл того собой, наклонив голову и упрямо, убежденно заявив: — Оставьте его в покое, он же ранен! Девушка, посмотрев на него, чуть удивленно вскинула бровь, а потом с лукавой улыбкой уточнила: — А его есть за что НЕ оставить в покое? Просвети. Я не местная. От этого вопроса Эни чуть растерялся. Повернувшись к раненому, он вдруг понял, что раны того — от дешевых, маломощных бластеров, какими вооружались те из горожан, которые были свободны, но не были кем-то, кто работал с многочисленными контрабандистами, наемниками и прочими. Тускен ответил злым взглядом, покрепче стискивая свою дурацкую палку — и было заметно, что только слабость от ран и половины дня в пустыне не дают ему вскочить и попытаться на них броситься. Уже менее уверенно он, наконец, отозвался: — Ну… тускенские рейдеры это такие… Он снова запнулся, вдруг, только сейчас поняв, кого он спас, и обреченно опустив плечи, продолжил: — Варвары и грабители, в общем. Нападают на всех, не хотят ни с кем договариваться — он уже со злостью покосился на злосчастного раненого, и решительно закончил: — и вообще ведут себя, как идиоты! Синекожая, внимательно выслушав, понимающе кивнула — а потом с некоторым сочувствием в голосе предположила: — Но ты его спас, и теперь чувствуешь за него ответственность. Энакин поморгал, наморщил лоб — и, наконец, сокрушенно кивнул, на что та с задумчивым видом отозвалась: — Это похвально… Впрочем, честно говоря, он (девушка коротко, пренебрежительно кивнула на дикаря) меня не волнует. Я пришла за тобой. Мальчик вытаращил глаза: за ним кто-то пришел? Кто-то настолько не местный, что не знает, кто такие тускены? Покосившись на шар, мальчик настороженно перевел взгляд на девушку и неуверенно сделал пару шагов назад. Та, уловив цепочку его мыслей, демонстративно подняла ладони вверх: — Эй-эй, ничего страшного. Я хотела взять тебя… Она улыбнулась и, поймав шар в ладонь, коротким движением превратила его в забавного вида колбаску — и, когда тот после подобного насилия над собой начал вдруг медленно менять цвет свечения, отправила его обратно, после чего закончила: -…в ученики. Естественно, выкупив и освободив, вместе с родителями. Зачарованно наблюдавший за тем, как странная гостья играет с шариком, он восторженно выдохнул: — А вы… вы колдунья, да? А я смогу так же? А… Девушка рассмеялась и, приложив палец к губам, таинственно шикнула — после чего весело ответила: — Да, нечто вроде колдуньи. И да, ты сможешь и так, и еще много чего еще. Смерив прямо-таки превратившегося в воплощенное сочетание вопросительного и восклицательного знаков Энакина смеющимся взглядом, она качнула головой и предложила: — Давай так: я сейчас вылечу этого… пострадавшего, а ты отведешь меня к родителям, и по дороге ты спросишь у меня всё, что успеешь, идёт? Успевший забыть о тускене Эни с оттенком досады покосился на громилу и торопливо кивнул — после чего, с восхищением наблюдая за тем, как рассасываются довольно-таки неприятные раны, с трудом удержался от того, чтобы запрыгать от восторга на месте: магия, самая настоящая магия!