Я смогу

      Андрюша крепко проспал до четырех вечера и проснулся уже вполне прочухавшимся. Сколько подросток помнил из творимого им прошедшей бурной ночью, ни Энди, но Егор утверждать наверняка бы не смогли, но, видимо, многое, уж больно смущался, пока пил на кухне кофе, вяло закусывая пирожком с яблоками. От Егора он откровенно шарахался, краснея, на Энди, как на более близкого по возрасту, посматривал искоса и задумчиво, трепетал парню ресницами, но глазок не строил, просто посматривал, изучал.       — Куда тебя отвезти, котенок? — спросил у подростка Егор, когда тот, типа, поужинал. — Адрес скажешь?       Андрюша отвечать не торопился, гонял по скатерти указательным пальцем хлебные крошки.       — Вы так спешите от меня избавиться? — ответил он с усилием, вдоволь намолчавшись и старательно глядя мимо Егора в угол, вопросом на вопрос. — Понимаю, у вас любовь, тра-та-та, я третий лишний… — и притих на своем стуле, ссутулив плечи, жалкий и депрессивный. Похоже, уезжать куда-либо от гостеприимных, ласковых, ни разу не обидевших ни словом, ни делом взрослых незнакомцев лапочке совсем не хотелось.       Мывший в это время посуду Егор кхекнул горлом, а сидящий напротив Андрюши, мирно прихлебывающий кофе Энди подавился и закашлялся. Усыновление приблудного котенка из-под Олега в планы любовников не входило, но… Возможно, Андрюше некуда толком идти? Ситуацию требовалось прояснить.       Егор побросал в мойку недомытые тарелки, похлопал кашляющего Энди по спине и присел рядом с затосковавшим подростком.       — Ты живешь-то с кем? — мужчина мягко обнял его за талию. — Родители есть?       Андрюша скромником продолжал гонять по скатерти крошки.       — Есть, — вздохнул. — И мама, и папа. Еще сестра есть, мелкая. В четвертом классе учится.       Егор ободряюще потрепал подростка по волосам.       — Бухают? — Андрюша отрицательно помотал понуренной головой. — Бьют? — Андрюша опять помотал головой. — Не знают, что ты гей? — Андрюша помотал головой в третий раз. — Знают, но шпыняют? — Андрюша упорно тряс головой, как застоявшийся молодой конек. — Тогда в чем проблема? Прости, малыш, я не врубаюсь. Объясни внятно.       Подросток мялся и моргал.       — Я, — родил он наконец, после длинной паузы, — вы… Вы меня понимаете. Они — нет. Меня вообще никто не понимает, даже Олег. Вы первые.       Егор хмыкнул на Андрюшино наивно-обиженное «даже Олег» и предпочел удержаться от ехидных комментариев. Мужчина за тринадцать лет связи с Олегом слишком хорошо прочувствовал на собственой шкуре, каково это, когда тебя не понимает человек, которого любишь. И не просто не понимает — не желает понять, только использует и унижает. Помочь здесь он не мог, но посочувствовать вляпавшемуся в дерьмо полуребенку — вполне.       — Ты любишь Олега? — Егор опять обнял подростка, по-дружески, без сексуального подтекста. — Он — твой первый мужчина, верно?       Андрюша сморгнул, приникая в поисках ласки, и забурчал нечто неразборчиво-утвердительное, смутился. Егор не удержался и коротко чмокнул несчастье в висок.       — Где вы познакомились? — подросток сопел, отворачивался. — В каком-нибудь клубе, на улице, в спортзале? Где?       Андрюша повозился, устраиваясь при Егоре поудобнее, и прошептал на грани слышимости:       — Он мой учитель танцев. Но это секрет, ладно? Если кто-нибудь узнает, такой скандал грохнет… Его уволят из студии, он разозлится, что я все разболтал, пошлет меня нахуй, и тогда я умру…       У передернувшегося судорогой Егора стало очень интересное выражение лица, а Энди повторно захлебнулся кофе. Соблазненный и подсаженный своим эгоистичным учителем-кислотником на дурь подросток недоуменно вскинулся, розовея скулами.       — Клянусь умру! — мяукнул он, теряясь. — Я не вру!       И Егор, и Энди котенку поверили вполне. Первая любовь, да еще и щедро сдобренная наркотиками — не шутка, может, с одинаковой легкостью, как вознести на небо, подарив за спиной крылья, так и низвергнуть в ад обугленным, утратившим душу комком перьев. Егора, вот, практически уничтожила, и не появись в его жизни Энди, так и катился бы по наклонной, на кладбище или в психушку, выжигая мозги стимуляторами.       — Эх ты, малявка, — с мукой вымолвил Егор, целуя замершего испуганным мышонком Андрюшу в лоб. Печальные глаза мужчины подозрительно повлажнели.       Отпускать подростка к Олегу означало с вероятностью в девяносто восемь процентов из ста подписать ему смертный приговор, но пойди объясни по уши влюбленному, что его выбор — ошибочен. Не поймет, не воспримет, лишь разобидится в пух и прах и заявит — на любимого наговаривают. Безнадежно. Оставалось отпустить и молиться обычно глухому и слепому к человеческим, бренным копошениям по земле Богу, выпрашивая мальчику милости.       Отстранив Андрюшу, Егор тяжело поднялся.       — Собирайся, котенок, — сказал он захлопавшему ресницами мальчишке с плохо скрытой, густо замешанной на вине тоской. — Отвезу тебя домой, к маме с папой. Они ж тебя уже обыскались, наверное, изволновались, куда ты запропастился, больницы с моргами обзванивают и валерьянку коньяком запивают. Энди, дай какую-нибудь бумажку и карандаш, наши телефоны Андрюше запишу, на будущее. Мало ли… Понадобится совет старших, или еще что, как вчера, например, неприятности…       Про себя Егор был абсолютно уверен — не позвонит Андрюшка, постесняется и будет угасать молча. Но вдруг чудо все же свершится?       Энди вышел в прихожую, но вместо бумажки и карандаша принес Егору мобилку.       — Тебя Стан ищет, зай, — растерянно проговорил парень, протягивая любовнику аппарат с уже разрешенным вызовом. — Говорит, срочно, авария какая-то… Орет, плачет…       Егор принял мобилку неверной рукой и поднес к уху. Почему-то мужчина заранее твердо знал, что именно ему сейчас скажет Стан.       «Спасибо, Господи, — подумал он, ощущая — на лбу проступает бисеринками холодный пот. — Я всегда мечтал о младшем шебутном братишке. Присмотрю как сумею. Надеюсь, Энди не упрется рогом».